Падение великого фетишизма. Вера и наука - Богданов Александр Александрович (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
А личность, прежде затерянная, бессильная среди океана стихий физических и социальных, что делается с нею? Ее нет, и она живет тысячею жизней. Ее нет, как отдельного, обособленного центра интересов и стремлений; она живет тысячею жизней, как сознательная, органическая часть разумного, нераздельного целого. Она не затеряна — она знает свое место в системе целого; она не бессильна — опирается на эту систему. «Все за каждого, и каждый за всех» — вот те магические слова, которые разбивают стены и решетки ее старой одиночной тюрьмы.
Рассеиваются, как призраки ночи, нелепые вопросы разорванной жизни. На место каждой пустой абстракции выступает идея, полная яркого, конкретного содержания, на место каждого угнетающего противоречия — возрастающая, активная гармония. И хотя далеко еще не исчезли старые отношения людей, — могут ли, опираясь на них, сохраняться по-прежнему старые формы мысли, опустошенные и противоречивые?
Конечно, нет. Низшее вытесняется высшим, и процесс этот, вначале медленный и мучительный, затем идет все быстрее и легче. Раз уже новый строй понятий успел сложиться — в его рамках с успехом может познаваться и мыслиться также содержание старых форм жизни, — с большим успехом и большей ясностью, чем в рамках прежних понятий. Так, мы уже умеем под оболочкой конкуренции увидеть сотрудничество, за фетишем стоимости рассмотреть кристаллизованную работу людей, за независимыми формально и не сознающими своей связи личностями отыскать коллектив. Вот почему пролетариат может и должен созвать целостное мышление раньше, чем успеет достигнуть целостной организации общества. Классовое самосознание пролетариата есть его идеологическая революция, предшествующая общей социальной. В нем по всей линии происходит, последовательно и неуклонно, разрушение великого фетишизма во всех его видах и проявлениях.
Великий кризис идеологии, возникающий из пролетарского трудового опыта, не ограничивается одним пролетариатом, а распространяет свое влияние также на другие классы и группы общества.
Прежде всего тут надо указать на тех, вначале немногих, а затем все более и более многочисленных, представителей мелкой буржуазии и буржуазной интеллигенции, которые идейно примыкают к новому коллективу, становятся в ряды борющегося пролетариата: проникаются его стремлениями, и усваивают зарождающиеся в нем формы мышления. Именно из таких элементов рекрутировалось до последнего времени большинство «идеологов» рабочего класса; большинство его теоретиков, и даже его политических вождей.
В этом обнаруживается притягательная сила могучего, развивающегося коллектива. Это не замкнутая организация, а свободное сотрудничество людей для общего дела, в котором каждому работнику есть место, откуда бы он ни пришел. Самые основы пролетарского мышления и пролетарских идеалов были первоначально формулированы пришельцами-интеллигентами. Им было легче это сделать, чем самой рабочей массе, потому что им гораздо полнее были доступны все прежние приобретения науки и культуры, на которых необходимо должен опираться в своем развитии высший тип идеологии, а также еще и потому, что они обыкновенно имели возможность специализироваться на своей идейно-организаторской функции, располагали для нее несравненно большим временем, чем рабочие, занятые в производстве. Пролетариату нужны были такие сотрудники, и они нашлись среди лучших представителей старых классов.
Но в их специализации есть также некоторые опасности. Мы знаем — по самому существу своему она, отчасти, по крайней мере, противоречит жизненным тенденциям пролетариата. Если идейный руководитель обособляется в коллективе, то это уже авторитарная связь. Специализированный организатор — уже не вполне товарищ. Пусть у него нет никакой формальной личной «власти», пусть все товарищи следуют его указаниям в политической, экономической и культурной борьбе лишь добровольно, и контролируя его в конечной инстанции своей коллективной мыслью и волей, — но если фактическое неравенство сторон в этом сотрудничестве оказывается значительно, то возникает серьезная возможность идеологического уклонения в сторону авторитаризма. Особенно велика опасность в том случае, если уровень коллективного самосознания в организации еще не высок, а роль «авторитета» выполняет пришелец из иной среды.
