Кавказская война. Том 2. Ермоловское время - Потто Василий Александрович (прочитать книгу txt) 📗

Ура, Котляревский! Ты обратился в драгоценный мешок, в котором хранятся в щепу избитые, бесценные, геройские твои кости. Но ты жестокими муками своими и теперь продолжаешь еще служить государю с пользой, являя собой достойный подражания пример самопожертвования воина и христианина. Долго, долго бы прожил Котляревский, если бы только солдаты могли выкупить дни его своими годами!..»

Вспомнил про Котляревского, спустя сорок два года после Ленкорани, и новый наместник кавказский, генерал-адъютант Муравьев, когда, приветствуя войска Кавказского корпуса, он указывал им на славные предания прошлого. «Среди вас, – говорил главнокомандующий в своем приказе, – возрос и прославился герой Котляревский. Пусть имя его всегда будет в памяти и сердце вашем как пример всех военных доблестей.

Воин-христианин, строгий к себе, Котляревский был строг и к подчиненным, уклоняющимся от исполнения своего дела. Он любил и оберегал солдата, сам разделял с ним трудности и лишения, неразлучные с военным бытом. Он не пренебрегал строем; в дисциплине он видел залог нравственной силы, а потому и успеха, и войско понимало и любило его. С именем Котляревского передало оно потомству имена Ахалкалаков, Асландуза и Ленкорани, где с малыми силами поражал он сильных врагов.

Благоговея перед правилами Котляревского, среди вас, воины Кавказа, буду искать ему подобных – и найду их!»

Но ленкоранский победоносный штурм был тот предел, за который не суждено было перейти доблестным подвигам Котляревского. Тяжелые, неизлечимые раны заставили его выйти в отставку и поселиться около Бахмута, в селе Александрове. Для скорбной жизни его молитва становилась лучшей отрадой; он на собственный счет выстроил церковь и перевел в нее из родной Ольховатки престарелого протоиерея, своего отца, который и дожил с сыном до глубокой старости. Для александровского героя началась жизнь тихая, мирная, спокойная, однообразная и молчаливая.

Был момент, когда Котляревскому еще раз представлялся случай воротиться к победному поприщу. При самом начале персидской войны, в 1826 году, император Николай произвел Котляревского в чин генерала от инфантерии и приглашал его принять на себя командование войсками против знакомых ему персиян. «Уверен, – писал ему государь, – что одного имени вашего достаточно будет, чтобы воодушевить войска, вами предводительствуемые, устрашить врага, неоднократно вами пораженного и дерзающего снова нарушить тот мир, к которому открыли вы первый путь вашими подвигами».

Но Котляревский, изнемогавший от страданий, не мог исполнить державной воли, и командовать войсками против персиян был послан генерал от инфантерии Паскевич. Впоследствии, уже за несколько дней до кончины, в кругу своих близких и родных, Котляревский приказал принести высочайший рескрипт, приглашавший его на службу, и шкатулку, от которой ключ всегда хранил у себя. В шкатулке оказалось сорок костей, вынутых после Ленкорани из его головы, которых он до сих пор никому не показывал. «Вот, – сказал он, указывая на кости, – что было причиной, почему я не мог принять назначение государя и служить до гроба престолу и отечеству… Пусть они останутся вам на память о моих страданиях».

Чтобы иметь понятие о жестоко-мучительной жизни, которую вел в течение тридцати девяти лет Котляревский, довольно сказать, что он мог дышать свежим воздухом только летом, в теплую погоду, а зимой не выходил из комнаты. Уединение разделял с ним до самой смерти сослуживец его, раненный при Асландузе майор Шультен, который впоследствии женился на его племяннице. Представители прошедшего славного времени, оба изувеченных воина, принимали до конца живое юношеское участие во всем, что касалось родины их славы, Кавказа.

В 1838 году, по совету медиков, Котляревский переселился на Южный берег Крыма и, приобретя близ Феодосии мызу Добрый приют, провел там остаток своих дней молчаливо и безропотно.

