О проблемах языка и мышления - Ленин Владимир Ильич (книги хорошего качества txt) 📗
Партия «National’я» тотчас же была устранена со всех высших постов, куда она успела забраться. Полицейская префектура, дирекция почт, должность генерального прокурора, мэрия Парижа, – все досталось старым креатурам монархии. Легитимист Шангарнье стал общим главнокомандующим национальной гвардии Сенского департамента, мобильной гвардии и линейных войск первой армейской дивизии; орлеанист Бюжо был назначен главнокомандующим альпийской армии. Эта смена должностных лиц продолжалась без перерыва во все время министерства Барро. Первым делом его министерства была реставрация старой роялистской администрации. В один миг преобразовалась вся официальная сцена – кулисы, костюмы, язык, актеры, фигуранты, статисты, суфлеры, позиция партий, мотивы драмы, содержание завязки, вся обстановка. Только предшествовавшее мирозданию Учредительное собрание оставалось еще на своем месте.
►(К. Маркс. Классовая борьба во Франции. – К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., VIII, 39. 1930 г. // 7, 46.)
Приличный, лицемерно-умеренный, добродетельно-банальный язык буржуазии раскрывает свой затаенный смысл в устах самодержца Общества десятого декабря и героя пикников Сен-Мора и Сатори.
►(К. Маркс. 18 брюмера Луи Бонапарта. – Там же, 371 // 8, 171 – 172.)
Мы сказали: если иметь терпение дочитать циркуляр т. Сипягина до конца. Терпения на это надо не мало, ибо на три четверти… – какое! на девять десятых – циркуляр наполнен обычным казенным пустословием. Разжевывание вещей давным-давно известных и сотни раз повторенных даже в «Своде законов», хождение кругом да около, расписывание подробностей китайского церемониала сношений между мандаринами, великолепный канцелярский стиль с периодами в 36 строк и с «речениями», от которых больно становится за родную русскую речь, – когда вчитываешься в эту прелесть, чувствуешь себя точно в русском полицейском участке, в котором от стен отдает затхлостью, отовсюду несет какой-то специфической вонью, чиновники, уже по одному своему виду и обращению – олицетворение самой невыносимой волокиты, а виднеющиеся в окно надворные постройки живо напоминают о застенке.
►(В.И. Ленин. Борьба с голодающими. – Соч., IV, 275 – 276 // 5, 277 – 278.)
Но усиление строгости, увеличение надзора, все это требует увеличения расходов на чиновничью машину. И министр не позабыл об этом: гг. уездным предводителям дворянства или другим лицам, заведывающим «уездным центральным по продовольственной части управлением», будет выдана в возмещение их расходов «особая сумма», «относительно размера коей, – добавляет циркуляр на своем „особом“ наречии, – ваше превосходительство имеете войти ко мне с надлежащим представлением».
►(Там же, 277 // 5, 280.)
«Высшие административные власти, – продолжает записка [Министерства Финансов 1902 г.] излагать жалобы фабрикантов, – идут еще дальше (закона) и придают всем (курсив ориг.) случаям стачек прямо государственное значение… Между тем, в сущности, всякая забастовка (конечно, если она не сопровождается насилиями) есть явление чисто экономическое, вполне естественное и отнюдь не угрожающее общественному порядку и спокойствию. Охрана последнего в этих случаях должна выражаться в формах, подобно практикуемым во время народных гуляний, торжеств, зрелищ и т.п. случаев».
Это – язык настоящих либералов-манчестерцев, объявляющих борьбу капитала и труда чисто естественным явлением, приравнивающих с замечательной откровенностью «торговлю товарами» и «торговлю трудом» (в другом месте записки), требующих невмешательства государства, отводящих этому государству роль ночного (и дневного) сторожа.
►(В.И. Ленин. Проект нового закона о стачках. – Соч., V, 172 // 6, 403.)
Самодержавие колеблется. Самодержец сам признается в этом публично перед народом. Таково громадное значение царского манифеста от 26 февраля, и никакие условные фразы, никакие оговорки и отговорки, переполняющие манифест, не изменят исторического значения сделанного шага.
►(В.И. Ленин. Самодержавие колеблется. – Соч., V, 250 // 7, 123.)
