Мировая история и социальный интеллект - Кабанов Александр Борисович (читать полностью книгу без регистрации TXT) 📗

множество добровольных гражданских объединений. Но затем

абсолютизм и централизованное государство снизили уровень

социального капитала во Франции, в результате чего социально-

экономические траектории развития этих стран в последующем все

более расходились. Для меня ясно, что государство не может

трансформировать культуру, уровни социального интеллекта и

капитала; все эти параметры чрезвычайно устойчивы во времени.

Например, различия в уровне социального капитала в различных

регионах Италии, как об этом свидетельствует исследование Роберта

Патнэма, сохранились практически в неизменном виде с 13-го века до

наших дней, несмотря на то, что Италия уже почти 150 лет является

единым и в достаточной степени централизованным государством.

В подтверждение концепции Вебера иногда приводят тот факт, что

распространения протестантизма в Южной Америке, где во многих

странах процент протестантов составляет порядка 15-20%, показывает,

что местные протестанты более зажиточны и успешны, нежели

католики. Но здесь, возможно, что более успешные и образованные

люди чаще принимают протестантизм. К тому же, как известно, в

Южной Корее имеет сходный процент протестантов и никакой

подобного рода закономерности там не выявлено.

В отношении проводимой Западом политики по демократизации

остального мира сквозь призму теории социального интеллекта можно

сказать следующее. Устойчивая демократия способна существовать и

быть наиболее эффективной формой правления (то есть обеспечивать

социально-экономический максимум) только при наличии двух условий.

Первое условие – высокий уровень социального интеллекта

сообщества, позволяющий создавать сложные и универсальные

регуляторные системы. Второе – наличие высокой плотности,

дифференцированного по роду деятельности и занятиям, населения,

по этой причине имеющего часто отличные и противоположные

социальные интересы, которые сложно охватить, оценить и принять

общественно полезные решения при различных формах автократии.

Эти условия существовали в древнегреческих городах-государствах

вроде Афин, в Риме. После падения Западной римской империи в

средневековье и эпоху Возрождения в Европе практически

отсутствовало второе условие – преобладало сельскохозяйственное

производство с характерной для него низкой плотностью населения (и,

соответственно, низкой политической активностью) и незначительной

дифференциацией интересов. За исключением итальянских городов-

республик (Венеции, Флоренции, Сиены и др.), где наблюдалась

относительно высокая плотность населения, а основные доходы

приносило не земледелие, а торговля и ремесла. Кстати, то, что

развитие торговли и промышленности способствует учреждению

республики отмечалось еще Николо Макиавелли (см. Н. Макиавелли.

Рассуждение о первой декаде Тита Ливия). Таким образом, в

средневековой Европе население, безусловно, уже тогда обладало

высоким уровнем социального интеллекта и общественного капитала,

но социально-экономические условия препятствовали широкому

распространению демократических принципов. И только с развитием

капитализма и вызванной им массовой урбанизацией, с образованием

национальных рынков и государств появилась потребность в

демократической жизни, ибо другие формы правления становились

оковами на пути экономического роста и благосостояния.

Однако республиканским идеям противостояли укорененные в сознании

феодальные порядки, замешенные на католическом фанатизме. Для

искоренения этих элементов сознания и потребовались концепции

«естественного права», «общественного договора» и прочие. Развитие

капитализма и изменение сознания шло постепенно; сюда

примешивалась и вражда между различными европейскими

государствами, которая заставляла, например, немцев долгое время

считать западными и чужеродными англо-французские идеи свободы и

прав человека, о чем писал Хайек (см. Ф. Хайек. Дорога к рабству.

1944). В итоге демократизация Европы заняла несколько столетий и

сопровождалась чередой волн и откатов.

Что касается других стран мира, то, несмотря на экономический рост,

индустриализацию и урбанизацию на данный момент, вероятно, можно

говорить, что устойчивая демократия установилась только в очень

небольшом числе стран, в частности, Японии и Индии. Хантингтон

считал, что это обусловлено существованием в прошлом в этих странах

кастовой социальной структуры, отголоски которой ощущаются и по сей

день. Однако я полагаю, он заблуждался. В Японии демократия

установилась главным образом по причине, свойственных японскому

обществу, высокого уровня социального интеллекта и доверия. В свою

очередь, в Индии основной причиной было практическое знакомство с

британским правлением в прошлом (в свое время Майрон Винер

отмечал, что демократизация легче проходит в бывших британских

колониях, нежели в бельгийских, португальских, испанских и некоторых

других).

В подавляющем же большинстве не-западных стран либеральная

демократия, несмотря на все усилия Запада по расширению зоны

устойчивой демократии, не является преобладающей формой

правления. Для этих стран характерны: либо неустойчивая демократия,

чередующаяся с авторитарными режимами, либо устойчивая

автократия. И причине этого – низкий уровень социального интеллекта

населения этих стран.

Дело в том, что индустриализация в не-западном мире, разлагая

социальную структуру традиционного аграрного общества, его ценности

и идеалы оказалась не способна повысить слишком низкий уровень

социального интеллекта местных жителей. Некоторые теоретики

полагали, что основная проблема – это распад в результате

урбанизации старой большой, характерной для земледельческих

обществ, семьи, основанной на кровном родстве, вследствие чего в

городах образуются, движимые собственными эгоистическими

интересами, малые нуклеарные семьи. По этой причине экономическая

модернизация приводит к росту недоверия и враждебности (войне всех

против всех) и что «аморальный фамилизм» Бэнфилда – это ее

естественное последствие (см. С. Хантингтон. Политический порядок в

меняющихся обществах. 1968).

По их мнению, основная проблема в слишком быстрых темпах

индустриализации, которая занимает там несколько десятилетий,

между тем, на западе она длилась, как правило, более столетия. Якобы

отношение между культурой общества и политическими институтами

(институт президентства, политические партии, системы выборов,

абсорбирующие рост политической активности вследствие

урбанизации) носит диалектический характер; а важнейшая функция

власти состоит в том, чтобы «повышать уровень взаимного доверия

внутри политического целого». Упрощенно мысль Хантингтона такова:

институализация политической жизни способствует предсказуемости,

предсказуемость увеличивает доверие в обществе, а доверие

укрепляет и совершенствует нравственные устои (там же).

Естественно, я не подвергаю сомнению тот очевидный социальный

факт, что слабость и несовершенство власти и политической системы в

краткосрочном периоде, например, в периоды политических смут и

революций или иных резких и значительных социальных перемен,

создает неопределенность, разрушает доверие и ослабляет

нравственность. Но если говорить об устойчивой (долговременной)

демократии или стабильном, последовательно и планомерном

процессе экономической модернизации (то есть не такой как всегда

была в России или, как проводил свою земельную реформу иранский

шах, неожиданно объявляя о них обществу), то мы говорим о