Записные книжки - Кришнамурти Джидду (читать книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Когда всё это отброшено в сторону, легко и без усилия, только тогда имеется та интенсивная энергия, которая может существовать и цвести лишь в свободе. Только в свободе эта энергия не вызывает конфликта и скорби, только тогда она растёт и ей нет конца. Это жизнь, у которой нет ни начала, ни конца; это творение, которое есть любовь и разрушение.
Энергия, используемая водном направлении, ведёт к одному — к конфликту и скорби; энергия, являющаяся выражением полноты жизни, — это блаженство сверх всякой меры.
12 октября
Небо в заходящем солнце было жёлтым, тёмные кипарисы и серые оливы поразительно красивыми, а вьющаяся внизу река — золотой. Это был прекрасный вечер, полный света и безмолвия. С этой высоты (Сан Миньято аль Монтэ, на южном берегу Арно)вы могли видеть город в долине, собор, красивую колокольню, реку, вьющуюся через город. Спускаясь вниз по склону и ступеням, чувствовал великую красоту вечера; людей было мало, а случайные неугомонные туристы прошли здесь раньше, непрерывно болтая, фотографируя и вряд ли что-нибудь видя. Воздух был напоён ароматом, и, по мере того как солнце садилось, безмолвие становилось интенсивным, богатым, бездонным и непостижимым. И только из этого безмолвия, возможно, в действительности, видение и слышание, и из него пришла медитация, хотя маленький автомобиль спускался извилистой дорогой шумно, с множеством толчков. Две римские сосны выделялись на фоне желтеющего неба, и хотя часто видел их и прежде, казалось, что не видел их никогда; мягкий, покатый холм был серебристо-серым от олив, и повсюду виднелись тёмные одинокие кипарисы. Медитация была взрывом, не чем-то тщательно спланированным, придуманным и сконструированным с определённой целью. Медитация была взрывом; взрыв не оставлял никаких осколков прошлого. Она взорвала время; ему уже никогда больше не надо было останавливаться снова. В этом взрыве ничто не имело тени, а видеть без тени — значит видеть вне времени. Это был чудесный вечер, в нём было так много причудливости и простора. И шумный город с его огнями, и мягко бегущий поезд пребывали в том великом безмолвии, и его красота была повсюду.
Поезд, идущий на юг [обратно в Рим], был заполнен множеством туристов и бизнесменов, и они бесконечно курили, а когда подавали еду, много ели. Поезд шёл по красивым местам, всё было омыто дождём и излучало свежесть, на небе не было ни облачка. На холмах виднелись старинные города, обнесённые стенами, и всем памятное озеро было очень голубым, без всякой ряби; плодородные земли сменились бедными и засушливыми, и фермы выглядели здесь менее процветающими, цыплята более тощими, крупный рогатый скот отсутствовал, а овец было не много. Поезд шёл быстро, пытаясь наверстать упущенное время. Это был изумительный день, и здесь, в дымном купе с пассажирами, которые едва ли смотрели в окно, присутствовало то самое иное. Всю эту ночь оно было здесь с такой интенсивностью, что мозг чувствовал его давление. Было такое впечатление, будто в самом центре всего существования оно действовало в своей чистоте и безмерности. Мозг наблюдал, как он наблюдал пейзажи, проносящиеся мимо, — и в самом этом действии он вышел за пределы своих ограничений. И всю ночь — в отдельные моменты — медитация была огнём взрыва.
13 октября
Небо ясное, маленькая роща через дорогу была полна света и теней. Ранним утром, прежде, чем солнце показалось над холмами, когда на земле ещё лежали отблески утренней зари и ни один автомобиль ещё не взбирался на холм, медитация была неисчерпаемой. Мысль всегда ограничена, она не может пойти очень далеко, потому что она коренится в памяти, заходя же далеко, она превращается в мысль всего лишь умозрительную, основанную на теориях, догадках и воображении, лишённую достоверности. Мысль не может узнать, что есть и чего нет за пределами её временных границ; мысль связана временем. Мысль, высвобождающаяся, выпутывающаяся из сетей, которые сама создала, не есть целостное движение медитации. Мысль в конфликте с самой собой — не медитация; окончание мысли и начало нового — это медитация. Солнце рисовало узоры на стене, автомобили поднимались на холм, и вскоре рабочие в строящемся здании напротив засвистели и запели.
