Тайна Карлоса Кастанеды. Анализ магического знания дона Хуана: теория и практика - Ксендзюк Алексей Петрович
После того, как он напомнил все те задания, которые давал мне, я сообразит, что заставляя меня придерживаться бессмысленных распорядков, он действительно воплотил во мне идею действовать, не ожидая ничего взамен." (IV, 241)
Такая установка неминуемо ведет к высокой степени отрешенности по отношению к собственной судьбе, что является обязательным элементом безупречности воина. "Он сказал, что если мне суждено погибнуть, то это должно случиться в борьбе, а не в сожалениях или чувстве жалости к себе. И не имеет значения, какой будет наша собственная судьба, пока мы лицом к лицу встречаем ее с предельной отрешенностью." (VIII, 107)
Кроме того, отрешенность воина — быть может, единственная защита от возможного безумия. С точки зрения дона Хуана, эмоциональная вовлеченность в переживания измененных режимов восприятия вызывает патологическую фиксацию точки сборки в необычной позиции или ее неуправляемое движение, а это и есть в данном случае психическое заболевание.
"Безупречные воины никогда не становятся душевнобольными. Они пребывают в состоянии постоянной отрешенности. Я не раз говорил тебе: безупречный видящий может увидеть устрашающие миры, я в следующее мгновение — как ни в чем не бывало шутить и смеяться с друзьями и незнакомыми людьми." (VII, 365)
Вы должны были заметить, как часто дон Хуан употребляет слово «трезвость» (sobriety). Он имеет в виду психологическое состояние, неразрывно связанное с отрешенностью и являющееся его продолжением. Неудивительно, что в данной традиции на трезвомыслии делается особый акцент, так что это качество превращается даже в определенную доктрину, отдельно разработанную и часто упоминаемую. Причина повышенного внимания к трезвости воина, возможно, заключена в горьком уроке, который был извлечен новыми видящими из судьбы древних индейских магов. Вспомним, как рассказывал об этом дон Хуан:
"После того, как некоторые из этих людей научились видеть, а на это ушли столетия экспериментов с растениями силы, наиболее предприимчивые из них взялись за обучение видению других людей знания. И это стало началом их конца. С течением времени видящих становилось все больше и больше, но все они были одержимы тем, что видели, ибо то, что они видели, наполняло их благоговением и страхом. В конце концов одержимость их приобрела такие масштабы, что они перестали быть людьми знания. Мастерство их в искусстве видения стало необыкновенным, доходило даже до того, что они были способны управлять всем, что было в тех странных мирах, которые они созерцали. Но это не имело никакой практической ценности. Видение подорвало силу этих людей и сделало их одержимыми увиденным.
— Однако среди видящих были и такие, которым удалось избежать этой участи, — продолжал дон Хуан. — Это были великие люди. Несмотря на свое видение, они оставались людьми знания. Некоторые из них находили способы положительного использования видения и учили этому других людей. Я убежден, что под их руководством жители целых городов уходили другие миры, чтобы никогда сюда не вернуться.
Те же видящие, которые умели только видеть, были обречены. И когда на их землю пришли завоеватели, они оказались такими же беззащитными, как и все остальные." (VII, 265)
Таким образом, трезвость, дающая возможность не «увлекаться» увиденным, а продолжать работу по объективное постижению Реальности, оказывается вещью практически необходимой. Так что нет ничего удивительного в том, что подобные истории продолжают повторяться, постоянно обрекая оккультизм на блуждания в мифах и галлюцинациях. Может быть, именно по этой причине мистические учения никак не могут поладить с наукой и часто вызывают у естествоиспытателей только чувство раздражения. В "Беседах с Павитрой" Шри Ауробиндо, хорошо понимавший сложности такого рода, разъясняет причины кризиса Теософского Общества. Он использует при этом свою терминологию, выделяя различные планы бытия (витальный, ментальный и др.) как особые зоны восприятия."… Они никогда не выходили дальше витального плана (который в их терминологии соответствует плану астральному). Я также отбрасываю возможность мошенничества. Но здесь мы, возможно имеем дело с непроизвольным самообманом [wilful self-direct], ведь на витальном плане видят то, что желают видеть ментально. Это сложное и чудесное царство, где истина и ложь безнадежно спутаны. Здесь все представляется в логичной; организованной и соблазнительной (но в конечном счете иллюзорной) форме.
