Сталин и заговорщики сорок первого года. Поиск истины - Мещеряков Владимир Порфирьевич (читать хорошую книгу txt) 📗
— Не получал разрешения стрелять.
— Но вы же видели, что в базе тревога, что все корабли ведут огонь?
— Видел, это точно, но ничего не понял. Смотрю, летит самолет, то ли наш, то ли нет, мишени вроде не буксирует, а все палят. Куда палят — не разберу.
Субботний вечер ушел на сборы в дорогу. Жена хлопотала над чемоданами, счастливые дети примеряли белые панамки, готовясь ехать: сын — в Артек, а дочь — в Евпаторию. Летний отпуск, да еще всей семьей, — явление в жизни военного моряка чрезвычайно редкое. Наконец семейство угомонилось. Заказав на 10 часов утра катер к дневному поезду, я лег спать. Завтра воскресенье, 22 июня, — первый день отпуска».
Поэтому и не было Платонова вместе с начальством на спектакле московского театра, что готовился к отъезду на юг.
Смотрите, как озаботилось высокое начальство о семействе Платонова. Сынишке предоставило путевку в Артек, а дочке дали возможность подлечиться в Евпатории. А папа и мама этих детишек, видимо, по мысли московского начальства, должны были отдыхать по близости в санатории для военных моряков.
По данной теме, об отдыхе в Крыму, есть интереснейшее воспоминание Нины Константиновны Забродиной (в девичестве Колесниковой) о своем пребывании в пионерском лагере «Артек» накануне войны (СИ № 10 от 5 марта 2011 года, «Детство без инфантильности»).
«Мне дали путевку в „Артек“, с 5 июня по 14 июля 1941 года, я была счастлива, но пробыла там всего 2 недели. Когда ехали в лагерь, я на пересыльном пункте заболела, у меня температура, я отстала от своих сверстников, лежу в изоляторе. В изоляторе меня навещает Светлана Иосифовна с подругой Наташей, не знаю её фамилии до сих пор. Дочка Сталина Светлана не хотела в „Артек“, ей надоело каждый год ездить, она в том году, по-моему, 11-й класс кончила (Всего лишь 8-ой, но для Нины она казалась старше; так всегда бывает в детстве. — В.М.), но поехала в „Артек“ только из-за того, чтобы увидеть меня…
Ей разрешили меня забрать в „Артек“, она же и вывезла меня из „Артека“.
„Артек“ начали бомбить раньше, чем была объявлена война. С 19 июня немец нещадно бомбил Черноморское побережье. И все местное мужское население сразу пошло на фронт. У нас один мальчик сломал ногу, к нам из Алупки шел катер с врачами. Налетел немецкий самолет, стал бомбить, с катера махали белым халатом. В результате бомбежки в катер было прямое попадание, и только один хирург выплыл с поврежденной рукой. Он приплыл в лагерь и потерял сознание. Только успел сказать: „Это война“.
Когда объявили войну 22 июня, мы уже три ночи вставали в 4 утра и шли под кроны огромных деревьев в горах, туда нам приносили еду. Немцы с утра начинали бомбить. Ходили в специальных комбинезонах темно-синего цвета, даже белые воротнички велели запрятать. Был тихий час, я взяла с кровати покрывало и подушку и ушла спать в розарий — очень любила розы. В это время дали один автобус для вывоза элитных детей. Надо садиться в автобус, Светлана с Наташей должны ехать, а они кинулись меня искать, меня нет нигде, автобус задержали на 40 минут. Но они меня нашли, я упиралась, а Светлана и Наташа, подхватили меня под рученьки, сунули в автобус. Почему я так четко запомнила, потому что в лагерь приехала с именным портфелем, а там была эмблема: „Дочери путевого обходчика Ниночке Колесниковой за предотвращение крушения пассажирского поезда 20 марта 1941 г.“. остальных детей вывели пешком через перевалы».
Даже, если и ошиблась Нина Колесникова на пару дней, память, штука не очень надежная, то все равно жуткая история. И это все под боком командующего Черноморским флотом. Недаром о начале войны, ни какой правды от большого начальства не дождешься.
По-поводу Светланы Сталиной. Откроем ее зрелые воспоминания «Двадцать писем другу».
«Когда началась война, у всех людей проснулось чувство общности, всякие разногласия отступили перед лицом общей опасности. Так произошло в нашей, уже развалившейся семье. Сначала нас всех отослали в Сочи: бабушку, дедушку, Галочку (Яшину дочку) с ее матерью, Анну Сергеевну с детьми, меня с няней. К сентябрю 1941 года мы вернулись в Москву…».
