Эволюция военного искусства. С древнейших времен до наших дней. Том второй - Свечин Александр Андреевич
Частные предприятия в конце XIX века еще плохо ориентировались в тактических требованиях к полевой артиллерии. Поэтому, несмотря на колоссальную энергию высококвалифицированных техников, находившихся на службе у мировых артиллерийских фирм, толчок к развитию скорострельной полевой артиллерии исходил не от них, а от государственной организации. Выдающийся профессор тактики артиллерии французской военной академии полковник Ланглуа разработал программные требования для новой пушки, а подполковник Депор технически их осуществил на французском казенном заводе. Французская 75-мм скорострельная полевая пушка образца 1898 г. оказалась до сих пор непревзойденной. Главной заслугой ее творцов было создание настоящего инструмента дальнего и массового боя; чем больше увеличивались за последние 30 лет дистанции артиллерийского боя, тем ярче выступало превосходство этого орудия; превосходство же его в отношении скорострельности становится особенно существенным, когда мы будем оценивать скорострельность не по количеству снарядов, которые можно выпустить в немногие минуты, а по количеству пушечных жерл, необходимых, чтобы выпустить десяток тысяч снарядов в несколько часов подготовки атаки; чрезвычайное удобство рассеивания снарядов обеспечивает этой французской пушке возможность обстреливать значительный фронт и быстро, равномерно поражать значительную площадь. Французская пушка — настоящий станок фабрики дальнего огня. В этом отношении Франция имела существенное преимущество перед Германией, установившей у себя скорострельный образец в 1896 г.; через 10 лет потребовалась капитальная переделка этого образца, снабженного Вильгельмом II многозначительным девизом: «Последнее средство убеждения монархов»; но и переделанный образец не являлся типичным орудием дальнего боя, так как орудие было излишне легко и подвижно. Русская полевая скорострельная пушка 1902 г. была массивнее и могущественнее германской, но замысел полигонных математиков, сочинявших ее, далеких от производственной техники и в то же время совершенно невинных младенцев в эволюции военного искусства, обратил это могущество полностью на достижение сильнейшего шрапнельного действия на близких дистанциях боя, на создание идеального орудия для расстреливания мишеней с удаления до 4 км; скорострельность русской пушки получила характер скорострельности револьвера, обеспечивающей только мгновенную вспышку огня, но не длительную огневую работу. Несмотря, однако, на противоречия между замыслом русской пушки и требованиями эволюции, русская артиллерия в общем выдержала испытание Мировой войны, так как личный состав артиллерии воспринял опыт Русско-японской войны и энергично подготовился к ведению дальнего боя; в этом отношении мы шли впереди французов, которые только в процессе боев Мировой войны овладели полностью заложенными в их пушке достоинствами.
Недостатки своей полевой пушки Германия с избытком окупила развитием навесного огня. Последнее получило особое значение, так как в последней четверти XIX века поле боя совершенно изменило свой вид; мы встречаем на нем уже не те укрытия из ранцев, ящиков и мешков, которые возводили защитники С.-Прива в 1870 г., а развитую сеть окопов. Появился новый неуклюжий термин «самоокапывание», проводивший, однако, резкую грань от существовавшей ранее «полевой фортификации», чисто саперного искусства, применявшегося только по приказу свыше, использовавшего возимый в тылу шанцевый инструмент, требовавшего потери значительного времени на централизованную организацию работ, почти не применимую в сфере соприкосновения с неприятелем.
В 1872 г. было сделано небольшое открытие: австриец Линнеман изобрел малую лопату. Технически это достижение — некоторое уменьшение размера знакомого человеку со времен каменного века инструмента — может расцениваться не слишком высоко, но оно глубоко отвечало направлению, в котором развивалась тактика. Малая лопата повсеместно вошла в снаряжение пехотинца и для побывавшего под огнем стала совершенно необходимым, тщательно сберегаемым предметом. При громадных достижениях техники истребления пехоты это был существенный дар техники для спасения ее от истребления. Невелико количество этих подарков пехоте, — заряжание с казны, позволяющее стрелку не вставать в цепи, малая лопата, позволяющая в бою окапываться, бездымный порох, не выдающий место производства выстрела, защитный цвет одежды, телефон, позволяющий сократить беготню начальников и посыльных под пулями, автоматическое оружие, позволяющее одному человеку являться мишенью вместо десятков стрелков, — и пехота умеет ценить их.
