Ламетри - Богуславский Вениамин Моисеевич (читать книги без TXT) 📗
Особенно остро критикует Ламетри характерные для ученых и философов первой половины XVIII в. попытки примирить науку и религию. «…Со всех сторон, — восклицает Ламетри, — афишируются: „Доказательства существования бога при помощи чудес природы“; „Доказательства бессмертия души при помощи геометрии и алгебры“; „Доказательства в пользу религии при помощи фактов“; „Теология, основанная на физике“» (2, 463). Познакомившись с науками о природе, сразу убеждаешься во вздорности этих доказательств, которые на деле сводятся к ссылкам на откровение, на авторитет церкви и ее «отцов», на такое изображение «чудес природы», где «физика» и «факты» ничего общего с подлинной физикой и фактами не имеют. Так именно дело обстоит с аргументацией теологов Аббади и Плюша, философов Деланда, Кларка, Голльмана. Последователь Фомы Аквинского Плюш отрицает право разума решать вопросы веры, заявляя, что, последовав указаниям разума, мы получили бы весьма странное представление о христианстве. На это Ламетри отвечает: только разум и опыт в состоянии выяснить истину в любой области, включая религию. Отвергающий разум и опыт лишает свои утверждения всякой основы. Плюш, говорит Ламетри, напоминает аристотеликов, заявлявших: нельзя верить опытам Торричелли, ведь при их признании получится странное представление о природе; в ней вопреки запрещению Аристотеля обнаружится пустота. «Я показал, насколько ошибочны рассуждения Плюша, во-первых, чтобы доказать, что если и существует откровение, то невозможно доказать это одним только авторитетом церкви без проверки разума, как это утверждают все опасающиеся последнего; во-вторых, чтобы защитить от нападений метод тех, кто захотел бы пойти по открываемому мною пути истолкования сверхъестественных явлений… при помощи знаний, получаемых… от природы» (там же, 195), — добавляет он.
Мы, говорит Ламетри, не имеем права требовать, чтобы защищать свою позицию было позволено лишь верующим, а чтобы атеист молчал, ибо вовсе не доказано, что он ошибается, и, возможно, он рассуждает весьма логично. Ведь некоторые доводы, относительно которых считалось бесспорным, что они доказывают существование бога (например, «априорный аргумент Декарта»), ныне признаны несостоятельными. Нельзя считать доказанным существование бога, пока не сопоставлены доводы «за» и «против». Не выслушав доводов атеистов, нельзя быть убежденным, что бог есть, а нам их не дают выслушать. Если спорят двое и один охотно выслушивает доводы другого, а второй слушать своего собеседника отказывается, то ясно, что первый действительно убежден в истинности своего мнения, второй же лишь притворяется убежденным, и именно таковы «люди, твердящие о своей убежденности в существовании бога и преследующие атеистов! По-моему, такие люди просто обманщики». И они «от меня требуют, чтобы я поверил тому, что менее доказано, и отверг то, что более доказано» (5, 49; 56), — заключает Ламетри.
Ревнители веры указывают на людей, отрекшихся от атеизма на смертном одре. Но как только человек выздоравливает и вновь обретает способность здраво мыслить, он возвращается к атеизму. Физическая слабость и вызываемая ею слабость духа рождают веру; сила, твердость духа, знание рождают атеизм. Для слабых духом, невежественных — религия, для сильных, мужественных, просвещенных — атеизм. «Я мог бы сравнить атеистов с гигантами, захотевшими взять приступом небеса…» (2, 185) — пишет Ламетри.
Говорят, вера врожденна, вложена в нас до всякого контакта с действительностью. Приводя достоверно установленные факты, Ламетри показывает, что все попытки богословов обнаружить у прозревшего слепца, у обретшего слух глухонемого, у тех, кто рос вне человеческого общества, врожденную веру в бога потерпели неудачу. До того, как это ему внушили, человек о боге решительно ничего не знает.
