Тайна Запада: Атлантида - Европа - Мережковский Дмитрий Сергеевич (книги .txt) 📗
учит и Виргилий (Virgil., IV eklog., v. v. 13–15).
«В тело, темницу, заточена душа за некую вину», — напоминает Климент Александрийский учение орфиков (Clement Alex., Strom., III, 3, 17). «Все мы живем, в наказанье за какую-то великую вину», — напоминает и Аристотель, кажется, то же учение (G. Anrich. Das antike Mysterienwesen, 1893, p. 17).
Человеческие души, заглядевшись на себя в лживое зеркало мира, так же как младенец Загрей, — пьянеют, шатаются, падают с неба на землю — рождаются (Plotin., Ennead., IV, 3, 12. — Procl., in Plat. Tim., ар Creuzer, 446). В чаше слияния — Мировая Душа, в чаше разделения — человеческие души; из нее выпадают они, рождаясь, в бытие личное, после же смерти, вливаются в чашу слияния, чтоб раствориться в Безличном. Так, по одному сказанию, а по другому: жадные души пьют из чаши забвения — «рождающей Леты», увлажняют крылья свои вакхической влагой, тяжелеют и падают в мир — забывают, засыпают — рождаются; пьют из чаши мудрости, и сушат крылья, легчают, вспоминают — умирают — пробуждаются (Creuzer, 446, 411, 450).
Очень знаменательно, что одно из тайных имен Персефоны — Майя, Maia, имя уже не греческой, а индийской богини: Майя — прозрачная видимость сущего в буддийской метафизике. Мир — подземная пещера, где Персефона-Майя ткет из плоти и крови — белого льна и пурпура — длинные, влажные, влачащиеся, тяготящие ризы душ — тела (Creuzer, 448, 455).
«Кончить Круг, отдохнуть от тяжести», но где отдохнуть, в жизни вечной или в вечной смерти — небытии, — это не решено, а если решить, довести начатый уклон до конца, то, может быть, новый смысл Дионисова таинства будет противоположен древнему: там воплощение, здесь невоплотимость Бога; там утверждение Личного, здесь — Безличного; там Бог Сущий, здесь — несущий, Mêôn; там путь к христианству, здесь — к буддизму: Майя — за Персефоной, Будда — за Дионисом.
И вот что опять всего удивительней: миф тлеет, как шелуха на зерне; нетленна мистерия. Память ума давно уже утратила, но все еще хранит память сердца древний, темный, дикий, страшный смысл таинства: «Бога должно заклать». Именно этот древний смысл продолжает быть основою двух высочайших вершин дохристианского человечества — Самофракийских и Елевзинских таинств.
Люди уже не помнят или еще не знают, какое, откуда и куда несут сокровище, но берегут его, как душу свою, и сберегут, донесут — через сколько веков и народов! — до вертепа Вифлеемского, где положат к ногам Иисуса Младенца, как те волхвы с Востока — ладан, смирну и золото, эти — с Запада — Атлантидную жемчужину.
Вольная жертва Сына или невольная? Этим решается все: в первом случае, Дионисово таинство — путь к единой и последней Жертве Голгофской; во втором — к бесконечности человеческих жертв, к той религии бога-дьявола, которая уже погубила первый мир и погубит — второй, если он отречется от Жертвы Единой.
Было ли сознание вольной жертвы в древних таинствах? Было, но в очень слабой степени. «Потому любит меня Отец, что Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее. Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее. Имею власть отдать ее, и власть имею опять принять ее» (Ио. 10, 17–18). Между этим сознанием и тем, что брезжит в Дионисовых таинствах, такая же для человечества разница, как для блуждающего путника — между болотным огоньком и солнцем, или для умирающего от жажды — между снящейся водой и настоящей. Но если бы в древних таинствах люди не бодрствовали так, то не увидели бы солнца восходящего; если бы не жаждали так, то не нашли бы воды живой.
Каждый человек есть Дионис растерзанный — жертва Богу или дьяволу. Будем это помнить, когда искушает нас лукавый дух смиренья: «Что я могу, один?» Каждый человек что-то может и один; каждый — погибает или спасается со всеми, и, если погибнет, даст ответ за себя и за всех.