Е. П. Б. [Е. П. Блаватская — А. К.] была удивительной женщиной с мощными прозрениями, но у нее все как-то путалось, она не в состоянии была критически относиться к фактам психического опыта."
История повторяется непрерывно, и вышеприведенные слова Шри Ауробиндо можно было бы отнести к очень многим школам, сектам или направлениям оккультного толка. Да и как могло быть иначе? Страх перед Непостижимым заставляет человека концептуировать, формализовать любой перцептуальный опыт, чем и заканчивается его «общение» с Реальностью, не успев еще толком начаться Дальнейшее — только бесконечное повторение избранного способа галлюцинировать, победа тоналя в расширенном поле восприятия, т. е. сведение к нулю всех предыдущих достижений. Дон-хуановский воин, вооруженный трезвостью, выбирает другую установку — на первый взгляд, парадоксальную, но, тем не менее, самую эффективную и прагматичную для дела познания. Воин "верит, не веря", "принимает, не принимая". Опорой для подобной установки оказывается то, что все элементы его "острова тональ" уже перемещены на сторону разума. Иными словами, его критические способности без ущерба для целостности картины мира могут быть распространены на любой перцептивный факт. ("Моей задачей было разделить твою обычную картину мира: не уничтожить ее, а заставить перекатиться на сторону разума".- IV, 257) Поскольку мы всегда в неведении по поводу масштабов искажений, которые тональ накладывает на восприятие, остается только один разумный подход — "путь воина".
"Есть три рода плохих привычек, которыми мы пользуемся вновь и вновь, сталкиваясь с необычными жизненными ситуациями. Во первых, мы можем отрицать очевидное и чувствовать себя при этом так, словно ничего не случилось. Это — путь фанатика. Второе — мы можем все принимать за чистую монету, как если бы мы знали, что происходит. Это — путь религиозного человека. И третье — мы можем приходить в замешательство перед событием, когда мы не можем ни искренне отбросить его, ни искренне принять. Это путь дурака. Не твой ли? Есть четвертый, правильный — путь воина. Воин действует так, как если бы никогда ничего не случайтесь, потому что он ни во что не верит. И, однако же, он все принимает за чистую монету. Он принимает, не принимая, и отбрасывает, не отбрасывая. Он никогда не чувствует себя знающим, и в то же время никогда не чувствует себя так, как если бы ничего не случалось. (IV, 56–57)
Воин — это человек, сочетающий в себе, казалось бы, несовместимые качества — здравый смысл и открытость к любым видам мистического, иррационального, необъяснимого. Его разумность и умеренный скептицизм не превращаются в косность и слепоту рационалиста, потому что имеют иную психологическую природу. Воин ничто не абсолютизирует, он беспристрастен и способен трезво взглянуть как на безрассудные восторги мистика, так и на тупую ограниченность рациональности. Он верит в то, что делает, но это особенная вера, не имеющая ничего общего с догматизмом и религиозностью, ибо в его вере нет ни страха, ни амбиций, ни стремления обрести убежище.
"Воин должен быть текучим и изменяться в гармонии с окружающим миром, будь это мир разума или мир воли (т. е. мир тоналя или нагуаля — А.К.).
Реальная опасность для воина возникает тогда, когда выясняется, что мир — это ни то и ни другое. Считается, что единственный выход из этой критической ситуации — продолжать действовать так, как если бы ты верил. Другими словами, секрет воина в том, что он верит, не веря. Разумеется, воин не может просто сказать, что он верит, и на этом успокоиться. Это было бы слишком легко. Простая вера устранила бы его от анализа ситуации. Во всех случаях, когда воин должен связать себя с верой, он делает это по собственному выбору, как выражение своего внутреннего предрасположения. Воин не верит, воин должен верить." (IV, 110–111) (Курсив мой — А. К.)