Церковь и государство жестоко расправляются со всяким, кто отваживается оспаривать «истины веры». Эшафоты и костры, пишет Ламетри, вселяют в людей страх, но не убеждают их в ошибочности атеизма, а говорят им: раз на доводы атеистов у защитников религии лишь один ответ — преследования, значит, невозможно опровергнуть истины, защищаемые атеистами. «Оружием фанатизма можно уничтожить тех, кто отстаивает эти истины, но ему никогда не уничтожить самые эти истины» (там же, 221).
Некоторые из этих мыслей высказывались в произведениях вольнодумцев XVIII в. и до Ламетри. Но для свободомыслия этого периода характерен деизм, усматривающий в порядке и целесообразности, царящих в мире, доказательство существования того, кто этот порядок установил и подчинил мир своей цели. Это точка зрения Фонтенеля и Вольтера, хотя последний и раскритиковал «предустановленную гармонию» Лейбница. Телеологическую аргументацию в пользу бытия божия мы находим не только в «Трактате о метафизике» и «Философских письмах», но и в «Истории Дженни» (1775), где говорится: «…подумайте, как гигантские небесные тела… соблюдают законы самой точной механики; следовательно, существует великий математик…» «Признаем, что каждое животное дает свидетельство о высшем его создателе, как и любая травинка» (83, 463; 464). До «Письма о слепых…» так же думал Дидро, писавший в «Философских мыслях», что достаточно крыла бабочки, глаза комара, чтобы опровергнуть атеиста, а вся Вселенная его раздавит.
Целесообразность строения живых существ, полагали эти мыслители, не может быть простой случайностью, как не может множество букв, брошенных наудачу, сложиться в «Одиссею». Ламетри на это отвечает: если бы существовала альтернатива — либо бог, либо случайность, то отрицание случайности требовало бы признания бога. Но есть третье — не бог и не случайность, а необходимость законов природы, в ней самой причины всего происходящего. «Посмотрите на полипа Трамбле: разве не в нем самом заложены причины его регенерации? Что же в таком случае абсурдного в мысли, что существуют физические причины, которыми все порождено, с которыми настолько связана и которым настолько подчинена вся цепь обширной Вселенной, что ничто из того, что происходит, не могло бы не произойти… Поэтому тот, кто отрицает случайность, еще не доказал существования высшего существа». Целесообразность строения растений и животных — результат действия законов природы, а она не живое существо, она не может ставить цели, так как не мыслит, ничего не желает. «Как, будучи слепой, природа создала глаза, которые видят, так, не обладая мыслью, она создала мыслящую машину» (2, 223–224; 398).
К тому же не верно, что все в природе целесообразно. Солнце, благодетельное для нас в одних случаях, губительно в других. Если цель, к которой направлено строение живых существ, — их сохранение, то в природе происходит нечто противоположное: массовое истребление одних существ другими. То, что в живой природе вовсе не царит целесообразность, подтверждается также появлением время от времени уродов. Все совершающееся в природе обусловлено лишь ее законами. Изучение природы делает атеистами тех, кто всего успешнее ее исследует. Отвечая на вышеприведенную мысль Дидро, Ламетри пишет: «Вселенная всей своей массой не может, следовательно, поколебать — тем менее раздавить — ни одного действительного атеиста…» (там же, 224).
Убедительно доказывая материальность носителя сознания, «души», Ламетри постоянно подчеркивает неизбежность разрушения мыслящей части тела вместе со всем телом. Этим выводом завершается, в частности, «Естественная история души». С борьбой философа против веры в бессмертие души связано объяснение им происхождения религии. Веру в загробный мир и воздаяние придумали оказавшиеся во главе общества люди в качестве узды, сдерживающей поползновения людей совершать поступки, вредные для общества, и в качестве стимула, побуждающего их содействовать благу общества. Для этого выдуман карающий и награждающий бог. Религия — прежде всего «изобретение политики» (там же, 413), благоприятной же почвой для ее восприятия являются невежество и склонность людей принимать желаемое за действительное. Люди невежественные, с трудом поддающиеся укрощению, «составляют огромное большинство», для них и выдумана религия. Для людей честных и просвещенных, «для кого религия является тем, что она есть на самом деле, а именно басней» (там же, 412), этот вымысел не нужен. Зная, что за гробом нет никакого воздаяния, они бескорыстно поступают так, как требует благо общества.
