«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа - Кузнецов Феликс Феодосьевич (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Вне всякого сомнения, в этом ненаписанном романе не могла не найти отражение биография, жизненный и духовный опыт самого Крюкова. Всмотримся еще раз в его биографию.
Ф. Д. Крюков родился и вырос на Дону, в станице Глазуновской Усть-Медведицкого округа, знал и любил Дон, его обычаи, песни, фольклор.
Закончив историко-филологический институт в Петербурге, он преподавал в Орле и Нижнем Новгороде, в 1906 году избирался депутатом 1-й Государственной Думы от казачьего населения Дона, выступал против использования казаков в карательных полицейских акциях, после чего был заключен на 3 месяца в петербургские «Кресты».
По слабости зрения в Первую мировую войну был на фронте эпизодически — в составе организованного Думой санитарного поезда и корреспондента газет. После Февральской революции вернулся на Дон.
По складу литературного дарования Крюков скорее очеркист, публицист, чем беллетрист. Его судьба в основном была связана с либерально-народническим журналом «Русское богатство» В. Г. Короленко. Он дружил со своим земляком А. С. Серафимовичем, был знаком с А. М. Горьким, в юности поддерживал тесные связи со своим земляком Филиппом Мироновым. Крюков вошел в литературу как бытописатель народной жизни Дона. Либеральный народник по своим первоначальным убеждениям, один из основателей партии «народных социалистов», близкой к трудовикам, он и в прозе своей, как было показано выше, вплоть до перелома в своем мировоззрении в пору мировой и Гражданской войны, придерживался либерально-народнической традиции, — пока германская, а потом Гражданская война не перевернули его политических убеждений. Этот мировоззренческий перелом, о котором в 1931 году писал в своих воспоминаниях о Крюкове и Д. Ветютнев, писатель Анатолий Знаменский характеризовал следующим образом:
«Судьба Ф. Д. Крюкова — видного донского писателя начала века, ближайшего сотрудника В. Г. Короленко в журнале “Русское богатство”, которому в некоторых окололитературных кругах до сих пор приписывается соавторство в создании великой художественной эпопеи XX века — “Тихого Дона”, может быть интересной для нас как раз с другой стороны: почему и как Ф. Д. Крюков, общественный деятель, демократ, депутат I Государственной думы, писатель архилиберального толка, сразу же после февраля 1917 года вдруг отошел от привычного круга людей и идей, покинул Петроград и, возвратившись на Дон, стал убежденным сторонником генерала Каледина и почетным секретарем Войскового круга при генерале Краснове? Как он смог в час решительного выбора осенью 17-го порвать с прежней “интеллигентной” публикой, освободиться от псевдодемократических химер и встать безраздельно под знамя патриотических сил, причем — даже не рядовым участником движения, а его идеологом?..
Это был разрыв не только трудный, но героический, равный подвигу и самоотречению...»154.
А. Знаменский замечает, что это была одновременно и драма разрыва с ближайшими друзьями-одностаничниками — Серафимовичем и Филиппом Мироновым. «Что касается Ф. К. Миронова, то он по своей нравственной сути был воспитанником этих двух писателей-земляков, а Серафимович в молодости даже готовил юного Филиппа Миронова к сдаче за курс гимназии экстерном в Усть-Медведицкой. И вот они оба, столь же убежденно и решительно, ушли в “красный стан”»155.
Мировоззренческий перелом, который привел к разрыву с такими друзьями демократической юности, как Филипп Миронов, не мог не найти отражения в романе, если бы Крюков его написал. Можно предположить, прежде всего, что роман, который писался бы Крюковым после 1917 года, не был бы либерально-народническим по своим позициям, приписываемым гипотетическому «автору» «Тихого Дона» литературоведом Д*.
Крюков по природе своего художественного дарования был документалистом, и в своей прозе шел за собственной биографией и внутренним поиском истины.
Один из исследователей его творчества, В. Литвинов, подметил характерную особенность его прозы:
«Крюков принадлежал к тому ряду писателей, которым не свойственно “фантазирование”, замысловатые сюжетные изыски. Его проза бытописательна, очеркова, отталкивается от непосредственно наблюденного. <...> Такая особенность прозы Крюкова позволяет последовательно проследить ее “параллель” с жизненной биографией автора»156.