В XX веке, только атакуя в условиях встречного боя, можно рассчитывать в первые часы боя не встретить перед собой укреплений: небольшая задержка наступления — и оборона уже вкапывается в землю и делается значительно устойчивее. Настильный огонь становится бессильным против окопавшегося неприятеля; усевшихся в ямы бойцов можно достать только сверху. Отсюда все возрастающее значение навесного огня. Оно усиливалось и переходом артиллерии к методам дальнего боя. Гаубица — типичный инструмент дальнего боя, хотя ее досягаемость и несколько меньше, чем у пушки соответственного веса; дело в том, что действительность огня гаубицы, ее меткость, действие ее снарядов — почти одинаковы как на малые, так и на предельные дистанции, а действительность пушечного огня существенно уменьшается с каждым километром увеличения дистанции.
После слабой и скоро брошенной попытки русских, предпринятой в 1885 г., культивировать навесный огонь (полевые мортиры), за ту же задачу взялись немцы. Они перевооружили 25 % полевых батарей легкими гаубицами и приступили, под настойчивым давлением Шлиффена, к организации могущественной полевой тяжелой артиллерии. Раз артиллерия становилась родом войск дальнего боя, было логично допустить в ее состав и более могущественные и тяжелые образцы; Англо-бурская война ясно засвидетельствовала возможность их использования. Милитаризация запряжки артиллерии, произведенная Французской революцией, касалась только легких, полевых калибров. Революция на грани ХVIII и XIX веков оставила крупные калибры крепостной и осадной артиллерии с организацией старого порядка, и части крепостной артиллерии повсюду сохраняли одиозный оттенок инвалидных команд. Шлиффен, убедившись опытными стрельбами, что малые калибры ни при каких снарядах [122] не могут подготовить атаку сколько-нибудь укрепленного фронта, решил распространить недоделанное Французской революцией преобразование и на крупные калибры артиллерии.
Примечательно, что главным врагом тяжелой артиллерии были артиллеристы всех армий; во главе движения стоял известный германский писатель, артиллерист генерал Роне, который доказывал весь вред тяжелой артиллерии, которая скует маневроспособность, удлинит вдвое колонны артиллерии, и так безмерно выросшие после 1870 г., потребует огромных парков, так как без большого числа снарядов тяжелая артиллерия лишена всякого смысла; все это связано с огромными расходами, бесполезными, так как прошлое — история артиллерии — будто бы учит, что все, что идет в ущерб подвижности и единству артиллерии, на войне неприложимо и отбрасывается как балласт ходом событий.
Когда прусское военное министерство получило записку Большого генерального штаба об устройстве тяжелой полевой артиллерии, то на ней было поставлено три вопросительных и три восклицательных знака Она вернулась при недоумевающей надписи: «Начальник генерального штаба уж не хочет ли сделать из тяжелой артиллерии полевые части?» На что Шлиффен кратко ответил: «Всеконечно». К началу XX века мысль уже превратилась в дело. Батальон 6'' гаубиц (16 орудий), приданный германскому корпусу, действительно, со своими муниционными колоннами занимал в походном порядке 9 км в глубину, тогда как 144 другие полевые пушки и легкие гаубицы занимали со своими муниционными колоннами всего 17 км. Перейти к орудию, которое вместо 30 шагов глубины в походной колонне, как это было при Наполеоне, или вместо 160 шагов современного легкого орудия образует с хвостом своих зарядных ящиков кишку в 850 шагов, при других условиях, разумеется, было бы ошибочно. Техники защищали перед лицом прусского генерального штаба кажущиеся интересы тактики и оперативного искусства. Но в современных условиях появление тяжелых калибров было не капризом, не увлечением, а оказалось глубоко обоснованным общими условиями.
