«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа - Кузнецов Феликс Феодосьевич (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Продолжает свой путь Гетманский шлях в рассказе «Коловерть» (1926): «За буераком, за верхушками молодых дубков, курган могильный над Гетманским шляхом раскорячился. На кургане обглоданная столетиями ноздреватая каменная баба» (1, 154).
«Могильный курган» в «Коловерти» с «ноздреватой каменной бабой», конечно же, — тот самый курган с каменной бабой, куда носил на руках свою турчанку-жену Прокофий Мелехов: «Сажал ее там на макушке кургана, спиной к источенному столетиями ноздреватому камню...» (1, 29).
В «Донских рассказах» действие разворачивается на той же вёшенской земле, что и в «Тихом Доне», — в десяти верстах от хутора Громов (Громки) или у хутора Калинова, на земле «Вёшенского юрта» (1, 158).
Эта общность географических примет в «Донских рассказах» и «Тихом Доне» не придумана Шолоховым, — во всех своих произведениях он в равной степени шел от жизни, от географических реалий тех мест, где жил.
Гетманский шлях, пролегающий через «Донские рассказы» и «Тихий Дон», — не художественный образ, придуманный писателем, но реальность. Когда-то он связывал Дон с Хортицей, островом на Днепре, где располагалась Запорожская Сечь. И что важно: шлях этот, сохранивший свое название из глубины веков, пролегает по родным Шолохову местам и играл важную роль в годы Гражданской войны на Дону. Подтверждение тому находим в воспоминаниях донского казака — участника Вёшенского восстания (имя его, к сожалению, в публикации не названо), который рассказывал, как воевали повстанцы с красноармейцами: «А назавтрева мы знали, где комуняки пойдут. Они все время правилися Гетманскому шляху»72.
Владимир Песков в очерке «Казачья река», после посещения Вёшенской, пишет: «Дон является символом бытия для жителей этих мест. Сама река была водной дорогой, правда, не быстрой. Но по-над Доном, по правому его берегу, шел знаменитый гетманский шлях Войска донского. Дорога была хорошо обустроена мостами и насыпями. Атаманы в станицах неусыпно следили за шляхом. По нему всадники за день оповещали хутора и станицы о событиях чрезвычайной важности вплоть до “седланья коней”»73.
По свидетельству дочери М. А. Шолохова, Светланы Михайловны, жители этих родных для нее мест о Гетманском шляхе знают и поныне. Эта дорога утратила свое транспортное значение, но и по сей день хранит память истории. Гетманский шлях вошел в нашу общенародную память благодаря «Донским рассказам» и «Тихому Дону», написанным уроженцем Придонья. Ибо кто еще мог знать о существовании древней дороги по правому берегу Дона, не отмеченной на картах, но сохранившейся лишь в памяти людской?
Общее в «Донских рассказах» и романе — не только география, топографические приметы, но и люди, о которых идет речь, проживавшие опять-таки в родных местах писателя. В рассказе «Чужая кровь» (1926 г.) мы встречаем знакомого нам подъесаула Сенина, о котором сказано:
«— Стояли, а красные прорывались к горам: к зеленым на соединение. Командиром у нас был подъесаул Сенин...» (1, 317).
Имя Сенина упоминается и в рукописи «Тихого Дона» в редакции 1925 года: там есаул Сенин — как и представители Дикой дивизии, — требует от казаков поддержки корниловского мятежа. Как вы помните, в «Тихом Доне» подъесаул Сенин принимал участие в суде над Подтелковым и затем послужил прототипом Половцева в «Поднятой целине». С ним Шолохов встретился в Новочеркасской тюрьме.
Вспомним еще один персонаж «Тихого Дона», который проходит через вторую, третью и четвертую книги романа, начинает свой путь в рассказе «Председатель Реввоенсовета Республики»:
«Попереди атаман ихний, Фомин по прозвищу. Залохмател весь рыжей бородой...» (1, 176).
А вот как выглядит урядник Фомин в момент, когда он впервые появляется на страницах второй книги «Тихого Дона».
«Петро, вытянув голову, поглядел на смутно знакомое забородатевшее лицо рыжеватого казака атаманца ...
— Фомин! Яков! — окликнул он, протискиваясь к атаманцу» (3, 95—96).
