Гассенди - Быховский Бернард Эммануилович (онлайн книга без .TXT) 📗
Вот какие страшные, чудовищные вещи услышал герой романа Сирано, находясь среди свободных, разумных существ на Луне. Впрочем, уже до этого герой трагедии Сирано «Смерть Агриппины» провозгласил: «Эти боги, которых сотворил человек и которые вовсе не сотворили человека» (цит. по: 68, стр. 52).
Научная фантастика Сирано наглядно демонстрирует, куда растет последовательно продуманный эпикуреизм. Впрочем, это давным-давно уяснил на грешной земле Тит Лукреций Кар.
VII. Этика
Почему своим философским кумиром Гассенди избрал не Демокрита, как большинство атомистов, а более опасного, опального, подвергнутого анафеме Эпикура? Его привлекала эпикурейская этика. Хотя средоточием научных интересов Гассенди была натурфилософия, завершающей частью его системы, вершиной его философии была «Этика», которую «следует считать главной частью философии» (5, т. 1, стр. 302). «Физика» созерцает и познает мир, она является путем к истине. «Этика» учит, как следует жить в этом мире, чему содействует его познание. Поэтому «часть философии, трактующая о природе… была бы совершенно бесполезна, если бы она не способствовала достижению цели жизни, а это и есть предмет этики» (5, т. 1, стр. 302). Искусство правильно мыслить служит «искусству жить» (5, т. 1, стр. 327). Этика — это «наука или искусство хорошо и добродетельно действовать» (4, т. II, стр. 659), основанная на «способности мышления судить, умозаключать или делать выводы по вопросам практическим» (5, т. 1, стр. 320). А естественная цель жизни — счастье. Это «одна, и притом самая важная, из общепризнанных истин» (5, т. 1, стр. 100). «Точно так же как истинно, что никто не может не дышать или, поднявшись в воздух, не может избежать падения на землю… точно так же истинно, что нет никого, кто не желал бы стать счастливым» (4, т. III, стр. 417). И главная задача этики «сделать людей, насколько возможно, счастливыми» (4, т. I, стр. 4).
Но в чем счастье и как его достигнуть — об этом нет единого мнения, в этом люди расходятся между собой, и задача этики заключается в том, чтобы помочь людям правильно решить этот вопрос всех вопросов, найти верный ответ на него, исцелить от заблуждений, стать «наукой о врачевании духа» (5, т. 1, стр. 318). Конечная задача философии — совершенствование и оздоровление духовного мира разумом, являющимся оплотом против болезней духа.
В этике Гассенди нет того обновления и обогащения учения Эпикура, которое мы наблюдаем в навеянных новыми научными открытиями его физических теоретических построениях. Новое в ней — это прежде всего восстановление в новых исторических условиях подлинного, достоверного эпикуреизма, искаженного, оклеветанного, опороченного, а также вдумчивый, порою проникновенный психологический анализ мотивов и побуждений как нравственных, так и безнравственных поступков.
Как и этика Эпикура, этика Гассенди эвдемонистична — направлена к счастью как высшему благу. Счастье — «это такое благо, которому должны быть подчинены все другие блага, в то время как оно само себе довлеет» (5, т. 1, стр. 305). Достигнуть его — «кульминационная точка мудрости» (5, т. 1, стр. 304). Что же есть высшее благо? Размышление над этим и составляет собственный предмет этики как особой науки. Решение этой первой и главной жизненной задачи, даваемое эпикуреизмом, таково: высшее благо есть максимум удовольствия (voluptas) и минимум страдания.
Можно провести аналогию между этикой и логикой Гассенди. Подобно тому как недостижима абсолютная истина, недостижимо и абсолютное счастье: оно всегда относительно, ибо страдание неизбежно, так как полное избавление от него невозможно. Но точно так же, как цель познания — стремление к максимально возможному овладению истиной, смысл жизни в максимально возможном достижении счастья, в преобладании удовольствия над страданием.
Но как этого достигнуть? Для этого надо прежде всего постичь сущность добра и зла, природу удовольствия и страдания, очистить разум от заблуждений в их понимании. Эпикурейская этика исходит из того, что «удовольствие по своей природе — это благо, а страдание, противоположное ему по своей природе, — это зло» (5, т. 1, стр. 308). Но удовольствие удовольствию рознь. Существуют два рода удовольствий, и вопрос заключается в том, из какого рода удовольствий складывается счастье: из обоих ли видов или оно в одном из них, и если в одном, то в каком именно?
