Французский «рыцарский роман» - Михайлов Андрей Дмитриевич (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .TXT) 📗
Мы уже не раз говорили о том, что «материя» кретьеновских романов определила и воплотившуюся в них систему пространственно-временных отношений, и выбор героев, и проблематику (т. е. их магистральный сюжет). Определила она и парциальность и линейную направленность сюжетного потока, а также и сами приемы организации произведения. Определила, наконец, и саму величину памятника. «Величина конструкции определяет законы конструкции» [121], — писал Ю. Н. Тынянов. Думается, связь здесь сложнее, диалектичнее. Проблематикой книги во многом диктовались ее размеры. Проблематикой, связанной с «принципом углубления во внутреннюю жизнь». Это «углубление» определило достаточно узкие рамки произведения, посвященного, как правило, одному кульминационному моменту в жизни героя. Этот признак остался очень устойчивым. Если у Кретьена и романистов его круга это оправдывалось скрытой (так сказать, потенциальной) циклизацией (повторяемость героев, одна и та же топография, по сути дела один локус и один социум — как у Бальзака в «Человеческой комедии»), то затем, у авторов первой половины XIII в., писавших уже не обязательно на артуровские сюжеты, но не разрушавших структуры рыцарского романа «бретонского» типа, такое построение произведения диктовалось содержанием: рассказ об одном событии, пусть достаточно емком и важном, не требовал пространности. Так сам собой определился приблизительный объем французского стихотворного рыцарского романа, будь то роман «бретонского» цикла или какой-нибудь иной. Объем этот в основном колеблется от 5 до 8 тысяч стихов. Таковы книги Кретьена, Готье из Арраса, Рено де Божё, Рауля де Уденка, Жана Ренара, затем Жакмеса, Жана Майара и т. д. Бывали, конечно, исключения, вроде романа «Атис и Профилиас», насчитывающего более 20 тысяч стихотворных строк, но это произведение несомненно принадлежит к иному типу рыцарского романа — недаром книга имеет подзаголовок: «История Афин» и может быть сопоставлена, например, с «Романом о Фивах» (более 10 тысяч строк) или «Романом о Трое» (до 30 тысяч).
Дело в том, что французский стихотворный рыцарский роман на всем протяжении его эволюции представлен памятниками двух родов, тяготеющих к принципиально различной композиционной структуре и — шире - трактовке действительности. С одной стороны, это произведения, посвященные одному событию, остроконфликтному и потому во многом кульминационному. С другой стороны, это произведения, повествующие о всем бытии героя и вплетающие в его судьбу судьбы других персонажей; это произведения, в известной мере рассказывающие о целом социуме — от его зарождения до гибели. Если в первом случае мы имеем дело с концентрированностью, сжатостью сюжета, единством интриги, ее однолинейностью, наконец, с одним героем, то во втором — перед нами обстоятельные описания, сменяющие друг друга сюжетные линии, пространные рассказы о далеком прошлом, т. е. о предках героя (или основателях данного социума).
Эти два типа романа не вполне противостоят друг другу: в структуре одного можно обнаружить отдельные черты другого, к тому же бывали и смешанные произведения. Но по основным своим признакам эти романы ощутимо отличаются друг от друга. Если роман кретьеновского типа (причем далеко не всегда «бретонский») тяготеет к авантюрности (т. е. к рассказу о загадочных и непредвиденных приключениях), если в нем ярко выражено лирическое начало, что в частности реализуется постановкой в центр повествования одного героя, глазами которого увидены описанные в книге события, то в романе иного типа нельзя не заметить стремления к эпопейности и своеобразной наивной историчности (вот почему в произведениях этой разновидности столь широко использовались античные легенды, воспринимавшиеся в условиях средних веков как подлинная история), а следовательно — и многоконфликтности и многогеройности. Хронологически эпопейный псевдоисторический роман предшествует рыцарскому роману кретьеновского типа, но это не значит, что отдельные его памятники не создаются во «время Кретьена» и позже. Более того, тенденция к эпопейности и наивной историчности постепенно, к середине XIII в., опять начинает доминировать, но — в произведениях на этот раз прозаических. Созданный же Кретьеном де Труа тип небольшого авантюрного, одногеройного и однособытийного лирического стихотворного рыцарского романа стал самым популярным в посткретьеновскую эпоху, т. е. на рубеже XII и XIII вв. и затем на протяжении XIII столетия.