Как видите, за время, которое прошло с первой встречи Петра Мелехова на германском фронте с «забородатевшим» рыжим урядником Фоминым до того момента, когда он, пройдя сложный путь у красных и у белых, превратился в главаря банды, наводившей страх на вёшенскую округу, внешность Фомина не изменилась. Он только еще больше «залохмател» рыжей бородой.
Эти и многие другие «точечные» совпадения в «Донских рассказах» и «Тихом Доне» — следствие того, что и ранняя новеллистика Шолохова, и его роман — при всех различиях в форме и уровне мастерства — растут из одного корня и из одного жизненного источника, имя которому — Верхний Дон, Вёшенский округ и, в первую очередь, — станица Каргинская.
В «Донских рассказах», как и в «Тихом Доне», герои имеют прототипами реальных лиц, прежде всего жителей станицы Каргинской и окружавших ее хуторов; в рассказах они нередко выступают под собственными именами. Донские краеведы Н. Т. Кузнецова и В. С. Баштанник в статье «У истоков “Тихого Дона”» пишут «о действительно жившем в то время Микишаре, подобном тому, который описан в “Семейном человеке”». О нем рассказала краеведам 80-летняя казачка станицы Еланской Федосия Степановна Трушихина74.
О Микишаре писала и Левицкая в очерке, посвященном ее поездке в Вёшенскую в конце августа 1930 года. Вот диалог Шолохова с председателем колхоза в Базках:
«— А как поживает Микишара?..
Тот засмеялся.
— Приходил ко мне. Просил дать свидетельство о политической благонадежности, хочет охотой заняться, ружье купил. Говорит: “У меня сын был красноармеец”.
— Да ведь ты сына-то убил, — говорю ему. Не дал ему свидетельства...»75.
В рассказе «Семейный человек» (1926) паромщик Микишара рассказывает случайному попутчику, как в Гражданскую войну он убил, когда «получилось у нас в станице противу Советской власти восстание», под угрозой расстрела со стороны повстанцев, собственного сына, воевавшего на стороне красных. Как оказалось, Микишара — реальный человек, казак с хутора Плешаковского.
Опора на образы реальных людей, живших в тех станицах и хуторах, где развивается действие «Тихого Дона», — одна из отличительных особенностей творчества Шолохова. Исследованию вопроса о прототипах героев писателя каргинский краевед Г. Я. Сивоволов посвятил целую книгу: «“Тихий Дон”: рассказы о прототипах» (Ростов-на-Дону, 1991).
В другой его книге — «Михаил Шолохов: страницы биографии» (Ростов-на-Дону, 1995) Г. Сивоволов убедительно доказал, что такие герои «Донских рассказов», как Сидор-Коваль и дед Александр четвертый («Путь-дороженька»), Арсений Клюквин («Двухмужняя»), Алешка Попов («Алешкино сердце»), Яков Алексеевич («Батраки»), дед Гаврила («Чужая кровь») и другие, — «это все каргинцы, реальные люди».
Особенно подробны изыскания краеведа касательно реальной судьбы Алексея Крамскова, которая лежит в основе глубоко трагического по звучанию рассказа «Алешкино сердце». Действительно, пишет Г. Сивоволов, — в 1921 году на Верхний Дон пришел небывалый голод — засуха погубила поля. Неурожайный год, продовольственная разверстка особенно больно ударили по многодетным вдовьим семьям. Именно такой была семья Крамскова, где мать и шестеро детей остались без кормильца: отец, Федор Крамсков, мобилизованный в повстанческую армию, в декабре 1919 года вместе с другими казаками, воевавшими на стороне белых, ушел в отступление на Кубань и домой не вернулся. Вскоре умерла от тифа мать. Дети один за одним умирали голодной смертью. Единственного оставшегося в живых мальчонку, Алексея Крамскова, спасли от гибели пожалевшие его рабочие Каргинской паровой мельницы. Правда, реальная жизненная судьба Алексея Крамскова далеко не во всем совпадала с судьбой Алешки из рассказа — он не встречался с политкомом Синициным, не бросал гранату в бандитов, не вступал в комсомол. Трагическое детство Алеши Крамскова было лишь первотолчком для рассказа «Алешкино сердце», прототипом главного героя которого он стал.
Прототипом политкома заготконторы № 32 Синицина, — пишет Г. Сивоволов, — также послужило реальное лицо — Василий Меньков, заведовавший заготконторой № 32, когда в ней служил конторщиком и делопроизводителем Шолохов.
