Злая корча. Книга 2 - Абсентис Денис (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
Отметим, что филологи, предлагая нам сравнить два текста, не выходят за рамки непосредственно фольклористики (как в истории с двигой) и дискурса карательных органов. А здесь именно тот случай, когда это необходимо. Данные тексты имеет смысл сравнить не произвольно, по признакам «похожести», а задуматься о том, когда волны таких быличек появляются впервые (авторы эти начальные даты знают, но не придают им значения). И тогда уже можно задаться вопросом: а что изначально спровоцировало появление таких быличек именно в конкретные годы, причем, как мы увидим, в одно и то же время — время уборочной страды?
Былички появлялись и массово распространялись по разным областям два раза. Посмотрим на истоки первого цикла. Это не процитированный выше 1928 год: первая волна таких легенд пошла двумя годами раньше. Впервые быличка была записана известным фольклористом и этнографом Николаем Евгеньевичем Ончуковым в 1926 году. Ончуков преподавал фольклор в Ленинградском университете и часто ездил в экспедиции. В том году его послали на Урал.
В 1926 г. на Урале записан рассказ «о старике из дивьих людей». Он растолковывает едущему на съезд коммунисту знамения грядущих бед: увиденные на дороге мешок с зерном, «кадь, полную крови», и гроб: «Едет, нагоняет старика небольшого роста с батожком. „Путь дорога“, — говорит коммунист. «Довези меня», просит старик. „Нет, — отвечает коммунист, — не могу посадить, лошадь устала“. „Все-таки ты меня посади, — говорит старик, — скорее доедешь». Коммунист посадил старика…Едут, старик и спрашивает: „Ты чего не видал ли дорогой?» — „Видел“, — говорит партиец и рассказывает, что видел. „Это знамения вам…Мешок с хлебом предвещает большой урожай. Кадь с кровью — страшную, кровавую войну на полсвета, в крови плавать будете. Но хлеб тогда еще будет. А будет еще хуже: это гроб — голод, мор и люди будут так умирать, что некому будет и хоронить друг друга» [182].
«Дивьи люди» в этом рассказе — невидимые подземные карлики уральского фольклора, иногда то же, что и «чудь белоглазая» (как ни странно, видения карликов вообще часто связаны с отравлением спорыньей, но это отдельная тема). В данной быличке старик, отведенный коммунистом в «чрезвычайку» за предсказание войны — «мор от войны ближе по времени, чем война от урожайного года» — пропадает прямо из «чижовки» (арестантская, каталажка на уральском жаргоне): «а когда его хотели допросить, он исчез» [183] (сюжет с исчезающим карликом довольно характерен, можно сравнить со свидетельством французского булочника об исчезающем марсианском карлике в главе об НЛО далее).
Сам Ончуков называет точные даты, когда он записывал сказки и былички — с 20 июля по 10 августа [184]. Таким образом, теперь мы знаем, что этнограф случайно оказался на Урале во время уборочной страды — ровно в то время, когда там только начиналась крупнейшая в XX веке эпидемия эрготизма: «Единичные случаи отравления спорыньей в Уральской области появились уже в августе месяце, а с сентября отравление приняло массовый характер» [185]. Выходит, что предсказание таинственным «дивьим стариком» мора было для Уральской области даже вполне оправданным и реальным — обещанный мор вскоре начался. Заражение полей было очень большим: «По самым скромным подсчетам Обл. 3. У. урожай спорыньи по всей Уральской области в 1926 г. определяется в 100,000 пудов» [186]. Большинство проб базарной муки содержали спорынью в недопустимом количестве. Врачи описывают почти полное отсутствие контроля за зерном и помолом. Зараженная мука свободно развозилась по стране: «к большим упущениям нужно отнести и то, что не был запрещен вывоз зараженного продукта из Уральской области» [187]. Процент спорыньи в зерне превышал все мыслимые (для XX века) пределы и был подобен заражению в средневековые времена:
Зерно, зараженное спорыньей, встречалось в продаже в различных районах, причем процент зараженности иногда указывался очень высокий. Так, для Сарапула в 30 пробах зерна, взятого на базаре, встречалась зараженность до 3 и даже до 17 %. Для других районов приводятся еще более высокие цифры, однако за достоверность их ручаться трудно [188].
В стране тем временем нарастает агрессивность. Активизируются банды хулиганов, по городам прокатывается волна изнасилований, поджогов, погромов и избиений прохожих, вызывая ответные репрессивные меры. В Ленинграде приговаривают к расстрелу основных участников «чубаровского» дела о групповом изнасиловании комсомолки в конце августа, в ответ хулиганы организуют «Союз советских хулиганов», сжигают завод «Кооператор», где работали большинство «чубаровцев», устраивают большой пожар на товарных складах Октябрьской железной дороги; учащаются случаи избиения милиционеров. Сотрудники уголовного розыска быстро вычисляют и задерживают более ста членов «Союза», главарей расстреливают. Вслед за Ленинградом целая волна своих «чубаровских» процессов прокатилась по всей стране. Можно, конечно, посчитать это обострение в общественной жизни всего лишь случайным совпадением во времени, но осень после эпидемии нередко чревата подобными проявлениями (в России — начиная с августа, в Европе — с июля, в Индии — с мая).
Еще в XIX веке было эмпирически замечено, что эпидемии эрготизма обычно полностью заканчиваются к марту следующего года (именно до марта, только особо сильные — до лета). Однако эпидемия, начавшаяся в августе 1926 года, оказалась необычайно затяжной и продолжалась фактически весь 1927 год:
Далее, следует подчеркнуть весьма интересный факт отравления спорыньей в течение буквально всего года, вплоть до следующего урожая. До сего времени считали, что эпидемия в июне и июле совершенно прекращается. Объяснение такого затяжного характера эпидемии, может быть, заключается в значительном число отравившихся хронически в результате долгого употребления в пищу отравленного хлеба [189].
После страды эпидемия повторилась, хотя и в меньших масштабах. Кроме массовой смертности, злой корчи и гангрены, «часто наблюдались и психозы вплоть до буйных» [190], помешательство [191]. В своих статьях ни Максудов, ни Рождественский не указывают (цензура?), какой процент заболевших советских людей находился в неадекватном психическом состоянии. Однако нам это известно из обзора: в докладе на съезде Максудов (его фамилия там с опечаткой) отмечал, что расстройство психических функций наблюдалось у 40 % пациентов [192]. Изначальное отравление еще до массового появления физических симптомов могло сопровождаться видениями и галлюцинациями, которые, возможно, и нашли свое отражение в обсуждаемой легенде. Нередко появляющийся кроваво-красный цвет испеченного со спорыньей хлеба, давно описанный средневековыми хронистами, также мог вписаться в сюжет былички.
В обзоре «Сказочной комиссии» (1928) легенда о хлебе и крови была приведена, хотя многие собранные сказки Ончукова так и не были напечатаны до недавнего времени. Ончуков был арестован в 1930 году и отправлен в ссылку. Второй раз он был арестован в 1939 году, через два года после того, как описанная им легенда появилась вновь. В заключении он скончался. Не будем гадать, связаны ли его аресты непосредственно со сказками, здесь интересно другое — сама повторяемость этих быличек.
Второй цикл распространения быличек отмечен в 1937 году, то есть через 11 лет после возникновения первой волны.