Мозг — это неустанный, поразительно чувствительный инструмент. Он постоянно воспринимает впечатления, интерпретирует, откладывает на будущее; он никогда не бывает в покое, бодрствует он или спит. Забота мозга — выживание, безопасность, унаследованные животные реакции; на этой основе построены его хитроумные ухищрения, и внешние и внутренние; его боги, его добродетели, его мораль — это его способы защиты; его честолюбивые устремления, желания, движения принуждения и подчинения, — всё это импульсы к выживанию и безопасности. Будучи высоко чувствительным, мозг с его механизмом мысли начинает культивировать время; вчера, сегодня, множество завтра — это создаёт возможность отсрочки и осуществления; отсрочка, идеал, осуществление — это продолжение самого себя. Но в этом всегда присутствует скорбь; отсюда бегство в веру и в догму, в действие и в разнообразные развлечения, включая религиозные ритуалы. Здесь всегда смерть и страх перед ней, и мысль ищет утешения и убежища в рациональных и иррациональных верованиях, надеждах, умозаключениях. Слова и теории становятся поразительно важными, если жить ими, строить всю структуру существования на тех чувствах, которые эти слова и выводы вызывают. Мозг и его мысль функционируют на очень поверхностном уровне, сколько бы мысли ни казалось, что она ушла глубоко. Потому что мысль, даже искушённая, умная, эрудированная, всегда поверхностна. Мозг и его деятельность — только фрагмент всей целостности жизни; и этот фрагмент приобрёл абсолютную важность как для самого себя, так и для своих отношений с другими фрагментами. Эта фрагментация и противоречия, ею порождаемые, — суть его существования; мозг не может понять целое, и когда пытается сформулировать жизнь в целом, может мыслить только в терминах противостояния и реакции, что порождает лишь конфликт, смятение и несчастье.
Мысль никогда не может понять или сформулировать жизнь в целом. Только когда мозг и его мысль полностью безмолвны, не спят и не одурманены дисциплиной, принуждением или гипнозом, только тогда есть осознание целого. Мозг, столь поразительно чувствительный, может быть безмолвным, безмолвным в своей чувствительности, широко-глубоко внимательным, но абсолютно спокойным. Только когда время и его отмери-вание прекращаются, есть целое, непознаваемое.
14 октября
В садах [виллы Боргезэ], прямо посреди шумного и зловонного города с его однообразными соснами, множеством деревьев, приобретающих жёлтую и бурую окраску, и запаха сырой земли, там, при прогулке, сопровождавшейся определённой серьёзностью, присутствовало осознание иного. Оно появилось с великой красотой и нежностью, не потому, что были мысли о нём, оно избегает всякой мысли, но оно было в таком изобилии, что вызывало изумление и великое восхищение. Серьёзность мысли так фрагментарна и незрела, но должна быть серьёзность, не являющаяся продуктом желания. Есть серьёзность, обладающая качеством света, сама природа которого в том, чтобы проникать, света, не имеющего тени; эта серьёзность бесконечно пластична и потому радостна. Она была здесь, и каждое дерево и лист, каждая травинка и цветок стали интенсивно живыми и прекрасными; краски интенсивны, небо безмерно. Земля, влажная и усеянная листьями, была жизнью.
15 октября
Утреннее солнце освещает небольшой лес по ту сторону дороги; утро спокойное, мирное и мягкое, и солнце не слишком жаркое, а воздух свеж и прохладен. Каждое дерево такое очаровательно живое, и в нём так много красок, и вокруг такое изобилие теней; все они призывают и ждут вас. И задолго до восхода солнца, когда было тихо и ни один автомобиль ещё не взбирался на холм, медитация была движением в благословении. Это движение текло и впадало в иное — потому что оно было здесь, в комнате, наполняя и переполняя её, снаружи и дальше, без конца. В нём была глубина, такая бездонная, такая безмерная, и был мир. Этот мир никогда не знал конфликта — он не был загрязнён мыслью и временем. Это не был мир окончательного завершения, это было что-то грозное и опасно живое. И он был беззащитен. Любая форма сопротивления есть насилие, так же как и любая форма уступки. Это был не тот мир, который порождается конфликтом, он был вне всякого конфликта и его противостояний. Он не был плодом удовлетворения и недовольства, содержащих семена порчи и деградации.
