Солдат трех армий - Винцер Бруно (книги онлайн бесплатно серия txt) 📗
Два производства в один и то же день! Я еще не успел позаботиться о том, чтобы мои кители и шинели были украшены двойными нашивками ефрейтора, а теперь их надо менять на другие. Пришла очередь галунов на воротнике и мягких погон. Мне было просто трудно с этим освоиться.
Принятие «новичка» в офицерский корпус проходило весьма торжественно, а вечером шумно и основательно «обмывалось». Считалось «делом чести» затратить на пиво минимум месячный оклад. На эти деньги рабочий или мелкий служащий мог бы содержать целую семью. Финансовое положение унтер-офицера позволяло вступить в брак. Впрочем, полагалось, согласно предписаниям, дождаться двадцать пятой весны. Мне предстояло еще долго ждать. Во всяком случае, в солдатском клубе происходило бурное торжество. За ним последовали еще три кутежа, так как два унтер-фельдфебеля и один фельдфебель были соответственно повышены в звании.
Четыре производства, четыре пира и четыре бочки.
Самодовольный, как всякий свежеиспеченный унтер-офицер, я отправился на несколько дней в Берлин. Но радость моя с самого начала была омрачена: семья в растерянности изучала документы, которые должны были служить доказательством нашего арийского происхождения.
— Ребята, если наша бабушка умерла, то, следовательно, она до этого жила, а если она жила, то, значит, она когда-то должна была и родиться.
— Все смеялись, но оставались озабоченными. Что бы мы там ни говорили, но о рождении одной из наших бабушек не было документов. На наши различные запросы мы получали один и тот же ответ: «В имеющихся книгах не записана».
— Если я не получу нужных бумаг, я пропал.
— У нас такое же положение, дорогой братец, нам не хватает старушки так же, как и тебе. Так что утешайся вместе с нами.
— Легко сказать! У нас назначен срок для представления доказательств, а вы можете подождать. Моя дальнейшая служба зависит от рождения бабушки. Этакая ерунда! Разве я похож на еврея?
— О нет, мальчик, но дело не решается одной наружностью, бывают и евреи-блондины. Кроме того, никогда нельзя знать…
Всяческие остроты насчет возможных «проступков» и других обстоятельств, конечно, ни к чему не вели. Моя мать, чей род все еще не был полностью представлен, сидела тут же крайне огорченная, а мы еще над ней подтрунивали. В унынии она лишь повторяла: «Чего это Гитлер вдруг выдумал, раньше все шло хорошо и без подобных затей».
Мне ничего не оставалось делать, как в назначенный срок рапортовать о нехватке документа «по делу о бабушке».
Тяжким было посещение матери моего друга Густава Эрнста. Эту обычно веселую и приветливую женщину трудно было узнать. Как баловала она нас, ребят, как часто пыталась удержать обоих своих сыновей от вступления в штурмовые отряды. Напрасно советовала она старшему пойти на работу и не гонять по улицам. Ее не ослепил блеск его пребывания в роли группенфюрера. Теперь все ее заботы были посвящены младшему сыну. Густав несколько недель находился под арестом; но теперь он снова носил форму штурмовика и остался командиром своего отряда, как будто ничего не произошло. Чрезвычайный отпуск для всех штурмовых отрядов был отменен, Рема заменил начальник штаба Люце.
— Скажи-ка, Густав, что, собственно, в действительности произошло с Ремом?
— Ты мне не поверишь, но и я не знаю. В одном я твердо уверен: ни он, ни мой брат ничего не собирались предпринимать против Гитлера.
— А что они предпринимали против рейхсвера, об этом хоть что-нибудь известно?
— Они ничего не замышляли против рейхсвера. Они только хотели удалить канцелярских генералов, насквозь консервативных офицеров и вместо них направить туда командиров штурмовых отрядов. Штурмовые отряды и рейхсвер должны были совместно образовать народную армию. Собирался ли Рем взять в свои руки верховное командование этой армией, я не могу тебе сказать. Возможно. Карл на это намекал. Тогда бы, конечно, Рем стал наряду с Гитлером самым сильным человеком в государстве, и этому нужно было помешать.
— Он и был им уже, Густав. Никто из наших генералов не играл такой политической роли, как он.
