Тайна Карлоса Кастанеды. Анализ магического знания дона Хуана: теория и практика - Ксендзюк Алексей Петрович
— Мы одиноки, — сказал дон Хуан. — Но умереть одному — это не значит умереть в одиночестве." (IV, 291)
Быть может, кому-нибудь печаль и тоска покажутся вовсе не обязательными чувствами на пути дона Хуана; возможно, кто-нибудь решит, что эту неприятную сторону можно как-то обойти и добраться до цели, не расставаясь с блаженством и покоем. На наш взгляд, это вряд ли возможно. Более того, в приступах печали дон Хуан даже склонен видеть верное доказательство движения по пути. Например, однажды Кастанеда пожаловался учителю, что "не хочет больше жить". В ответ маги принялись радостно хохотать. "Чем большим было мое отчаяние, тем сильнее они веселились. Наконец, дон Хуан сдвинул меня в состояние повышенного осознания и объяснил, что их смех вовсе не злорадство или проявление странного чувства юмора. Они смеялись от переполнявшей их радости за меня, потому что видели, что мне удалось продвинуться далеко вперед по пути знания. " (VII,391)
Дон Хуан сказал: "То, что происходит с тобой, случается с каждым, кто накопил достаточно энергии и смог заглянуть в неизвестное.
Нагваль Хулиан говорил им, что они изгнаны из дома, в котором провели всю свою жизнь. Результатом накопления энергии явилось разрушение гнезда — такого уютного, но сковывающего и скучного — в мире обыденной жизни. И подавленность их, по словам нагваля Хулиана, была не печалью потерявших старый дом, но печалью обреченных на поиски нового." (VII, 391)
Все приведенные выше примеры как раз доказывают, что безупречность ни в коем случае не связана с эмоциональным отупением. Напротив, это новое психическое состояние обостряет не только восприятие, но и наше реагирование на него. Здесь все в несколько ином свете, все переживается "под знаком вечности", но сила чувствования от этого только возрастает, приобретая специфическую утонченность и окраску. Недаром тибетский проповедник Калачакры Чогьям Трунгпа пишет так: "Чтобы оказаться хорошим воином, нужно иметь печальное и нежное сердце. Если человек не ощущает одиночества и печали, он совсем не может быть воином."
Здесь мы вправе спросить: что же удерживает воина на этом одиноком, отрешенном и печальном пути? Способен ли он испытывать подлинную радость от общения с миром, есть ли в этом пути хоть что-то, искупающее страдания и тоску, помимо далеких приключений в устрашающих мирах нагуаля? Этот же вопрос задавал себе и сам дон Хуан: "Есть ли у этого пути сердце? Если есть, то это хороший путь; если нет, то от него никакого толку. Оба пути ведут в никуда, но у одного есть сердце, а у другого — нет. Один путь делает путешествие по нему радостным: сколько ни странствовать, ты и твой путь нераздельны. Другой путь заставит тебя проклинать свою жизнь. Один путь дает тебе силы, другой — уничтожает тебя." (I, 93)
И здесь, как ни странно, на помощь воину приходит любовь. Это вполне естественное чувство, когда глаза ваши, наконец, прозрели и вы сподобились увидеть чудо и красоту мира. Эгоистическое сознание, озабоченное только собой, ропщет, жалуется, стонет, скучает наконец — ему нет дела до великолепия окружающей его вселенной, до этой восхитительной земли, повсюду разметавшей свой сокровенный и непостижимый блеск, изобилие, очарование… Эти сокровища открыты теперь взору, и воин принимает их как дар, с почтением и любовью. Мир более не является оппонентом, врагом, пассивной средой, требующей покорения, переделки, «благоустройства». Мир прекрасен сам по себе, помимо человека, и воин любит его самой чистой любовью, потому что ничего от мира не хочет.
"Любовь Хенаро — этот мир, — сказал он. — Только что он обнимал эту огромную землю, но из-за того, что он такой маленький, он может только плавать в ней. Но земля знает, что Хенаро любит ее, и дарит ему свою заботу. Вот почему жизнь Хенаро полна до краев, и, где бы он ни был, он всегда будет иметь это богатство. Хенаро странствует по дорогам своей любви, и повсюду ощущает свою полноту.
Дон Хуан присел перед нами на корточки. Он нежно поглалил землю.
"Это предрасположение двух воинов, — сказал он. — Эта земля, этот мир. Для воина нет большей любви."
Дон Хенаро поднялся и присел рядом с доном Хуаном на какое-то мгновение, в течение которого они пристально глядели на нас, а затем одновременно сели, скрестив ноги.
"Только если любишь эту землю с неизменной страстью, можешь освободиться от свое и печали, — сказан дон Хуан. — Воин всегда весел, потому что любовь его неизменна, и земля, его возлюбленная, обнимает его, осыпая непостижимыми дарами. Печаль принадлежит только тому, кто ненавидит то самое, что дает ему убежище."
Дон Хуан снова с нежностью погладил землю.
"Это прекрасное существо, живое до самой последней черточки своей, понимающее любое чувство, утешило меня, исцелило меня от боли, а в конечном счете, когда я окончательно понял свою любовь к нему, научило меня свободе." (IV, 295–296)
Так, между радостью и печалью, между отрешенностью и любовью странствует великое воинство толтеков. Это сочетание печали и восторга, боли и благоговения действительно напоминает влюбленность. Чогьям Трунгпа отмечает эту особенность и в тибетском "пути воина":
"Переживание возвышенности мира — это радостная ситуация, однако она также приносит печаль. Она подобна влюбленности. Когда вы влюблены, присутствие возлюбленной приносит одновременно восторг и сильную боль."
Этот же автор напоминает о другом, не менее важном моменте — о том, что только радость позволит адепту пройти путь до конца. Не война с самим собой, а радость и любовь делают возможными высшие достижения безупречности.
"… В прошлом мы видели, как некоторые люди пытались стать воинами при помощи напряженного усилия. Но результатом оказывалось дальнейшее смятение, когда такой человек открывал в себе целые залежи проблем и некомпетентности. Если вы не чувствуйте радости, не ощущаете магического характера практики, то вам кажется, что вы просто наткнулись на высокую стену безумия."
В самой первой книге Кастанеды ("Уроки дона Хуана") учитель поведал Карлосу о так называемых "врагах человека знания". Их четыре — страх, ясность, сила и старость. Все то, о чем мы говорили в этом разделе, оказывается могущественной зашитой перед этими «врагами». Пока воин "верит, не веря", "принимает, не принимая", ясность не победит его. Он никогда не придет к выводу, что постиг суть всех вещей и не превратится в пленника этой иллюзии. Пока воин способен испытывать печаль и отрешенность, а пуще всего — любовь, сила не ослепит его. ("Это — самый грозный враг…. Ведь в конце концов ее обладатель действительно непобедим. Он хозяин, который вначале идет на обдуманный риск, а кончает тем, что устанавливает закон, потому что он — хозяин… Он превращен своим врагом в жестокого, капризного человека." — I, 73)
Ну, а старость — печальная пора слабости и угасания — не сможет вступить в свои права, если столкнется с подлинным, высоким беспристрастием воина. Ибо беспристрастие рождает свободу, а свобода указывает путь к бессмертию.
