Истребители - Ворожейкин Арсений Васильевич (читать онлайн полную книгу .txt) 📗
Я попросил пить. Она взяла стакан с клюквенным киселем, стала кормить меня с ложечки. Губы кровоточили, я ел. Выпил стакан крепкого чаю. Глубокий душевный покой охватил меня. Почувствовал себя так, что готов был немедленно встать.
— Ни в коем случае! У тебя в трех местах пробит череп, из затылка вынут металлический осколок… А потом еще неизвестно, что покажет рентген…
Седьмые сутки мне не разрешали вставать.
Губы, нос, кровоподтеки и синяки на теле заживали. Пробитая голова не беспокоила. Но поясница, когда я поворачивался, и грудь при глубоких вздохах давали себя знать.
Сегодня я ждал прихода врача.
Годен ли я теперь к летной работе, — этого он один не решит, и не это сейчас меня интересовало. Хотелось знать, что доктор думает о моем лечении, сколько времени оно будет продолжаться. От Лиды уже знал, что при тех повреждениях, которые получил, формально к полетам меня никто не допустит. Но я чувствовал в себе силу, надеялся на свой организм и не сомневался, что авиации он еще послужит.
Тайком уже не раз пробовал вставать и нагибаться. Острые боли в пояснице не давали наклоняться свободно, но полагал, что со временем все войдет в норму. Что же касается медицины, то фронт тем хорош, что на пути к нему врачей обойти легче всего. На вид я здоров, а по прибытии в часть свидетельство о болезни никто, конечно, не спросит, и тогда смогу приступить к полетам. А дальше видно будет… Рискну. Разобьюсь — один в ответе. Правда, погибнет и самолет… Но ведь на мое обучение затрачено больше средств, чем стоит машина. Расстаться с истребительной авиацией мне не легче, чем расстаться с жизнью.
Приобретенный боевой опыт и пережитые страдания оставили глубокий след. Теперь чувствовал себя не таким, каким был раньше, а возмужавшим бойцом, научившимся разбираться в сложной обстановке, понимать, предвидеть ход воздушного боя. Даже личное поражение обогащало мои познания о воздушном бое и поднимало на новую ступень военного опыта — опыта, который многим стоит жизни или увечья. А мне?.. Буду снова летать, и в этом твердо уверен. Кто не был сбит, тот еще не полноценный истребитель. Как старательный студент, усвоивший курс теоретических наук и получивший хорошую стажировку, на практике познает недостатки своего обучения, так и я, умудренный пережитым, жаждал дальнейшего совершенствования уже без повторения прошлых ошибок. Дорогой ценой доставшийся опыт придавал уверенность, силу, и нельзя было все это похоронить из осторожности, ради сохранения собственной жизни.
Разве забудется ночное нападение японца, вид наших летчиков, погибших на бомбардировщике, их самоотверженное, мужественное стремление помочь друг другу! Все это вдохновляло на борьбу! Мое намерение летать — твердое, и совесть с ним в согласии.
Занятый такими мыслями, я ожидал врача.
Он вошел в палату с сестрой, не по годам подвижный и бодрый, и, не здороваясь, но тоном, в котором было больше скрытого юмора, чем строгости, по-стариковски ворчливо проговорил, откидывая с меня одеяло к стенке:
— Ну, соколик, полежал, теперь пора и поплясать! А ну-ка, поднимись!
Медленно, немного перевалившись на правый бок и не показывая вида, как мне трудно, я свесил ноги с кровати, приподнялся и сел, слегка опираясь руками о постель.
— Перед выходом на ринг хороший боец всегда должен немного посидеть. Вот минутку так и отдохни, — все тем же насмешливо-строгим голосом продолжал он, отойдя от кровати и с расстояния пытливо вглядываясь в мои глаза…
Все передо мной завертелось, вся палата накренилась вправо. Я не мог удержаться прямо, несмотря на все старания.
По-видимому, врач заметил, как поспешно я оперся руками о кровать, и шутливо спросил:
— Сам наклонился или комната под хмельком?
Я хорошо понял вопрос, но, чтобы выгадать время и дождаться, когда головокружение пройдет, переспросил его.
Врач словно меня не слышал:
— Очень хорошо! Я боялся за голову… Сейчас все пройдет: просто мозжечок привык к одному положению и немного капризничает.
Головокружение прошло. Смотрю на врача. Он на меня.
— Ну, кто кого переглядит?
Я с улыбкой перевел взгляд на Лиду.
— Правильно, нечего на старика глазеть, когда рядом такая дивчина. — Чуть отойдя, он внимательно наблюдал за мной. — С головой все в порядке. Сотрясения мозга не было.
Врач приблизился ко мне, сел.
— Теперь сними рубашку… Осторожно! Резких движений делать нельзя… Синяки проходят, ранки затягиваются… Больно?
Он осторожно нажал на нижние позвонки.
— Чуть больно.
— Чуть? — скорее с сочувствием, но уже не шутя, а строго спросил врач и добавил: — Это не чуть, а трагедия, соколик, настоящая трагедия летчика.
Он взял у Лиды рентгеновский снимок и поставил его на свет, чтобы я тоже мог увидеть свой позвоночник.
— Вот как обстоит дело, смотрите: второй, третий и четвертый поясничные позвонки сдавлены, усики их разбиты. Это называется компрессионным переломом…
Зная об этом, я молчал.
Он помедлил немного.
— Послушайте-ка, ведь вы летчик-истребитель?
— Да.
— И любите свою профессию?
— Да.
Доктор возвратил снимок Лиде, посмотрел на меня с пристальным вниманием.
— Ну вот, отлетались. Теперь приобретайте другую…
— Я выздоровлю, только лечите…
— Удивляюсь вашему спокойствию, — с заметным неодобрением сказал врач. — После такого приговора все летчики с ума сходят.
— Потому и не волнуюсь, что приговор ваш окончательный и обжалованию не подлежит.
Должно быть, спокойствие мое врачу сильно не нравилось. Он, раздражаясь, повысил голос:
— Странное дело, у вас характер не летчика-истребителя!
Все запасы моего терпения, хладнокровия и выдержки вмиг иссякли. Я выпалил с обидой и задором:
— Выворочу все позвонки, а сгибаться спину заставлю!
И, не давая врачу опомниться, стремительно, как на уроке гимнастики, встал на коврик, распрямился во весь рост, расправив грудь и плечи, а потом с маху, словно переломившись в пояснице, достал руками пол и застыл в таком положении.
— Вот! А вы говорите…
— Что ты, что ты! С ума спятил! Как можно!..
