Я — «Дракон». Атакую!.. - Савицкий Евгений Яковлевич (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Да, дорога, которую однажды выбрала для своей судьбы девочка из Торжка, что и говорить, была полна чудес!
В том боевом вылете Анна Егорова не погибла. Каким-то образом ее выбросило из объятого огнем самолета. Над самой землей она успела раскрыть парашют и, сильно обгоревшая, с поврежденным позвоночником, со сломанной рукой, оказалась в гитлеровском плену…
Кюстринский лагерь «ЗЦ»: ворота, комендатура, тюрьма, виселица. Типовой, так сказать, проект концлагерей. Вся территория разбита на несколько секций — английская, американская, французская, югославская, польская, итальянская. Секция для русских — самая большая, под особым наблюдением. Здесь вокруг несколько рядов колючей проволоки. За колючей же проволокой и фанерные бараки, в которых содержат людей. Раненые, больные, измученные голодом, русские пленные за самую незначительную провинность получают наказание — до трех дней оставляют без хлеба, а то и вообще без пищи сразу весь барак. А уж какая там пища: двести граммов эрзаца да литр мутной жидкости с неочищенной брюквой и дрожжами — суточная норма. В лагере «ЗЦ» было и другое наказание, исполняемое значительно проще и переносимое без долгих мучений, — пуля от любого охранника.
Все это предстояло еще узнать Анне Егоровой. А в первые минуты после падения на землю с тлеющим от огня полураскрытым парашютом — одна осознанная боль, которая во сто крат сильнее физической: «Плен… У фашистов…»
Спустя годы объявится свидетель тех трагических минут. Вот что расскажет он в западногерманском журнале «Дойче фальширмелгер»:
«Наша парашютно-десантная дивизия была переброшена из солнечной Италии в кромешный ад Восточного фронта. Под ударами авиации русских мы пережили в тот день очень тягостное состояние. Мне как раз что-то нужно было на перевязочном пункте, и там я был свидетелем такого случая.
С передовой на санитарной повозке привезли русского летчика. Парень выглядел довольно-таки сильно искалеченным в своем обгоревшем, разорванном в лохмотья комбинезоне. Лицо было покрыто маслом и кровью.
Когда в санитарной палатке сняли с него шлем и комбинезон, все были ошеломлены: летчик оказался девушкой! Еще больше поразило всех присутствующих поведение русской летчицы, которая не произнесла ни единого звука, когда во время обработки с нее снимали куски кожи… Как это возможно, чтобы в женщине была воспитана такая нечеловеческая выдержка?!»
Подумал я вдруг сейчас: доведется, глядишь, прочесть эти строки какому-нибудь чужеземному историку — так вот и случай задуматься над вздорностью рассуждений о Красной Армии, о том, что продвигались мы к Берлину на редкость быстро, благодаря якобы лишь численному превосходству. Нет, дай нам тогда одну гитлеровскую дивизию против одной нашей — побили бы, ей-богу, побили!
Не случайно, думается мне, даже спустя десятилетия бывший гитлеровский офицер-десантник не может забыть санитарную палатку, куда он забежал, и ошеломившую его тогда своим мужеством русскую летчицу. А мне припоминается другое. Припоминается, как единодушно, с каким вдохновением немцы любили кричать в свое время: «Хайль Гитлер!» Но вот попадут в плен и дружно едва ли не скандируют; «Гит-лер ка-пут. Гит-лер ка-пут,..»
А что же наша Аннушка? Чем закончилась история, ставшая уже давно страшней любой сказки?
Да вот так и закончилась — как в сказке. Бесправные, полуживые, но благородные и решительные узники лагеря «ЗЦ» спасли русскую летчицу. Поляки-медики в первые минуты после ее пленения, обрабатывая раны, успели спрятать под бинтами награды и партбилет Егоровой. Мужественно боролись за ее жизнь товарищи по беде: санинструктор Юля Кращенко, военврач Георгий Федорович Синяков, профессор Белградского университета доктор Павле Трпинац.
«Одно слово — и завтра будешь в лучшем госпитале Берлина!» — уговаривали Егорову эсэсовцы и провокаторы. Только Анна скорей бы приняла смерть, чем милость врага, И узники концлагеря, как могли, поддерживали ее. На всю жизнь запомнила она пайку эрзац-хлеба, в котором лежала записка: «Держись, сестренка!..» — кто-то поделился последним. Из барака военнопленных французов, англичан и американцев Анне передавали медикаменты: в лагере все знали о нашей летчице. Понемногу она стала поправляться. А в конце января сорок пятого года Красная Армия освободила заключенных лагеря «ЗЦ».
На всю жизнь запомнился Анне Егоровой тот день. Откатились дальше, на запад, орудийные раскаты. На время вокруг лагеря все стихло. Потом загрохотали замки на дверях карцера, в котором держали русскую летчицу, и вот Анна увидела своих — танкистов. И тогда за все эти долгие месяцы мучительного плена она впервые поднялась с нар, покачнулась, но не упала и робко, неуверенно еще шагнула навстречу родным парням.
…Пройдут годы — сменится двадцать весен после победного сорок пятого. Однажды майским утром Анне Александровне позвонят и скажут: «Включите радио! Вы слышите? Передают Указ о присвоении вам звания Героя Советского Союза».
Сейчас у Анны Александровны два сына, внучки-школьницы. Один из сыновей, Петр, военный летчик, полковник. Как уж это объяснить, не знаю, но вот не хотела она, чтобы ее Петр поступал в летное училище Правда, втайне Анна Александровна всегда гордилась сыном и теперь, когда рассказывает о фамильной традиции — отец Петра тоже летал, командовал в годы войны штурмовой дивизией, — то непременно подчеркивает: сын ее непросто пилот, а летчик-снайпер! Что говорить, высшая для воздушного бойца профессиональная ступень. Гордиться таким, право, не грешно.
А мне ко всему остается добавить только несколько слов.
Кюстринский-то лагерь освобождали танкисты 5-й ударной армии, а если точнее — бригада майора Ильина. Наш корпус, как я уже рассказывал, прикрывал тогда их боевые порядки, обеспечивая наступление танкистов с воздуха. Наступление было настолько стремительным, что немцы не успели даже расправиться со всеми узниками лагеря. Выходит, неплохо и мы поработали — помогли нашим ребятам подоспеть вовремя…
