Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Д - Броневский Владимир Богданович
Порт старой Рагузы лежит от новой к югу морем верстах в 20. Единственный вход в него закрыт двумя грядами голых камней, петине (гребень) называемых. Глубина в заливе достаточна и для военных кораблей, но как оный очень невелик и северный, дующий прямо со входа, препятствует выходить, то здесь укрываются только требаки и малые лодки. Город состоит из двух улиц, расположенных на восточном мысе гавани. Стена, построенная на узком перешейке с 4 пушками, защищает его с сухого пути, с моря же нет никаких укреплений. В недальнем расстоянии от оного полагают место древнего Епидавра, славного Ескулапиевым капищем. Градоначальник приезжал ко мне с почтением и пригласил на берег. Я вошел с ним в бедный кофейный дом, где подали мне маленькую чашку кофе, трубку табаку и рюмку розоли; меня потчевали и многие другие; будучи принужден пить и есть против воли, немало я удивился, когда каждый заплатил за себя, разумеется, с меня, как с русского, взяли вдвое; не должно, однако ж, порицать сего; везде свой обычай. Гостеприимство, святая добродетель нашего Отечества, здесь неизвестна; каждый ест свой кусок в углу. На другой день градоначальник приказал своим лодкам вывесть требаки мои в море. Пользуясь тихим северным ветром, 27 марта пришел я в Кастель-Ново, где порученные мне бумаги отдал для разбирательства в учрежденную призовую комиссию.
Хотя положение дел на матером берегу и система, которой Высочайший наш двор намерен был следовать, еще не были известны адмиралу, но как приверженность народа подавала надежду не только удержать за собой Катаро, но и обеспокоить французов в самой Далмации, то на первый случай 2 батальона Витебского полку с 4 орудиями, под командой генерал-майора Пушкина, отправлены для занятия крепостей Катаро и Кастель-Но-во. Для учреждения же всего лично адмирал на корабле «Селафаил» прибыл в Кастель-Ново 13 марта, а на другой день на шлюпках отправился в Катаро. Шествие сие было настоящий триумф; народ, стреляя из ружей, бежал по морскому берегу, купеческие суда беспрестанно палили из пушек. Духовенство с крестом, гражданские чиновники с ключами города встретили адмирала на пристани. Г. Санковский от имени города изъявил речью преданность их государю, счастье быть его подданными и благодарность за избавление их от французов. В трое суток Дмитрий Николаич можно сказать очаровал народ. Доступность, ласковость, удивительное снисхождение восхищали каждого. Дом его окружен был толпами людей; черногорцы нарочно приходили с гор, чтобы удостоиться поцеловать полу его платья, прихожая всегда была полна ими, никому не запрещался вход; казалось, они забыли митрополита и повеление Сенявина исполняли с ревностью, готовностью удивительной.
Адмирал, лично удостоверяясь в искренней преданности жителей, освободил их от всякой повинности, обеспечил сообщение с Герцеговиной, а для покровительства торговли учредил конвой до Триеста и Константинополя. К таковым милостям и попечениям бокезцы не остались неблагодарными. Старейшины от лица народа поднесли адмиралу благодарственный лист и предложили жить и имущество в полное его распоряжение. В несколько дней снаряжено на собственный счет жителей и вышло в море для поисков 30 судов, вооруженных от 8 до 20 пушек, что по малоимению малых военных судов при флоте было великой помощью. Распоряжение сие принесло более пользы, нежели могли бы доставить налоги. Милосердие и кротость нашего правления было в совершенной противоположности с правлением соседа нашего Наполеона.
Адмирал, узнав о приверженности к нам жителей Далмации, занятой 6000 французских войск, предпринял и сей народ освободить от угнетавшего их ига. Капитан Белли с 3 кораблями, 2 фрегатами и 4 бригами получил повеление овладеть островами, против Далмации лежащими [31]. Митрополит, вместо просимой тысячи, обещал собрать 6000 воинов и вызвался сам ими предводительствовать, почему адмирал 25 марта отправился в Корфу, дабы и там сделать нужные распоряжения на случай замыслов неприятеля, взять с собой 3 батальона егерей и, соединившись с Белли, совокупно с далматами выгнать французов; но, прибыв в Корфу, получил именно повеление от 14 декабря прошедшего 1805 года со всеми морскими и сухопутными силами возвратиться в Черное море, от чего предприятие сие, в успехе которого нельзя было сомневаться, соделалось тщетным. Главнокомандующий начал делать приуготовление к отплытию, а повеление скрыл в тайне, дабы преждевременным объявлением не встревожить напрасно жителей. Когда граф Моцениго уведомил его, что по его депешам генерал Ласси командовать должен морскими и сухопутными силами, то адмирал, чтоб развязать свое недоумение, решился вскрыть бумаги на имя генерала Ласси надписанные, где к удовольствию своем нашел, что все силы должны остаться в Средиземном море. Адмирал послал бриг возвратить войска с генералом Ласси, но его уже не застали в Константинополе, а сам 19 апреля с 2 кораблями и фрегатом, посадив на оные 6 рот егерей, прибыл к Катаро, где узнал, что число французских войск в Далмации уже гораздо умножилось, а как к тому же не получено никаких повелений от государя, то и решился поступать токмо оборонительно и защищать Боко ди Катаро и взятый остров Курцало. Наконец от 15 мая государь император изъявил монаршее благоволение адмиралу за все новые распоряжения по занятии Катаро, равно и за решимость открыть предписания на имя генерала Ласси, с таковым повелением, что он утверждается во власти главнокомандующего и может действовать по своему благоусмотрению, соображаясь с прежними наставлениями столько, сколько положение дел и настоящие обстоятельства дозволят.