Тут присоединяется и то обстоятельство, что суровая классовая борьба с противником, сильным своей авторитарно-централизованной организацией — чиновничьей, военной, духовной — требует неизбежно также централизации и дисциплины от нового коллектива, так что идейные «вожди» большей частью получают некоторую формальную власть среди товарищей. А власть, хотя бы она и исходила из товарищеского добровольного избрания, и хотя бы она всегда была связана верховным контролем коллектива, — все же остается «властью», и имеет тенденцию порождать психологию власти, с дополняющей ее психологией подчинения.
Поэтому нет ничего удивительного, что на первых стадиях развития нового коллектива среди значительной его части обнаруживается склонность относиться к идейным вождям, как к настоящим «авторитетам», в старом смысле слова, т. е., как к людям высшего типа, слово которых всегда имеет силу истины. Еще легче вырабатывается соответственный взгляд на самих себя у вождей-пришельцев, в меньшей степени, чем сами рабочие, проникнутых влиянием товарищеских отношений, больше вынесших из своей прежней среды привычек мысли, связанных со старыми формами жизни. Я думаю, что у руководителей-пришельцев даже почти всегда создается до некоторой степени авторитарное отношение к рабочей массе. Только такие гиганты мысли, как сам Маркс, да, может быть, немногие еще люди с исключительно чистой душой, способны, оставаясь на деле вождями, развить и сохранить в себе истинно-товарищеское отношение ко всем другим членам усыновившего их коллектива, психический склад вполне соответствующий тенденциям пролетарско-классовой жизни и развития.
Теперь все больше и больше активных вождей-идеологов поднимается из среды самого пролетариата. Понятно, что они в меньшей степени подвержены авторитарным уклонениям, чем их собратья, пришедшие из других групп общества «интеллигенты». Однако, и здесь эта возможность отнюдь не устранена. После революционной волны 1905-6 года мне приходилось из числа тех, кого она вынесла наверх в качестве руководителей массового пролетарского движения, встречать самых настоящих рабочих, глубоко попорченных авторитарным самомнением и честолюбием. Но все же бесспорно, что среди «интеллигентов» явление это гораздо более обычно.
Легко себе представить, до какой степени вредят делу выработки коллективистического сознания в рабочих организациях подобные искажения пролетарского образа и подобия. Казалось бы, нет учения, более полного критики, более враждебного духу авторитета, чем наш марксизм. И между тем, насколько еще обычно поистине рабье отношение к словам и писаниям великого учителя! Насколько обычен способ доказательства или опровержения различных теоретических и практических положений ссылками на то, что Маркс думал так-то! В религиозном рвении, доходят до того, что подделывают его писания, чтобы доказать непреложную истину своих взглядов. — С каким презрением великий мыслитель-борец, разрушивший величайшие авторитеты я нанесший самые сокрушительные удары авторитаризму, оттолкнул бы от себя ногой тех, кто унижает начатое им великое дело бессмысленно-религиозным отношением к его мнениям и словам! Как идеология могучего развивающегося класса, марксизм не знает остановки в своем движении, он неизбежно создает новые и новые формы для своего растущего содержания, которое есть трудовой опыт рабочего класса в борьбе со стихиями природы и общества.
Быть может, еще важнее — и еще вреднее авторитарных те индивидуалистические элементы мысли и чувства, которые приносят с собою к пролетариату белые вороны из буржуазного мира. Важнее и вреднее потому, что в большей мере находят себе опору в том влиянии, которое оказывает на пролетарский коллектив со всех сторон облегающая его система товарообмена и производственной анархии, а также и в тех остатках мелко-буржуазной психологии, которые могут долго сохраняться среди пролетариев по наследству от их ближайших социальных предков — ремесленников и крестьян. Первые стадии развития пролетарски-классового коллектива и без того носят еще на себе глубокий отпечаток буржуазно-индивидуалистических тенденций; живой пример — старый английский трэд-юнионизм.