Ответ Гассенди на этот вопрос убедительно доказывает, что эпикурейский эвдемонизм Эпикура отнюдь не тождествен гедонизму Аристиппа. Удовольствие как атом счастья — это не похоть, не чувственное наслаждение. «Вот почему и тогда, когда мы вообще говорим, что удовольствие — это цель блаженной жизни, мы на самом деле далеки от того, чтобы подразумевать под этим удовольствием гуляк или других людей, утопающих в роскоши, смысл которых… в непосредственном переживании наслаждения, выражающегося, конечно, в приятном и сладостном чувственном раздражении. Так толкуют наше мнение некоторые незнакомые или несогласные с нашими взглядами люди… Ибо ни постоянные пиршества и попойки, ни даже любовные утехи с мальчиками и женщинами, ни изысканные рыбные блюда или какие бы то ни было другие лакомства роскошного стола не порождают приятной жизни» (5, т. 1, стр. 314). «Мы обвиняем и по праву считаем весьма достойными презрения тех людей, которые обольщены и испорчены соблазнами минутных удовольствий» (5, т. 1, стр. 309).
Мы привели эти длинные цитаты, поскольку в них Гассенди со всей решительностью опровергает доминировавшую в то время фальсификацию эпикуреизма и отмежевывает свою этику от вульгарного гедонизма. В них он клеймит как лживые утверждения противников, которые «неистовствуют по поводу того, что якобы я под удовольствием понимаю удовольствие низменное и грязное» (5, т. 1, стр. 325).
Два рода удовольствия, которые противопоставляет эпикуреизм, Гассенди именует «статическим» и «динамическим». Впрочем, сам он, как мы увидим, стирает (во всяком случае смягчает) альтернативность этих терминов, не дающих понимания сути контраста между восхваляемым и презираемым им родом «удовольствия». «Статическое» удовольствие противостоит «динамическому» как прочное, устойчивое, стабильное, а не мимолетное, неутолимое, беспокойное, обманчивое, пресыщающее, влекущее за собой неудовлетворенность, разочарование, страдание. Погоня за «динамическими» удовольствиями полна забот и тревог. Под этим углом зрения духовные удовольствия превосходят телесные наслаждения. Знание, радость труда и лелеемая в Саду Эпикура дружба— ни с чем не сравнимые источники удовольствия.
Но эпикурейская этика вовсе не проповедь аскетизма: «Страдальческая жизнь — это величайшее зло» (5, т. 1, стр. 313), и ее следует всячески избегать. Эта этика вовсе не требует пренебрежения к материальным, телесным потребностям. Ей чужда проповедь поста, безбрачия, лишений, мученичества: «Философия счастья — это не что иное, как философия здоровья» (5, т. 1, стр. 317), здоровья «человека в целом», как духовного, так и телесного. Ее девиз — здоровый дух в здоровом теле.
Эпикурейцы не только не киренаики, но и не киники. Их позиция — «золотая середина». Не всякий может (и должен) быть Диогеном. Но всякий должен обладать чувством меры. Он должен избегать жадности и алчности. Это требует соблюдения умеренности, обеспечивающей покой тела и духа. Покой — таков ключ к «статическому» роду удовольствия, влекущему за собой высшее благо. Причем душевный покой не только исключает, но предполагает телесное благополучие (indolentia corporis).
Эпикурейский идеал покоя и безмятежности, провозглашенный Гассенди в то беспокойное, тревожное время, не был призывом к беспечности, бездеятельности, равнодушию, инерции. Покой в его понимании — «это не просто оцепенение», косность. Он не хочет, «чтобы жизнь мудреца была похожа на бурный, стремительный поток, но из этого не следует, что мы желали бы, чтобы она была похожа на стоячую, мертвую воду. Мы скорее желаем, чтобы эта жизнь была похожа на воды реки, ровно и плавно текущие» (5, т. 1, стр. 316). Душа находится в состоянии покоя не только тогда, когда она пассивна, бездействует, но «еще в большей степени, когда она совершает великие и славные дела, не волнуясь и не теряя внутренней уравновешенности» (4, т. II, стр. 718), когда человек владеет собой.