Радость и клики народа не умолкают, имя Александра беспрестанно повторяется и, кажется, самое эхо в здешних пустынных горах произносит его с восторгом. В церквах, едва священник начинает Благочестивейшего и все от старого до малого с умилением кладут земные поклоны. В школе, в которую мне случилось войти, ученики встали, все в один голос сказали приветствие, и на вопрос учителя, кому должно поклоняться? Отвечали: Единому Богу. Кому служить до последней капли крови? Единому Александру. Кого ненавидеть и…? Вот катехизис, достойный храброго народа. Дети, едва начавшие говорить, твердят имя Александра и повторяют его каждому, с кем они встретятся. Мальчики беспрестанно стреляют из пистолет и восклицают: «Да здрав буди наш царь Александр, да погибнет пасья вира».
Сдав призовые суда в комиссию, в ожидании прибытия фрегата из Корфы, не имея никакого дела, с ружьем в руках, бродил я в окрестностях и, занимаясь охотой, наслаждался прекрасными местоположениями, какие редко встречаются и в самой Швейцарии. Хребты высоких обнаженных гор, окружающие залив, имеют дикий и унылый вид. Большие камни, оторванные от кремнистых вершин, видны по скатам; но у морского берега взор наслаждается приятной зеленью садов, в тени коих, там и здесь, встречает прекрасные домики с хозяйственными строениями. Белые стены, красные черепичные крыши и зелень садов составляют приятное смешение цветов. Здесь уже весна, и время прекрасное. Всякий день переменял я место прогулки и, таким образом познав сии места, всякий день распространял свои сведения и замечал что-нибудь новое. С помощью итальянского языка и нескольких славянских слов я не был немым. Гостеприимство одного доброго славянина, пред домом которого стояли порученные мне призовые суда, доставило мне много приятных минут. В короткое время сделался я у него почти домашним. Вид маленькой церкви Ильи Пророка, стоящей на вершине горы, покрытой в то время облаками, чрезмерно мне понравился, и внимательный мой хозяин в первое воскресенье предложил идти туда с детьми его к обедне. Старшая дочь его с одной родственницей и с двумя мальчиками 8 и 9 лет пошли со мной вскоре по восхождении солнца. Дорога час от часу становилась круче, места страшнее, скаты ужаснее. По прошествии нескольких долин и приятных мест, узкая тропинка повела нас вдоль каменной стены, то над глубокой пропастью, то под навесом скалы. Переходя с горы на гору, поднимались мы выше и выше; а взошед на некоторую высоту, услышали вдали шум падения воды. Я прибавил шаги и скоро увидел прекраснейшую картину. Небольшая горная речка (недалеко от устья которой построена мельница с каменной плотиной), стесненная утесами, низвергается и, падая с камня на камень, крутится, рассыпается в белую тончайшую пыль и, проходя чрез скалы, разливается, особенно же в дождливое время, смывает сады и сносит вниз деревья и тяжелые камни. Две зыбкие доски, положенные над страшной пропастью, на дне коей кипела река, предлагали нам опасный путь. Я пошел вперед, а за мной, взявшись рука за руку, следовали другие. С трудом достигли мы, наконец, вершины горы; но обедня уже отошла и церковь была заперта. Положение ее на такой высоте, почти под облаками, кажется лучшим и приличнейшим местом для храма сего пророка, почитаемого простым народом покровителем громов и бурь. Холодный ветер принудил нас немедля оставить гору; мы пошли домой другой дорогой. Не доходя монастыря Савина, пришли к другому источнику, образующему прекрасный водопад. Падая с высоты двух или трех сажен, разбиваясь об черные мшистые каменья, кропит он густой, осеняющий его лес, а далее, изгибаясь между вековых дубов, орешин и шелковиц, тихо и плавно течет по зеленому лугу и, многими изгибами напоив сады и огороды, впадает близ карантина в море. Сюда чаще всего приходил я стрелять горлиц. Иногда, прогуливаясь один, восходил на высокие и острые скалы, висящие там над пропастью, и, предаваясь приятным мечтаниям, созидал себе новый мир, странствовал в странах его на солнечном луче и в сии краткие минуты мечтания почитал себя участником небесного блаженства.
