Мировая история и социальный интеллект - Кабанов Александр Борисович (читать полностью книгу без регистрации TXT) 📗

или цивилизация (модель единого мира), принимает разнообразные

формы, но ни одна из них не выдерживает даже беглого анализа”. В

основном, как это следует из самого названия статьи, Хантингтон

требовал либо предъявить ему другую, более адекватно объясняющую,

происходящие в мире политические события альтернативную модель,

либо принять предложенную им.

В подтверждение своего требования Хантингтон приводит ряд

положений из классического труда по философии науки “Структура

научных революций” Томаса Куна. Согласно последнему развитие

какой-либо науки заключается в том, что прежняя парадигма,

вытесняется лучшей, более современной; причем парадигма не

обязана объяснять все факты и явления: ее качество, при прочих

равных, определяется минимизацией числа последних. Таким образом,

Хантингтон допускает, что его модель будет сталкиваться с явлениями,

которые она не способна описать (так называемыми, аномалиями)

однако раз не существует ничего лучшего, то ее необходимо принять.

Например, парадигма «холодной войны» была не способна предсказать

конфликт между коммунистическими Советским Союзом и Китаем.

Очевидно, что здесь Хантингтон смешивает две различные вещи –

научную парадигму и модель. Его парадигма это культурные трения и

конфликты, а столкновение цивилизаций – модель, позволяющая в

первом приближении оценить и понять происходящие в мире события.

В каждой конкретной развитой отрасли научного знания может

существовать, как правило, только одна действующая парадигма и

неограниченное число теоретических моделей созданных на ее основе.

Например, в экономической теории принцип максимизации – это основа

действующей парадигмы, на основе которой созданы множество

рыночных моделей – монополии, олигополии, совершенной

конкуренции и т.д., используемые для оценки ситуации на различных

реально существующих рынках. Поэтому, по моему мнению,

требование Хантингтона использовать только одну (наилучшую) модель

необоснованно. (В той же экономике наиболее часто используется

модель совершенной конкуренции, но никто не говорит о том, что всех

ее конкурентов нужно отправить в корзину).

В свою очередь, возражение: дескать, исторически большая часть

конфликтов происходила внутри цивилизаций, принять довольно

сложно, ведь в прошлом мир был менее глобализован, вследствие чего

большая часть конфликтов естественным образом происходила внутри

цивилизаций. Кроме этого, отвечая критикам, Хантингтон приводит

новый расширенный список конфликтов и событий самого последнего

времени, подтверждающий частоту, ожесточенность и

продолжительность

конфликтов

между

государствами,

принадлежащими разным цивилизациям (события на Балканах,

Закавказье и т.д.). Что касается того, что основными действующими

силами в мировой политике остаются национальные государства, то

Хантингтон и не думал ставить это под сомнение; он лишь говорит, что

если они ранее определяли свои интересы и свою идентичность,

преимущественно, через идеологию и гораздо реже, через свою

принадлежность к той или иной цивилизации, то теперь они, наоборот,

как правило определяют свою идентичность в цивилизационных

понятиях. Наш сегодняшний мир “состоит из перекрывающих друг друга

группировок государств, соединенных вместе общностью истории,

культуры, языка, расположения и учреждений. На более широком

уровне подобные объединения и представляют собой цивилизации.

Отрицать их существование значит отрицать реальные основы

человеческого бытия”.

В свою очередь усиливающаяся глобальная интеграция в

экономической и информационной сферах не только объединяет мир и

позволяет решать проблемы бедности, но и увеличивает потребность и

силу культурной идентификации. Скажем, если раньше рядовой житель

Франции воспринимал себя как француза, то теперь, путешествуя по

миру или сталкиваясь с представителями других цивилизаций у себя

дома, он все чаще ощущает себя еще и европейцем.

Возращение, согласно которому западная массовая культура

существенно изменила множество не-западных культур, так же

отвергается. Хантингтон полагает, несмотря на то, что европейская

колонизация и последующая американская гегемония распространили

западную культуру по всему миру, теперь, после распада колониальной

системы и ослабления американского влияния, самоутверждаются

местные нравы и обычаи, а остатки западной культуры подвергаются

эрозии. В свою очередь, процесс экономической модернизации не

приводит к принятию ценностей западной культуры (вестернизации).

Конечно, модель «столкновения цивилизаций» не может объяснить

такие факты международной политики как тесное военное и

дипломатическое сотрудничество между Тайванем и США, последних с

Саудовской Аравией или вступление нескольких восточно-европейских

православных государств в Европейский Союз и, в особенности, их

присоединение к североатлантической системе коллективной

безопасности. Но в целом она гораздо более реалистична, нежели

концепция «конца истории» Фукуямы. Косвенно это подтверждает и тот

исторический факт, что со времени окончания Второй мировой войны

численность независимых государств выросла значительнее, нежели

увеличилось число устойчивых либеральных демократий. Очевидно,

что экономический рост в не-западном мире, обеспечивающий

удовлетворение наиболее насущных человеческих потребностей в

пище, крове и квалифицированной медицинской помощи скорее

усиливает потребность говорить и писать на родном языке, жить

согласно своим обычаям и традициям, нежели способствует появлению

и закреплению либеральной демократии.

Если говорить о восприятии в мире концепций Фукуямы и Хантингтона и

реакции на них, то первая была с одобрением воспринята как

прозападными кругами в не-западных странах, так и сторонниками

распространения демократии в западном мире, в том числе и такими,

как Джордж Буш-младший. И как бы Фукуяма не пытался

дистанцироваться от его политики, обвиняя американскую

администрацию в некомпетентности и дискредитации демократической

идеи в не-западном мире, модель «конца истории», утверждающая, что

государства и правительства способны воздействовать на культуры

своих народов, и возвещающая о постепенном расширении «зоны

устойчивой демократии», несомненно, ей способствовала. Модель

Хантингтона же, напротив, была встречена благожелательно в

националистических и религиозных кругах во многих частях света;

мнение об устойчивом характере и важности культур, прогнозы по

ослаблению относительной мощи западной цивилизации и призыв к

западным политикам и исследователям о необходимости понять чужие

культуры нашли немало сторонников.

ГЛАВА VI

НАУЧНОЕ И ПРАКТИЧЕСКОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ТЕОРИИ

СОЦИАЛЬНОГО ИНТЕЛЛЕКТА

Отсутствие в настоящее время в социальных науках такого ценного

инструмента анализа общественного бытия и сознания как социальный

интеллект чрезвычайно пагубно сказывается на дальнейшем их

развитии на теоретическом уровне и качестве даваемых прогнозов

относительно будущего. Чтобы доказать это можно привести множество

примеров, что сейчас и будет сделано.

Прошедший век в социальных науках и общественной мысли

характеризовался небывалым расцветом экономического

детерминизма, начало которому положил Карл Маркс своей

философией исторического материализма. Как известно, Маркс

предполагал следующее. Во-первых, что все общества согласно

законам исторического материализма последовательно переходят от