Отредактировали, будь здоров! О Сталине, как отце — ни слова. Откуда она приехала в Сочи? И почему? Что на подмосковной даче в Зубалово, вдруг, тесно стало? Все оставшиеся летние каникулы провела на правительственной даче в Сочи и вернулась в Москву к началу учебного года. Неужели в июне столица была более опасная, чем в сентябре, на пороге грозных событий в Подмосковье?
В рассказах Молотова писателю Чуеву, есть маленький штришок о Жданове: «Он в Сочи был, когда началась война… Упрекают: „О чем они думали? О войне? Нет, они в Сочи сидели!“ Оптимисты, мол, какие, члены Политбюро».
Если сопоставить эту информацию, с приведенной выше, то вырисовывается занятная картина. Значит, Светлану из Крыма перевезли на дачу в Сочи под крыло Жданова? Видимо, Сталин посчитал, что у своего друга Андрея Александровича, в Сочи, ей будет безопаснее, чем возвращение в непредсказуемую Москву? Светлана, могла оказаться в роли заложницы в руках у заговорщиков, что мало привлекало Сталина, как отца. То-то, Жданов задержался с прибытием в Москву, а, в последующем, и в Ленинград. Организовывал надежное охранение дочери вождя. После войны, пытались породниться Сталин и Жданов. Но не удалось в полной мере. Хотя их дети Светлана и Юрий, поженились после смерти Андрея Александровича, и даже родилась дочка, но по ряду причин, не сумели удержать семейный корабль на правильном курсе.
Возвращаемся к нашему капитану первого ранга Василию Ивановичу Платонову, готовившегося отправиться в отпуск к Черному морю.
«Только успел забыться, как зазвонил телефон. В трубке взволнованный голос дежурного по штабу ОВРа:
— Товарищ капитан первого ранга, получен сигнал „Павлин-один“!
— Исполнить „Павлин-один“ всем кораблям и частям соединения.
Вскочил, стал поспешно одеваться. Ни о чем не спрашивая, жена тревожно глядела то на меня, то на спящих детей. Откуда ей было знать, что этот сигнал, по которому флот переводится в боевую готовность № 1, сейчас означал непосредственную угрозу войны или ее начало».
Вот мы и подошли к сигналу по Северному флоту, объявлявшему боевую тревогу на флоте. Никакого отношения к птице, это слово-сигнал, не имеет. Думается, что большевик Павлин Федорович Виноградов, который в 1918 году был избран заместителем председателя Архангельского губернского исполкома, дал свое имя этому кодовому сигналу. Виноградов был создателем и командующим Северо-Двинской военной флотилии давшей начало будущему Северному флоту.
«В штабе флота удалось узнать лишь то, что высшая степень готовности объявлена Москвой. Сразу же распорядился, чтобы работники штаба проверили подготовку кораблей к бою. Правда, те уже давно стояли готовыми, все, что от нас зависело, мы уже сделали: приняли боезапас, топливо, питьевую воду и продовольствие, рассредоточили корабли дивизионов по заливу.
В четвертом часу ночи позвонил А.Г. Головко:
— Василий Иванович?
— Да, я слушаю вас, товарищ командующий.
— Началась война! Немцы на западе перешли нашу границу. Нанесли удары с воздуха по ряду городов, в том числе и по Севастополю. Надо ждать налета и на Полярный. Прикажи усилить дозоры, лично проверь расстановку по гавани катеров МО. Сам проинструктируй командиров и проконтролируй, чтобы дружно вели огонь и прекратили стрелять, когда воздушный бой завяжут наши истребители. Да, вот еще. Тебе придется возглавить эвакуацию населения.
Помнится, я и сам удивился тому, что воспринял это страшное известие со спокойствием и твердой уверенностью, что мы отобьем любое вражеское нападение, не допустим какой-либо оплошности…».
В отличие от Черноморских товарищей, и Головко, и Платонов не испытывали сомнения по поводу «неизвестных» самолетов. Кроме того, Головко, как видите, в случае авиационного налета немцев приказал, в отличие от Октябрьского, поднимать в воздух свою скромную, по военным меркам, истребительную авиацию. Простим, Василия Ивановича, за маленькую ложь: сигнал по флоту прозвучал, все же, как думается, после того, как узнали, что немцы границу перешли. Видимо, как сказал чуть ранее, Головко, скорее всего, не стал дожидаться решения московских товарищей из штаба, когда, те раскачаются. А может, верный человек позвонил: «Так, мол, и так, Арсений Григорьевич. Бери ответственность на себя. У тебя, самое сложное положение. До границы, вместе со штабом флота, несколько десятков километров. Упустишь время, пиши — пропало».
