Постструктурализм, Деконструктивизм, Постмодернизм - Ильин Илья (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
ного", как трамплины интертекстуальности: "раздерганность"
кода не только не противоречит структуре (расхожее мнение,
согласно которому жизнь, воображение, интуиция, беспорядок,
противоречат систематичности, рациональности), но, напротив,
является неотъемлемой частью процесса структурами,
Именно это "раздергивание текста на ниточки" и составляет
разницу между структурой (объектом структурного анализа в
собственном смысле слова) и структурацией (объектом тексто
вого анализа, пример которого мы и пытались продемонстриро
вать)" (там же, с. 459).
По мнению Лейча, Барт с самого начала "откровенно иг
рал" с кодами: используя их, он одновременно их дезавуирует:
тут же высказывает сомнение в их аналитической пригодности и
смысловой приемлемости (если выражаться в терминах, приня
тых в постструктуралистских кругах, -- отказывает им в
"валидности"); очевидно, в
этом с Лейчем можно согла
ситься.
Два принципа текстового анализа
Следует обратить внима
ние еще на два положения,
подытоживающие текстовой
167
ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ
анализ рассказа По. Для Барта, разумеется, нет сомнения, что
данное произведение -- по его терминологии "классический", т.
е. реалистический рассказ, хотя он и трактовал его как модерни
стскую новеллу, или, если быть более корректным, подвергнул
его "авангардистскому" истолкованию, выявив в нем (или при
писав ему) черты, общие с авангардом, и, в то же время, указав
на его отличия от последнего. Это отличие связано с существо
ванием двух структурных принципов, которые по-разному про
являют себя в авангардистской и классической прозе:
а) принцип "искривления" и б) принцип "необратимости". Ис
кривление соотносится с так называемой "плавающей микро
структурой", создающей "не логический предмет, а ожидание и
разрешение ожидания" (там же, с. 460), причем ниже эта
"плавающая микроструктура" называется уже "структурацией",
что более точно отвечает присущей ей неизбежной нестабильно
сти, обусловленной неуверенностью читателя, к какому коду
относится та или иная фраза: "Как мы видели, в новелле По
одна и та же фраза очень часто отсылает к двум одновременно
действующим кодам, притом невозможно решить, который из
них "истинный" (например, научный код и символический код):
необходимое свойство рассказа, который достиг уровня текста,
состоит в том, что он обрекает нас на неразрешимый выбор
между кодами" (там же, с. 461). Следовательно, "первый прин
цип" сближает классический текст По с авангардным.
Второй принцип -- "принцип необратимости" ему противо
действует: "в классическом, удобочитаемом рассказе (таков
рассказ По) имеются два кода, которые поддерживают вектор
ную направленность структурации: это акциональный код
(основанный на логико-темпоральной упорядоченности) и код
Загадки (вопрос венчается ответом); так создается необрати
мость рассказа" (там же, с. 460). Из этой характеристики не
модернистской классики Барт делает весьма примечательный
вывод о современной литературе: "Как легко заметить, именно
на этот принцип покушается сегодняшняя литературная практи
ка: авангард (если воспользоваться для удобства привычным
термином) пытается сделать текст частично обратимым, изгнать
из текста логико-темпоральную основу, он направляет свой удар
на эмпирию (логика поведения, акциональный код) и на исти
ну (код загадок)" (там же).
Все эти рассуждения приводят Барта к главному тезису
статьи -- к тезису о принципиальной неразрешимости выбора,
перед которой оказывается читатель: "Неразрешимость -- это
не слабость, а структурное условие повествования: высказыва
ние не может быть детерминировано одним голосом, одним
смыслом -- в высказывании присутствуют многие коды,
многие голоса, и ни одному из них не отдано предпочтение.
Письмо и заключается в этой утрате исходной точки, утрате
первотолчка, побудительной причины, взамен всего этого рож
дается некий объем индетерминаций или сверхдетерминаций:
этот объем и есть означивание. Письмо появляется именно в
тот момент, когда прекращается речь, то есть в ту секунду,
начиная с которой мы уже не можем определить, кто говорит,
а можем лишь констатировать: тут нечто говорится" (там
же, с. 461)
Собственно, этот последний абзац статьи содержит заро
дыш всей позднейшей деконструктивистской критики. Здесь
дана чисто литературоведческая конкретизация принципа нераз
решимости Дерриды, в текстовом его проявлении понятого как
разновекторность, разнонаправленность "силовых притяжении
кодовых полей". Утверждение Барта, что письмо появляется
лишь в тот момент, когда приобретает анонимность, когда ста
новится несущественным или невозможным определить, "кто
говорит", а на первое место выходит интертекстуальный прин
цип, также переводит в литературоведческую плоскость фило
софские рассуждения Дерри
ды об утрате "первотолчка",
первоначала как условия
письма, т. е. литературы.
"СТРУКТУРА/ТЕКСТ"
Харари считает, что по
нятие текста у Барта, как и у
Дерриды, стало той сферой, где "произошла бартовская крити
ческая мутация. Эта мутация представляет собой переход от
понятия произведения как структуры, функционирование кото
рой объясняется, к теории текста как производительности языка
и порождения смысла" (368, с. 38). С точки зрения Харари,
критика структурного анализа Бартом была в первую очередь
направлена против понятия "cloture" -- замкнутости, закрытости
текста, т. е. оформленной законченности высказывания. В рабо
те 1971 г. "Переменить сам объект" (75) Барт, согласно Хара
ри, открыто изменил и переориентировал цель своей критики: он
усомнился в существовании модели, по правилам которой поро
ждается смысл, т. е. поставил под сомнение саму структуру
знака. Теперь "должна быть подорвана сама идея знака: вопрос
теперь стоит не об обнаружении латентного смысла, характери
стики или повествования, но о расщеплении самой репрезента
ции смысла; не об изменении или очищении символов, а о вызо
ве самому символическому" (имеется в виду символический
порядок Лакана -- И. И. ) (там же, с. 614-615).
169
ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ
По мнению Харари, Барт и Деррида были первыми, кто
столкнулся с проблемой знака и конечной, целостной оформлен
ности смысла (все тот же вопрос cloture), вызванной
последствиями переосмысления в современном духе понятия
"текста". Если для раннего Барта "нарратив -- это большое
предложение", то для позднего "фраза перестает быть моделью
текста" (цит. по переводу Г. Косикова, 10, с. 466): "Прежде
всего текст уничтожает всякий метаязык, и собственно поэтому
он и является текстом: не существует голоса Науки, Права,
Социального института, звучание которого можно было бы
расслышать за голосом самого текста. Далее, текст безоговороч
но, не страшась противоречий, разрушает собственную дискур
сивную, социолингвистическую принадлежность свой "жанр" );
текст -- это "комизм, не вызывающий смеха", это ирония,
лишенная заразительной силы, ликование, в которое не вложено
души, мистического начала (Сардуй), текст -- это раскавычен
ная цитата. Наконец, текст, при желании, способен восставать
даже против канонических структур самого языка (Соллерс) -
как против его лексики (изобилие неологизмов, составные слова,
транслитерации), так и против синтаксиса (нет больше логиче
ской ячейки языка -- фразы)" (там же, с. 486).