Так наступил 1851 год, когда жизнь его начала видимо погасать. Он сознавал это, но сокрушался лишь о том, что не мог достаточно отблагодарить свою двоюродную племянницу, которая безотлучно находилась при нем в течение нескольких лет. Тогда мелькнула у него мысль жениться на ней и этим путем оставить ей право на получение пенсии вдовы генерал-аншефа. Он написал военному министру и, получив разрешение, назначил венчание на 19 октября, день асландузской победы, который он считал счастливейшим в своей жизни. Но смерть была уже близка. 10 октября он еще принимал у себя кавказского наместника князя Михаила Семеновича Воронцова, который, несмотря на бурю, свирепствовавшую на Черном море, заехал в Крым, чтобы повидать своего старинного друга; но с этого дня болезнь стала делать быстрые успехи. 19-го числа Котляревский был уже так слаб, что не мог ехать в церковь, а совершить обряд на дому воспрещали правила церкви. Он приходил в отчаяние и, ломая руки, твердил одно: «Боже мой, Боже мой! Я сойду во гроб неблагодарным» [60]. 21-го числа в одиннадцать часов ночи он с трудом приподнялся на постели и попросил, чтобы его пересадили в кресло. Но едва это исполнили, как Котляревский перестал говорить и тихо скончался.

Тело Котляревского покоится в Добром приюте, в саду, за небольшой решеткой. С ним рядом похоронен Шультен, который и после смерти остался неразлучно верен своему начальнику и другу, а недалеко от этих могил, как бы убаюкивая их мирный сон, плещут волны Черного моря.

Но эта тихая могила невольно напоминает другую могилу, переносит вас на берега другого моря, к грозным твердыням Ленкорани, где в Котляревском умер воин и вождь. А между двумя этими морями возвышается Кавказ, и на нем, как на громадном, незыблемом памятнике, глубоко врезано имя Котляревского.

Мысль почтить память героя достойным его имени монументом на той земле, где он провел свои последние страдальческие годы, давно уже зародилась среди феодосийских граждан и наконец приведена в исполнение знаменитым художником профессором Айвазовским. Он составил проект памятника и выбрал для него живописное место на высоком холме, откуда открывается чудный вид на город и на море. Памятник представляет и молитвенный дом, и вместе с тем музей феодосийских древностей. Передний фасад его украшен большой колоннадой, а боковые – продолговатыми окнами, расположенными почти под самым карнизом, так что вся внутренность здания освещается сверху. Над фронтоном водружен позолоченный крест, а внутри все здание делится на две половины. В передней части, где помещается часовня, к востоку стоит икона апостола Петра, на север – большой прозрачный Георгиевский крест как символ доблестной службы кавказского героя, а к югу – портрет Котляревского, писанный искусной кистью самого Айвазовского. Задняя половина здания обращена в музей, вмещающий в себя феодосийские древности; здесь же находится несколько превосходных картин Айвазовского, принесенных художником в дар своей родине.

Заложение часовни торжественно совершилось 5 июля 1870 года. Преосвященный епископ Херсонский, желая речью воскресить в памяти присутствовавших боевые заслуги и светлые страницы жизни покойного кавказского героя, сказал прекрасные и глубоко знаменитые слова: «Многу славу созда нам Господь его ради».

ЧЕРНОМОРСКОЕ ВОЙСКО

В самом конце XVIII века на Кавказе появляется новый, сильный и оригинальный деятель в начавшей тогда крепнуть и разгораться борьбе России с горскими племенами. Это была старая Запорожская Сечь, силой обстоятельств брошенная далеко от родины на берега бурливой Кубани и ставшая лицом к лицу с детьми суровой природы, где в горах и ущельях

В то время, когда русско-кавказские пределы еще только перешагнули горы, и там, в Грузии, возникал новый центр войн и мирной деятельности, северные предгорья Кавказа все еще не имели крепких границ, которые могли бы служить оплотом от вторжений. Стародавний ряд казацких поселений шел по Тереку, достигая верховьев Кумы; Гудович переселил на Кубань донцов, основавших там ряд станиц до устьев Лабы. А за Усть-Лабинской станицей, вниз по течению Кубани, вплоть до самого моря, оставались привольные, но пустынные степи, расстилавшиеся к северу до самого Дона и оставшиеся, после выселения из этих мест Суворовым ногайских татар, почти совершенно без населения.