De Secreto / О Секрете - Фурсов Андрей Ильич (читаем книги онлайн txt) 📗
Вот так. За то, что советский человек, скажем, ксерокопировал на работе свидетельство о браке или ордер на квартиру — десять лет или психушка. Это при Брежневе. А за попытку создания антисоветской организации автор этих откровений получил только восемь лет. И когда? При Сталине.
Отметив, за какие пустяки в Советском Союзе можно угодить за решётку, далее А.И. Солженицын заявил: «В моей стране в течение 60 лет никогда не была объявлена ни одна амнистия» [292]. Обратив внимание на это заявление, B.C. Бушин назвал четыре амнистии [293]. Может быть, А.И. Солженицын плохо знал историю. Ничего подобного. В «Архипелаге» фигурируют три амнистии 1945, 1953 и 1955 гг. Значит, перед нами не ошибка, а сознательная неправда, т. е. неприкрытая ложь.
Чтобы западный обыватель не питал иллюзий насчёт разрядки, в одном из своих интервью Александр Исаевич поведал: «Приезжающие из советской провинции рассказывают, что за дружелюбные разговоры с иностранцами (при выставках) советских граждан открыто избивают тут же, для поучения публики» [294].
Представляете? Чтобы скрыть свои агрессивные помыслы, советское правительство затеяло разрядку и, чтобы обмануть доверчивых иностранцев, поверивших в неё, стало организовывать культурные мероприятия, приглашая на них гостей из-за рубежа, но своих сограждан инструктировало, чтобы они демонстрировали гостям ледяную официальность, видимо, для того, чтобы иностранцы сразу поняли, что их обманывают. Ну, а тех сограждан, которые не понимали этого и вели себя с гостями дружелюбно, т. е. гостеприимно, тут же на этих мероприятиях прямо на глазах у всех для поучения публики избивали.
И это называется правдой?
«Правда» о ГУЛАГе
Именуя А.И. Солженицына великим писателем, Кондолиза Райс от имени Государственного департамента США заявила: «Главная заслуга писателя заключалась в том, что благодаря ему мир узнал правду об ужасах ГУЛАГА» [295].
Да, «Архипелаг» производит страшное впечатление. Однако когда B.C. Бушин попытался выяснить, откуда писатель черпал свою «правду» о ГУЛАГе, то был поражён.
«То и дело в его историях, — пишет он, — безымянно фигурируют “один врач” (Архипелаг ГУЛАГ. 1 изд. Т. 3, 468), “один офицер” (3, 525), “водительница трамвая” (1, 86), “водопроводчик” (1, 86), “учительница” (3, 65) и т. д. Иногда к профессии он, расщедрившись, добавляет психологический, физический или какой иной штришок: “один насмешливый сапожник” (3, 14), “глухонемой плотник” (2, 287), “полуграмотный печник” (2, 86), “известный кораблестроитель” (3, 393)… В других случаях указывает национальность и скажем, возраст: “одна гречанка” (3, 400), “одна украинка” (3, 528), “молодой узбек” (3, 232), “чувашонок” (2, 288), “один из татар-извозчиков” (1, 64)… А встречается ещё и такое: “одна баба” (3, 377), “один парень” (2, 2, 184), “один зэк” (3, 73), “один очевидец” (3, 560), “две девушки” (3, 246), “двое ссыльных” (3, 397), “три комсомолки” (3, 13), “шесть беглецов” (3, 212), “мужик с шестью детьми” (1, 87), “несколько десятков сектантов” (2, 63), “полсотни генералов” (1, 91), “730 офицеров” (3, 34), “свыше 1000 человек” молодёжи (3, 33), “5000 пленных” (3, 32)… И даже из этих тысяч ни одного живого имени!» [296].
«На страницах 287–288 второго тома «Архипелаг», — пишет B.C. Бушин далее, — читаем 13 леденящих кровь историй о беззаконии. В 9 из них нет не имён, ни дат, ни места происшествия, а только атрибуция такого рода: “портной”, “продавщица”, “заведующий клубом”, “матрос”, “пастух”, “плотник”, “школьник”, “бухгалтер”, “двое детей”. В остальных четырёх историях есть кое-какие имена и названия, но они до того расплывчаты и неопределённы, что в сущности тоже ничего не дают: например, “Элочка Свирская”, “неграмотные старики Тульской, Калужской и Смоленской областей”, “тракторист Знаменской МТС”, а Знаменский район есть в областях Смоленской, Омской, Тамбовской и Кировоградской, да ещё в Орловской области, в Донецкой, на Алтае есть поселок Знаменка да в Калиниградкой области — поселок Знаменка» [297].
«Если теперь перейти к вопросу о цитатах и источниках в “Архипелаге”, то… цитат, сносок и ссылок на те или иные издания у него неизмеримо меньше, чем ссылок на такие источники, как: “говорят”, “вот говорят”, “говорили”, “как говорят”, “как некоторые говорили” и т. п. («Архипелаг», т. 1. С. 45, 63,138,277,433,438,459, 505, 504, т. 2. С. 98, 125, 237, 241, 342, 381, 404, т. 3. С. 237, 239, 240, 258, 316, 337, 381, 385 и др.). Или: “по слухам” (1, 354), “по московским слухам” (1, 102), “шли слухи” (2, 485), “дошли слухи” (2, 280), “прошёл слух” (1,181), “есть слух глухой” (1,167), “слух этот глух, но меня достиг” (1, 374), “есть молва” (1,113), “мы наслышаны” (1, 289) и т. д. Или ещё: “рассказывают” (2, 54), “рассказывали” (1, 219), “по рассказам” (3, 346), “если верить рассказам” (1,277)» [298].
Неудивительно поэтому, что многие описываемые автором факты имеют фантастический характер. Вот несколько примеров.
Однажды, читаем мы в «Архипелаге», «роту заключенных около ста человек ЗА НЕВЫПОЛНЕНИЕ НОРМЫ ЗАГНАЛИ НА КОСТЕР — И ОНИ СГОРЕЛИ» («Об этом мне рассказал один только человек, близко бывший: профессор Дмитрий Павлович Калистов [299], старый соловчанин [300], умерший недавно» [301]).
Невероятность этого факта видна невооружённым взглядом.
Что же касается источника информации, то я немного знал Дмитрия Павловича и могу сказать: неприятная была личность. На Соловках он находился всего несколько месяцев, затем был освобождён и служил вольнонаёмным. О его честности говорит тот факт, что незадолго до смерти его обвинили в «научной недобросовестности» (беру эти слова в кавычки, обвинения были серьёзнее).
«В другой раз», писал А.И. Солженицын, тоже за невыполнение нормы «оставили ночевать в лесу — 150 человек замёрзло насмерть», «взяли да заморозили в лесу сто пятьдесят человек» [302]. Где? Когда? Неизвестно, как неизвестно и то, откуда такие сведения. Хотя их нелепость очевидна. Если 150 человек заморозили за невыполнение плана, кто же после этого за них должен был выполнять «нормы», а за их невыполнение администрация лагеря несла ответственность собственной головой.
А.И. Солженицын с самым серьёзным видом писал, как однажды заключённая В.А. Корнева ехала из Москвы в купе, где было «тридцать женщин» [303]. «А осенью 1946 г. Н.В. Тимофеев-Ресовский ехал из Петропавловска в Москву в купе, где было тридцать шесть человек! Несколько суток он висел в купе между людьми, ногами не касаясь пола. Потом стали умирать — их вынимали из-под ног (правда, не сразу, на вторые сутки) — и так посвободнело. Всё путешествие до Москвы продолжалось у него три недели» [304].