И, действительно, десять лет преподавания в Орле и Нижнем Новгороде нашли отражение в «Картинках школьной жизни» (1904), повестях «Из дневника учителя Васюхина» (1903) и «Новые дни» (1907), рассказах «Спутники» (1911), «Неопалимая купина» (1912). Период религиозно-нравственных исканий, когда Крюков увлекался паломничеством и даже собирался уйти в священнослужители, отразился в рассказах «К источнику исцелений» (1904), «Сеть мирская» (1912), «Без огня» (1912), воспоминаниях «О пастыре добром» (1915). Избрание в Государственную Думу, отсидка в «Крестах» вызвали к жизни рассказы «Встречи» (1906), «У окна» (1909), «В камере № 380» (1910), записки «Первые выборы» (1916).
Революция 1905 года нашла отражение в повестях «Шаг на месте» (1907), «Зыбь» (1909), «Шквал» (1909), «Мать» (1910). Путешествиям по Дону, Волге, Оке посвящены путевые очерки «На тихом Дону» (1898), «Меж крутых берегов» (1912), «Мельком» (1914).
Первая мировая война вызвала к жизни очерки и рассказы «Четверо», «Душа одна», «Ратник», «Мамет-оглы», повесть «Группа Б.» (1916). Наконец, Февральская революция, Гражданская война на Дону высекли очерк «Обвал» (1917), статьи в донских газетах «В углу» (1918), «Войсковой круг» (1919), «После красных гостей» (1919), «Усть-Медведицкий боевой участок» (1919), десятки других публицистических выступлений в «Донских ведомостях», «Донской речи» и других местных изданиях.
Станичной жизни были посвящены повести Крюкова «Казачка» (1896), «Счастье» (1911) и «Офицерша» (1912), рассказы «Пособие» (1894), «Клад» (1897), «В родных местах» (1903), «На речке лазоревой» (1911), наконец, знаменитое стихотворение в прозе «Край родной» (1918), ставшее заклинанием восставшего казачества.
При жизни Крюкова вышли две книги его рассказов: «Казацкие мотивы. Очерки и рассказы» (СПб., 1907) и 1-й том «Рассказы» (М., 1914), — к сожалению, очень маленьким тиражом и не имевшие успеха.
Когда в 1914 году в Московском книгоиздательстве писателей вышел первый том рассказов Ф. Д. Крюкова, — вспоминает Д. Воротынский, — «пошел он плохо и Ф. Д. крайне нервничал <...>
На первом томе он заработал что-то совсем мало...»157. Отзываясь на первый том «Рассказов» Крюкова, рецензент журнала «Северные записки» писал: «О Ф. Крюкове нельзя писать без некоторого чувства обиды за этого талантливого художника, до сих пор, к сожалению, мало известного широким кругам русских читателей. Отчасти в этом виноват сам писатель, печатавший свои произведения почти исключительно только в одном журнале (“Русское богатство”), да и то сравнительно редко. <...> Само собой разумеется, что при таких условиях Ф. Крюкова узнали только немногие...»158.
Так что нет ничего удивительного в словах Шолохова о том, что он не читал Крюкова159.
Авторитет и слава Ф. Д. Крюкова резко выросли на Дону в 1917—1920 годы — вследствие его активной общественно-политической и публицистической деятельности в поддержку белого движения, особенно после написания им двух стихотворений в прозе — «Край родной» и «Пирамиды».
«Пирамиды» были культовым местом в Усть-Медведицкой. Так называлась гора, подобная той, которая возвышалась над окрестностями станицы Каргинской или хутора Татарского в «Тихом Доне». «Пирамиды» назвал свой, к сожалению, утраченный в эмиграции, незаконченный роман донской писатель Роман Кумов. Его тоже называли в качестве возможного автора «Тихого Дона», не зная, что Кумов умер до Вёшенского восстания, в феврале 1919 года.
«Убитая молодежь в первом бою с Мироновым из отряда партизан подъесаула Алексеева, в числе 13 трупов, была похоронена в общей могиле, на высшей точке горного берега Дона, в четырех верстах от Усть-Медведицкой, называющейся “Пирамидой”, — писал, находясь в эмиграции, земляк Ф. Крюкова, П. Скачков. — <...> В ясные летние дни с “Пирамиды” открывается редкая по красоте картина беспредельной Донской степи, с извивающимся на много десятков верст вокруг нее Доном и красивыми степными притоками его, — Хопром и Медведицей. По радиусу в 80 верст с “Пирамиды” видны станицы и хутора, утопающие в зелени садов и левад, с белеющими в них колокольнями церквей.
