Генералиссимус. Книга 1 - Карпов Владимир Васильевич (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗
Довженко искренне уважал Сталина, он согласился снимать этот фильм. Вождь читал сценарий, делал замечания. Довженко не со всеми соглашался. Кроме того, мешали завистники и оппортунисты (без них нигде не обходилось: в кино было настоящее засилье “одной” национальности, а Довженко — славянин, “хохол”), гадили ему как могли. Глава киноведомства Дукельский командирует Маневича в Киев посмотреть с пристрастием отснятые материалы по “Щорсу”.
Четыре года работал над фильмом Довженко. Сталин высоко оценил его на просмотре. Не сделал ни одного замечания, пригласил Довженко к себе на дачу, и они вдвоем долго “обмывали” этот фильм. Был он отмечен и Сталинской премией.
Партия поддерживала и других талантливых деятелей кино; кроме премий и орденов, например, в 1935 году персонально были премированы автомобилями С. Эйзенштейн, С. и Г. Васильевы, В. Пудовкин, А. Довженко, Ф. Эрмлер, Г. Козинцев, Л. Трауберг и другие.
Сталин не был сухарем, нравились ему комедийные фильмы, например “Веселые ребята” Александрова. Критики изругали фильм за “американизм”, обвинили даже в плагиате голливудского опыта. А Сталин посмотрел фильм и сказал: “Хорошо! Я будто месяц пробыл в отпуске”.
Много помогал Сталин режиссеру М. Ромму и сценаристу А. Каплеру в работе над фильмами “Ленин в Октябре”, “Ленин в 1918 году”, Ф. Эрмлеру — “Великий гражданин”. В замечаниях к последнему очень характерно определение Сталиным сути борьбы с оппозицией:
“Дело надо поставить так, чтобы борьба между троцкистами и Советским правительством выглядела не как борьба двух партий за власть, из которых одной “повезло” в этой борьбе, а другой “не повезло”, что было бы грубым искажением действительности, а как борьба двух программ, из которых первая программа соответствует интересам революции и поддерживается народом, а вторая противоречит интересам революции и отвергается народом”.
В предвоенные годы большое внимание уделялось сплочению народов стран, укреплению их дружбы, моральной прочности, боевого духа, учитывая, что предстоит защищать Родину с оружием в руках.
Была создана большая серия так называемых оборонных фильмов, несущих нагрузку патриотического воспитания: “Если завтра война”, “Петр I”, “Мы из Кронштадта”, “Александр Невский”, “Минин и Пожарский”, “Суворов”, “Арсен”.
В марте 1941 года было присвоено шесть Сталинских премий за художественную прозу, в том числе А. Толстому — за “Петра I”, Шолохову — за “Тихий Дон”, Сергееву-Ценско-му — за “Севастопольскую страду”. А за кинофильмы было дано 25 премий (!), в том числе и за указанные выше истори-ко-патриотические.
Кстати, о Сталинских премиях. Уж как ни изгаляются по этому поводу хулители “культа личности”! Надо же — свое имя присвоил! Ленина обошел! Никакой скромности!
Все это от тенденциозного желания (или задания) опорочить Сталина. Ленинская премия уже была, она учреждена Совнаркомом СССР 23 июня 1925 года, правда, первые годы она присуждалась за достижения в научной деятельности, но позднее ее диапазон был простерт на литературу и другие виды искусства.
Сталинскими премии назывались по решению Политбюро, сам Сталин пытался их назвать как-то иначе. Но премии были “его детищем”, он разработал статус, участвовал в работе комиссии, читал выдвинутые на конкурс книги (по 500 страниц в сутки), смотрел все кинофильмы, пьесы, памятники, картины, архитектурные творения. Это была титаническая работа. (Не надо забывать его главную, государственную деятельность.) Он вообще, кажется, успевал везде.
Сталинская премия учреждена постановлением Совнаркома СССР 20 декабря 1939 года, позднее, 9 сентября 1966 года, была переименована в Государственную.