Однако экскурсии в область науки – не более как архитектурное украшение статьи г. Л. Как настоящий реальный политик, он дает, наряду с величайшей путаницей в общих рассуждениях, в высшей степени трезвенную и деловую практическую программу. Правда, он скромно оговаривается – на своем казенно-русском языке, – что отстраняет от себя предначертание программы и ограничивается изъявлением своего отношения, но это только скромничанье. На деле же, в статье г. Л. мы имеем чрезвычайно обстоятельную и полную аграрную программу русских либералов, которой недостает только стилистической редакции и рубрицирования по пунктам.
►(В.И. Ленин. Народничествующая буржуазия. – Соч., VI, 116 // 8, 81.)
Но людям, которым все служит для стилистических упражнений, трактуемый предмет всегда представляется, вследствие такого формального отношения, в извращенном виде, а извращенное представление, в свою очередь, кладет печать вульгарности на форму. Так попытка «Пруссака» вести свои рассуждения о силезском рабочем восстании в форме антитезы привела его к величайшей антитезе против истины. Для мыслящего и любящего правду человека, видевшего первый взрыв, силезское рабочее восстание, задача состояла не в том, чтобы разыграть роль школьного учителя, поучающего по поводу этого события, а, наоборот, в том, чтобы изучить особенности этого движения. Для последнего требуется, конечно, некоторая научная проницаемость и некоторое человеколюбие, тогда как для первой операции совершенно достаточно ловкой фразеологии, пропитанной простым себялюбием.
►(К. Маркс. Критические примечания к статье «Король прусский и социальная реформа». – К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., III, 16 – 17 // 1, 444 – 445.)
Она [критическая критика] отказывается писать для ученых специалистов, она пишет для широкой публики, удаляет все необычные выражения, всякую «латинскую премудрость, всякий цеховой жаргон». Все это она удаляет из писаний других, ибо слишком многого было бы требовать от критики, чтобы она сама подчинилась «этому регламенту управления». Но она даже и это отчасти делает. Она отказывается, если не от самих слов, то от их содержания с изумительной легкостью, – и кто осмелится заподозрить ее в том, что она пускает в оборот «всю эту огромную кучу непонятных иностранных слов», когда она сама систематическим проявлением своей самобытности подтверждает лишь вывод, что и для нее самой слова эти остались непонятными?
Вот некоторые образчики этого систематического проявления:
«Поэтому учреждения нищенства – предмет ужаса для них».
«Учение об ответственности, в котором каждое движение человеческой мысли становится изображением жены Лота».
«На замковый камень свода этого, в самом деле, богатого мыслями здания искусства».
«Вот главное содержание политического завещания Штейна, которое великий государственный человек вручил еще до оставления им действительной службы правительству и всем его работам».
«Этот народ в то время не обладал еще никакими измерениями для столь неограниченной свободы».
«С достаточной уверенностью парламентируя в заключительных строках своего публицистического произведения, нехватает только доверия».
«Высокогосударственному, истинного мужа достойному, над рутиной и малодушным страхом возвышающемуся, на истории воспитавшемуся и живым созерцанием чужестранной публично-государственной жизни вскормленному рассудку».
«Воспитание всеобщего народного благосостояния».
«Свобода покоилась мертвой в груди прусского призвания народов под контролем властей».
«Народноорганическая публицистика».
«Народу, которому даже господин Брюггеман выдает метрическое свидетельство его зрелости».
«Довольно резкое противоречие остальным определенностям, высказанным в произведении, посвященном исследованию специальных призваний народа».
«Гнусное корыстолюбие быстро разрушает все химеры национальной воли».
«Страсть к быстрому обогащению и т.д. – вот тот дух, которым от начала до конца пропитано было время реставрации, и этот же дух с достаточной дозой индифферентности присоединился к новому времени».
«Смутное представление о своем политическом значении, которое присуще земледельческой прусской национальности, покоится на памяти о великой истории».
«Антипатия исчезла и перешла в состояние совершенной экзальтации».
«В этом изумительном переходе каждый на свой лад ставил еще на вид свое особое желание».
«Катехизис с миропомазанной соломоновской речью, слова которого, подобно голубю – цирп! цирп! – мягко подымаются в сферы пафоса и громоподобных аспектов».
«Весь дилетантизм тридцатипятилетнего пренебрежения».
«Слишком резкие громы, которые сыпал на головы горожан один из прежних городских советников, могли бы еще не рассердить наших уравновешенных представителей, если бы взгляд Бенды на городовое положение 1808 г. не страдал мусульманской аффектацией суждений о сущности и применении городового положения».