— А Шлейхер? Правда, роль его крайне не ясна. Ты прав относительно Рема. Но это как раз и не устраивало Гитлера. Теперь СС находится на первом плане, а нам надо держаться смирно. Ты разве не слыхал, кто со всеми расправился? Гиммлер, велел всех своих личных противников укокошить, и теперь перед ним дорога открыта.
— Одно мне непонятно. Твоего брата они расстреляли, тебя по недоразумению тоже чуть не поставили к стенке, а теперь ты по-прежнему штурмфюрер в отрядах штурмовиков?
— Когда мой брат был арестован в Лихтерфельде, он просил, чтобы его принял Гитлер. Его ведь сняли в Бремене с парохода, как раз тогда он начинал свое свадебное путешествие. Его просьба о встрече с Гитлером была отклонена. Как я узнал от знакомого командира СС, Карл и в последний момент перед расстрелом поднял руку и воскликнул: «Хайль Гитлер!» — Почему же они его все же убили?
— Вероятно, он знал слишком много. За него не вступился даже Герман Геринг, с которым в Берлине он постоянно имел дело. Нет-нет, мой брат не был против Гитлера, и поэтому я продолжаю оставаться в штурмовых отрядах. Кроме того, было бы неумно с моей стороны, если бы я сейчас ушел из штурмовиков. У меня были бы неприятности, и не только на месте работы, ты понимаешь?
Я это понимал.
Со слезами на глазах мать Эрнста подала мне лежавший на столе документ. Это был счет о покрытии расходов по сожжению тела ее сына: подлежит оплате в такой-то срок, в противном случае — принудительное взыскание и прочее.
Не сказав доброго слова
Когда вечером я сидел в комнате Рут, я все еще был угнетен.
Она воспринимала происшедшее менее трагично.
— Все это неплохо, пусть они друг друга поубивают, лишь бы нас оставили в покое.
Но я опасаюсь, что станет еще хуже. Конца еще не видно.
— Нет, Рут, должно же когда-нибудь положение нормализоваться. Во всяком случае, у нас с тобой ничего не изменилось, вообще же дело идет к лучшему.
— Что идет к лучшему? Вы набираете солдат, ты повышен в чине, армия вооружается.
С этого всегда начинается, а потом наступает война. А ты говоришь, все идет к лучшему.
— Никакой войны не будет. Конечно, мы понемногу вооружаемся. Если мы в военном отношении не будем достаточно сильными, другие сожрут нас. Кроме того, мы нуждаемся в жизненном пространстве, а нам его дадут, только если мы сможем сказать свое слово. А сказать свое слово мы сумеем, только если у нас будет сильная армия. Так обстоит дело.
— Ты рассуждаешь, как Геббельс, мой дорогой. Заметно, что твой брат работает в министерстве пропаганды, Я говорю тебе, будет война, если так дальше будет продолжаться.
— А я говорю, этого не случится, и мы спокойно построим лучшее государство, чем нынешнее. У меня вообще нет никаких сомнений — будущее будет прекрасным. И давай прекратим этот разговор! Поставь лучше пластинку!
Мы любили музыку, и модные песни и классику, в зависимости от настроения.
Патефон сопровождал нас на многих прогулках, а в вечерние часы он был как бы третьим в нашем союзе. Обычно я заводил патефон, а Рут выбирала пластинку. На этот раз она не захотела этим заниматься.
— Лучше ты сам что-нибудь выбери! Только Вагнера ты уже не найдешь. Я больше не могу слушать этот грохот. Слишком много вагнерианствуют последнее время.
Так мы снова коснулись больных вопросов, а у меня было совсем другое на уме, и я ждал подходящего момента.
— Послушай меня! А что, если мы на рождество обручились бы?
Рут взглянула на меня темными глазами и промолчала. Потом она опустила голову, покачала ею чуть заметно и сказала:
— Не делай нашу жизнь еще более тяжкой, Бруно! Ты знаешь, как я тебя люблю, но останемся просто добрыми друзьями! Я не хочу выходить замуж; в таких условиях — не могу!
— Я тебя не вполне понимаю, Рут… Что ты под этим подразумеваешь: «в таких условиях — не могу»?