Мы никогда не нашли бы «скрижали атлантов» — подлинного смысла древних таинств, не будь у нас нового таинства христианского — божественного лота океанских глубин. Если бы находка скрижали произошла не в духовном порядке, а в вещественном, менее действительном, то очень вероятно, что впечатление от нее было бы таким же потрясающим, как от пришедшей на землю вести с планеты Марс; Крест, Агнец и надпись: «Сын Божий умер за людей», больше всего удивили бы: чудом казалось бы, что за 8000 лет до Р. X. люди могли узнать, что это будет, как будто меньшее чудо, что через 2000 лет от Р. X. люди уже забыли — помнят только умом, но не сердцем, — что это было. Также вероятно, что находка смутила бы нынешних христиан и врагов христианства одинаково, хотя и по-разному: эти сделали бы вид, что злорадствуют: «Все христианство только миф», но втайне боялись бы: «Не слишком ли древний миф?» А христиане сделали бы вид, что радуются, но втайне тоже боялись бы: «Не только ли миф христианство?» И, если бы, при первом слухе о том, что могут быть найдены атлантидные сокровища, более понятные всем, чем эта ржавая доска, все о ней забыли бы, то христиане и враги христианства вздохнули бы с облегчением одинаковым.
Понял ли бы хоть кто-нибудь из нас, что эта скрижаль больше всех сокровищ мира; понял ли бы хоть кто-нибудь, почему весть о гибели первого человечества послана именно нам, именно в наши дни — может быть, накануне второй Атлантиды — Европы; понял ли бы хоть кто-нибудь, что спасение наше зависит от того, услышим ли мы этот остерегающий зов наших погибших братьев, атлантов — пять самых для нас непонятных, забытых и неизвестных из всех человеческих слов:
Сын Божий умер за людей?
12. ДИОНИС ЧЕЛОВЕК
«Здесь покоится умерший Дионис, рожденный от Семелы», надписи этой на гробе Диониса в Дельфийском святилище (Philochor., fragm., 22, ар. Malala. — Welcker, 632) как будто противоречит миф: там Дионис, растерзанный титанами и погребенный в Дельфах, — сын Персефоны, а здесь — Семелы. Что это, ошибка? Нет, кажется, два Диониса — премирный и рожденный в мир — отождествляются сознательно; или, может быть, Дионис, бог, забыт, помнится только Человек, потому что он людям нужнее: много богов на небе, и все они сходят на землю, но ни один не сходил так, как Дионис-Человек, чтобы жить, страдать, умереть и воскреснуть.
В три года раз, в ноябрьскую ночь, пять дельфийских жрецов, hosioi, «чистых», «святых», приносят над гробом Диониса Ночного, Nyktelios, «неизреченную жертву», по слову Плутарха, вынимают из гроба растерзанные члены его, — должно быть, выточенные из дерева или вылепленные из воску, и складывают их, соединяют в цельное тело, как бы воскрешают мертвого, в то время как вакханки-фиады, с горящими факелами, с пением и пляской, качая колыбель Новорожденного бога Ликнита (Liknitos), над гробом умершего, «будят спящего» (Plutarch., de Isid. et Osirid., XXXV. — P. Foucart. Le culte de Dionysos en Attique, 1893, p. 28. — Welcker, 632), а высоко над Дельфами, на снежных полях Парнасса, в зареве бесчисленных огней, полыхающих так, что плывущие по Коринфскому заливу корабельщики видят их издали, — тысячи фиад, со всех концов Греции, пляшут исступленную пляску-радение тому же Дионису Ночному (Preller, Theogonie und Götterlehre, 1894, p. 690); в лунной вьюге вьются, лунные призраки; тонким хрусталем от мороза подернувшись, плющевые тирсы звенят, как хрустальные; падают на снег плясуньи, изнеможенные, полузамерзшие, но сердца их горят неутолимою жаждою «богоявления», «пришествия», — сами они еще не знают, Кого.
Гроб Диониса Человека в Дельфах есть «омфал», omphalos, «пуп земли», тот центр, вокруг которого движется все в пространстве и времени (Tatian., contra Graec., VIII, 251. — Hippolyt., Philosoph., V, 20. — Harrison, Prolegomena, 554). Тайнодействием жрецов, соединяющих растерзанные члены умершего бога, тайнодействием жриц, пробуждающих новорожденного бога, возвещается главное, им самим еще непонятное, дело человечества — «того эона всемирной истории, чье содержание вечное, начало и конец, причина и цель, — Христос» (Д. Мережковский. Тайна Трех, 28).