Здесь мне придется сделать еще одно отступление. Дело в том, что (опять-таки судьба!) мне довелось быть последним председателем Государственного комитета по Ленинским и Государственным премиям. Обычно по традиции председателями назначались первые секретари Союза писателей СССР — Фадеев, Марков. Я был несколько лет заместителем Маркова. После него председательствовал недолго известный художник академик Угаров. Но он скоропостижно скончался. И решением Совнаркома председателем был назначен я. Руководил этим комитетом до развала СССР.
Надо сказать, Сталин не единолично, не по своему капризу раздавал премии, как это часто извращают сегодня. В Государственном комитете по премиям было 75 самых видных деятелей искусства. Кандидатов, соискателей премии выдвигали творческие, производственные коллективы, издательства. Велось широкое обсуждение в прессе. Аппарат комитета (его секции по каждому виду искусства — литературе, живописи, кино, архитектуре, драматургии) готовил справочные материалы, рецензии для членов комитета и прессы.
И наконец, собирались на сессию члены комитета. Они были очень известные, занятые люди, но на сессию съезжались все 75! Это объясняется тем, что каждый из них отстаивал, “проталкивал” коллегу по своему виду искусства. Соискателей после отбора было по 30—40 по каждому виду, а премий Совет Министров выделял по 2—3 на каждый из них.
Борьба шла многодневная, напряженная, пока, наконец, сходились на этих 2—3-х самых достойных. Я до сих пор вспоминаю с восхищением разгоряченные речи, горящие глаза, порывистые жесты самых из самых известных талантливых писателей, артистов, художников, архитекторов, с каким азартом они боролись за своих кандидатов. В то же время многие из них были люди пожилые, увенчанные сединами, но на сессиях они превращались в молодых, отчаянных бойцов. Страсти кипели поистине шекспировские.
И по сей день, иногда, гуляя по Тверской улице, я встречаю знакомых. Если приподнял шляпу, улыбнулся, сказал: “Здравствуйте, Владимир Васильевич!” — значит, этому премию дали. Если отвернулся (а про себя еще, наверное, и обругал), значит — ему отказали.
Сталин не придавал премиям большого значения, хотел ими привлечь на сторону партии работников искусства. Это были своего рода “шубы с боярского плеча”. Премиями привлекали талантливых людей к тематике, нужной партии в воспитании высоконравственных, образованных, сильных духом советских людей, особенно молодежи.
Работы, удостоенные премий, широко пропагандировались в печати, на радио, в политработе в армии (в каждой роте была Ленинская комната, в полку — библиотека). Этим усиливалось воздействие искусства, особенно кино и литературы, в достижении воспитательных целей.
И действительно, люди становились нравственно чистыми, не было нынешнего обвала преступности, каждый мог получить бесплатное образование, вплоть до высшего, в любом университете, институте. Не допускались в кино и литературе животные страсти, порнография, секс на уровне собачьих случек, ныне затопившие телеэкран и книжные полки.
В перестроечном понимании любые ограничения и запреты этого безобразия объявляются “тоталитаризмом, разгулом Цензуры, удушением свободы и прав человека”.
Непонятно, по человеческому разумению, что же плохого в том, что росло и укреплялось здоровое нравственно и физически общество?
Утверждение, что все было направлено на восхваление Сталина, на раздувание “культа личности”, — это тактический прием его извечных хулителей, основанный на лжи, передергивании фактов, обмане, охмурении людей.
Сталин был образцом скромности и порядочности как в быту, так и на службе. Работал день и ночь. Одни ботинки и китель носил годами. Жил на государственной квартире и даче, причем довольно скромных для главы великого государства. Никаких счетов в банках не имел. Жена ему писала: “Иосиф, пришли мне, если можешь, руб. 50, мне выдадут деньги только 15/IX в Промакадемии, а сейчас я сижу без копейки”. Какой большой смысл и подтверждение скромности семейной жизни в ее “если можешь”.
И так было всегда: в день смерти Сталина в его тумбочке (или на сберкнижке, не помню точно) нашли лишь очередную зарплату.
Все разговоры о “балеринах”, “актрисах” — из того же надуманного, иезуитского арсенала. Хотя по нынешним демократическим меркам это совсем даже не грех.
