«Украинский вопрос» в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIХ в.) - Миллер Алексей (полные книги TXT) 📗
В МВД, превратившемся после роспуска Верховной комиссии и назначения Лорис-Меликова министром в новый центр власти, письмо Черткова нашло живой отклик. Резолюция, по всей вероятности начальника ГУП Н. С. Абазы [647], гласила: «Заслуживает особого внимания и подлежит безотлагательному рассмотрению и докладу по соображению с мерою 1876 г. и порядкам, в которых она была принята» [648]. Реформаторы были в силе и пересматривать собирались «порядки» в делах о печати вообще, так что изменения предполагались отнюдь не косметического характера. Не исключено, что письмо Черткова привлекло внимание Н. Абазы и его покровителей — Лорис-Меликова и Каханова — еще и потому, что оно могло быть использовано для борьбы с Валуевым, который был председателем Особого совещания, рассматривавшего реформу системы контроля за печатью. Валуев сопротивлялся планам Лорис-Меликова в этой области, и их противостояние в Особом совещании обострилось именно в конце 1880 — |208начале 1881 гг. [649] Если бы репрессивные меры в отношении украинских публикаций, родоначальником которых был Валуев, удалось представить как вредные, это дало бы его противникам лишние козыри.
13 января, буквально вслед за письмом Черткова, свое послание отправляет Дондуков-Корсаков. Похоже, что к этому времени Дондуков-Корсаков уже имел сведения, дававшие ему серьезные основания надеяться на пересмотр Эмского указа: 10 января он отправил Черткову телеграмму, в которой просил переслать ему все материалы КГО, явно рассчитывая, что получит возможность возобновить Отдел РГО в Харькове [650]. Весьма вероятно, что и Чертков, и Дондуков-Корсаков в конце декабря получили конфиденциальные запросы из Петербурга от противников Валуева в Особом совещании. Во всяком случае, такое допущение не только не противоречит всем известным обстоятельствам, но и объясняет многие из них.
Официальным поводом для послания харьковского генерал-губернатора послужил запрос ГУП от 9 декабря 1880 г. о возможности допущения в печать двух книг на украинском — «Руська хата» и «Світопогляд українського народа». Высказавшись в пользу их публикации, Дондуков-Корсаков замечал, что «разрешение к обращению отдельных изданий находится в близкой связи с вопросом о допущении к употреблению малороссийского языка в литературе и школе вообще» [651] Эти общие вопросы Дондуков-Корсаков рассматривал в многостраничной и весьма тщательно подготовленной «Записке о малороссийском языке», приложенной к письму. Это, пожалуй, наиболее основательно подготовленный документ об украинском вопросе из всех когда-либо сочиненных в бюрократических структурах в царствование Александра II.
В своей записке Дондуков-Корсаков определяет украинский вопрос как «дело величайшей государственной важности, неправильная постановка которого способна вызвать неисчислимые осложнения в будущем в отношении как к внутренней, так и к внешней политике». Первая часть документа посвящена анализу мнений, высказываемых на этот счет в печати. Публикации самих украинофилов Дондуков-Корсаков обвинял в неискренности и недоговоренности, скрывающих стремления, «несимпатичные даже для большинства их единоплеменников». Статьи русских журналистов, «бессознательно вторящих» украинофилам, он считал «отголоском того сентиментально-доктри|209нерского либерализма, который составляет характеристическую черту русской столичной прессы, так отличающую ее даже от самой либеральной печати других стран». Эти «сентиментальные либералы» не сознают, по мнению Дондукова-Корсакова, реальных целей украинофильства и, «боясь обвинений в измене отвлеченной доктрине равноправности, готовы требовать применения ея безотносительно к условиям времени и места и нередко вопреки традиционной исторической идее своего государства» [652].
Затем записка весьма подробно и с хорошим знанием дела излагала историю развития украинофильства. Дондуков-Корсаков начинал ее от «Основы», упомянув Костомарова, Белозерского и Кулиша и специально остановившись на разработанной последним реформе правописания как средстве увеличения различий между малорусским и русским языками. Далее он переходил к КГО, о деятельности которого отзывался весьма критично. Список активистов украинофильства в 70-е открывался именами Драгоманова, Антоновича, Чубинского, Старицкого, Лысенко и продолжался целым рядом других, менее известных — ясно, что Дондуков-Корсаков пристально следил за событиями. Весьма точно определялся «круг прозелитов» — среднее и мелкое дворянство, люди свободных профессий, «из лиц, стоящих ближе к крестьянству» — поповичи и волостные писари [653]. Автор демонстрировал и глубокое понимание социальных механизмов ассимиляции, подчеркивая ее ускорение «с оживлением сношений и улучшением сообщения с Великороссией, проведением железных дорог и {…} введением сокращенных сроков военной службы» [654]. «Усилить в народе сглаживающееся уже, под влиянием совместной исторической жизни, обучения массы и чисто русского образования высших слоев, сознание своей племенной и исторической обособленности со всеми дальнейшими как культурными, так и политическими последствиями»,— так определял Дондуков-Корсаков цель движения [655].
Чтение этой части записки может вызвать недоумение. Почему Дондуков-Корсаков посчитал нужным повторить филиппики против «сентиментально-доктринерского либерализма», с которыми Катков впервые выступил как раз в связи с украинофильством еще в 1863 г.? Почему теперь он не защищал КГО, как в 1875—1876 гг., а с готовностью признавал его украинофильскую тенденцию и даже обвинял Отдел в прямом подкупе во время переписи 1874 г.? [656] Почему подчеркивал опасность украинофильства и его сепаратистские тенденции? Как все это сочетается с содержащимися в записке предложениями о почти полной отмене Эмского указа и с планами возобновить деятельность Отдела РГО в Харькове? Ответ на все эти вопросы — в различии |210обстоятельств накануне принятия Эмского указа и в начале 1881 г. Будучи убежденным противником украинофильства в его сепаратистской версии, Дондуков-Корсаков защищал в 1875 г. прежде всего свою тактику в отношении украинофилов и сопротивлялся репрессиям, в неэффективности которых был уверен. Теперь, в январе 1881 г., он не сомневался, что Эмский указ будет отменен. В новой ситуации Дондукова-Корсакова больше беспокоило, чтобы это не было шагом в духе «сентиментально-доктринерского либерализма», чтобы цель, как он ее понимал, то есть ассимиляция в ее англо-шотландском варианте, не упускалась из виду. Ситуацию он чувствовал верно — это подтверждает и неизвестное ему во время подготовки записки письмо Черткова, в котором ассимиляторская идея вообще отсутствует. При общей неизменности принципиальной позиции Дондукова-Корсакова, самого, пожалуй, квалифицированного и изощренного среди высших сановников противника украинофильства, записка 1881 г. выражала его позицию наиболее адекватно.
Переходя к рассмотрению требований украинофилов «с точки зрения интересов объединенной России», Дондуков-Корсаков определял как центральное среди них стремление к замене русского малорусским в начальной школе. Он очень настойчиво подчеркивал, что здесь уступок делать нельзя: «Таким образом совершится полное обособление литературное, и тогда будет предъявлено поддержанное уже всем грамотным людом требование о введении малорусского наречия языком преподавания в гимназиях и выше» [657]. Вместе с тем он предлагал разрешить использование малорусского для объяснений незнакомых ученикам русских слов в первом классе, что «способно вполне удовлетворить людей, не руководимых предвзятою мыслью» [658].