ГЛАВА ПЯТАЯ
На рубеже двух веков
Работа Кретьена над «Повестью о Граале» оборвалась, как известно, в 1191 г. Возможно, поэт из Шампани скончался, либо, утратив заказчика (Филипп Фландрский, отправившись в крестовый поход вместе со своим воспитанником Филиппом-Августом, умер под Акрой как раз в этот год), потерял интерес к своему все более разраставшемуся роману.
Закончился, как полагают*, наиболее значительный и самый блистательный период развития французского рыцарского романа. Но закончился ли? Обычно дальнейшая судьба куртуазного романа излагается суммарно и бегло. Упоминают учеников и продолжателей Кретьена, перечисляют романы, задерживаясь лишь на немногих наиболее значительных и примечательных. Такая беглость предопределяет вывод: после Кретьена де Труа начинается все более стремительное увядание романного жанра, оттесняемого на далекую литературную периферию новыми жанрами, все более тесно связанными с культурой города. Появление же произведений, стоящих на грани пародии (как полагают), вроде «Мула без узды» Пайена из Мезьера, также якобы свидетельствует об упадке романа. Слов нет, творчество Кретьена де Труа было вне всяких сомнений одной из вершинных точек в эволюции французского куртуазного романа. Но уместно задать вопрос, была ли дальнейшая эволюция этого романа столь однонаправленной? И не была ли стремительность этого увядания (о чем иногда пишут) достаточно мнимой, ибо растянулось это «увядание» на без малого два столетия? Что касается пародий (если таковые были), то появление их может говорить совсем не обязательно об упадке. Часто пародируют произведения как раз наиболее характерные,
1 См., напр.: История французской литературы. Т. 1. М. — JL, 1946, с. 116-117.
наиболее распространенные и популярные. Поэтому появление пародий указывает, как нам представляется, на зрелость жанра, в известной мере на вершинность его развития.
Впрочем, это наше утверждение требует некоторого уточнения. Было бы глубокой ошибкой отрицать тот факт, что наиболее значительные, если угодно, великие памятники романного жанра были созданы в «эпоху Кретьена» (это, прежде всего, романы самого поэта из Труа, а также два варианта «Романа о Тристане»). Но вряд ли можно не согласиться с тем, что как раз благодаря этим великим книгам французский рыцарский роман прочно занял ведущее место в своей национальной литературе и вскоре отозвался в многочисленных иноязычных переводах и переделках. Действительно, что могло соперничать с ним по популярности, по постановке кардинальных этических и художественных проблем, по литературной обработанности наконец? Видимо, на рубеже XII и XIII столетий, за редкими исключениями, почти ничего.
Наши риторические вопросы не могут, однако, отрицать одного непреложного факта: французский куртуазный роман приобретает в посткретьеновскую эпоху целый ряд новых специфических черт. Но, прежде чем сказать о них, отметим одно немаловажное обстоятельство, связанное с характером литературного процесса в средневековый период. Благодаря крайней узости распространения рукописей, появление (изготовление) каждого нового списка в какой-то мере может быть приравнено публикации новой книги, а список этот, несмотря (или благодаря?) на отсутствие четкого понятия авторства, несет на себе ярко выраженные индивидуальные черты. (Эта размытость авторского начала в средние века приводит иногда в наше время к явным неточностям, в чем мы можем, скажем, убедиться на примере творческого наследия Роберта де Борона, которому часто приписывают авторство прозаических пересказов его несохранившихся стихотворных романов.) Поэтому на рубеже XII и XIII вв. и в первые десятилетия XIII столетия произведения докретьеновской и особенно кретьеновской эпохи продолжают переписывать, а следовательно и постоянно читать; они не исчезают из литературного обихода и воздействуют на читателей (среди которых были, конечно, и сочинители новых книг).
