Тринитарное мышление и современность - Курочкина Марина (читать книги без .TXT) 📗
Усилиями Церкви произошла вульгаризация: с "воцарением христианства" правильных отношений не установили, а точку в познании поставили. Потому понятен пафос постмодернизма отрицание вертикальной иерархии, ибо в нынешнем виде это действительно не иерархия, а фарс, и все попытки построить иерархию от вульгарной неподвижности будут также ложными. Постмодернизм обнажил скуку псевдореальности, а потому разлагающим воздействием постмодернизма является скука всякого стремления, страх и разочарование от того, что столько создано и ничего не происходит.
Итак, человек в своем стремлении освободиться от противоестественного замирания между стремлением и нестремлением к абсолютному благу пробует различные манипулятивные игры либо впадает в болезнь, утопию и сон. В игре он отдает все свои оставшиеся силы на формальную занятость: "Я слишком занятой человек, чтобы думать еще о чем-нибудь, кроме моих забот. Мне некогда принимать это, как вы говорите, жизненно важное решение о предпочтении чего-то одного. Я занят вещами более важными". Можно спрятаться в болезнь: "Мне очень страшно! Я не могу сосредоточиться на чем-либо кроме моего бегства. Самое главное - обмануть этот страх, улизнуть. Я знаю, что для этого нужно. Есть одно укромное местечко!"
45
Можно укрыться в утопии: "Все ясно! Нам всем нужно со всей решимостью, безоговорочно выполнить всего лишь некоторые правила. А потом все будет прекрасно!" И наконец, можно погрузиться в состояние полубесчувствия, в своего рода сон наяву. Это полубесчувствие состоит в том, чтобы чувства из области неприятного и конфликтного переправить в зону возможного комфорта и благоприятствования. Такое состояние можно создать грубым образом с помощью алкоголя или наркотика, а можно и более тонким образом с помощью медитативной практики, через погружение в определенный срез реальности, более глубокое, чем обычное скольжение. Такое погружение требует определенного сосредоточения.
У большинства людей медитация ассоциируется исключительно с религиозной практикой. Это не совсем справедливо. В светской жизни присутствует множество медитативных форм. Чтобы не путаться, проведем границу. Религиозная медитация - это такая концентрация всех человеческих возможностей, такое собирание себя, чтобы, максимально погрузившись в реальность, достичь уровня сверхреальности. Это не сон, а, наоборот, пробуждение. Отнюдь не всякая медитация, называемая религиозной, достигает таких высот. Большинство из них превращается просто в игру, в демонстрацию самому себе своей силы.
Светская же медитация - это концентрация отчасти, выборочно, это скорее не концентрация, а временное переключение, с помощью которого достигается потребное на данный момент состояние. Например, в детстве мы часто играли в такую игру. Выбираешь произвольно какое-нибудь слово и произносишь его достаточно долго, как заклинание. И когда его собственный смысл отступает, ты словно погружаешься в нечто, как в омут, и только огненное кольцо, в которое превратилось выбранное слово, удерживает тебя на поверхности этой бездны. Я очень любила эту игру. Она всегда была под рукой и в классе, и в транспорте по дороге домой, и дома. То было очень удобное средство, чтобы поднырнуть под неприятную обыденность.
46
Современная постмодернистская художественность тоже разновидность светской медитации - погружение в сон, в иллюзию, в блуждание чувств, для того чтобы поднырнуть под неприятную обыденность. Три кита постмодернистской художественности - ироническая отстраненность, эпатаж и коллаж. Ироническая отстраненность дает возможность достигать состояния сонного полубесчувствия, эпатаж дает возможность отреагировать на тщательно скрываемые чувства, выразить чувство личной обиды на жизнь, на перенасыщенность опыта отторгнутости от смысла жизни; коллаж предоставляет шанс поиграть своими творческими возможностями, исключив из правил такой игры чувство ответственности за произносимое слово, за образ и интенцию своего творения.
Подводя итог, можно сказать, что к концу XX века че- ловеческое сознание не только нащупало все возможные способы существования в раздвоенном состоянии между стремлением к абсолютному благу и стремлением к благу относительному, не только создало широкий спектр способов усекновения целостности Бога до отдельной части, до уровня идола, вплоть до полного отрицания Божественного присутствия в мире; человечество также накопило существенный опыт жизни в подобных состояниях раздвоения, - опыт игры, болезни, опыт утопии и опыт сна, которые могут существовать как в обособленном виде, так и в смешанном. Перенасыщенность этим опытом со всеми вытекающими отсюда последствиями - дурной экологией, дегуманизацией искусства, тенденцией к самозамкнутому существованию Церкви, понижению роли семьи и т. д. - и создает это ощущение конца, которое носится в воздухе. Но вот вопрос, что означает это ощущение? В контексте всего вышеизложенного, мне кажется, что вполне закономерно интерпретировать это ощущение как конец возможностей раздвоенного существования сознания. Кончается эпоха свободы выбора, грядет эпоха свободы ответа и ответственности, свободы, которую не
47
нужно завоевывать, эпоха свободы, которую надо научиться принять как драгоценный дар и ответить на это благодарностью. Творение человека, по сути, является качественным скачком эволюции, когда преодоление детерминизма становится не только возможностью, но и призванием, необходимостью преодоления детерминизма в области духа - в реализации свободы, познания и любви.
XX век ознаменован смертью внешнего церковного бога. К концу нашего тысячелетия официальную церковь сохраняют почти как Красную книгу. Она не является более духовным авангардом, хотя сама и претендует быть светочем миру. Но экзистенциально важные вопросы люди сейчас решают вне церкви. Была эра богочеловека "причащайтесь и спасайтесь", теперь наступает эра человекобога ответ человека Богу, поклонение не "на горе и не в храме", а в духе и истине, - это новейшая эра. Однако есть опасность того, что "вместе с водой выплеснут и ребенка", что может усугубить духовный кризис христианского мира. Сейчас уже нет эмоциональной веры, но есть вера интеллектуальная, духовная, а любовь Христова - это любить в чудовище человека.
"Врата ада" не могут одолеть Церковь как духовное стремление человека к любви, познанию и свободе. Через свое философствование я пытаюсь создать направление, которое я называю метареализмом. Это философия старта и пути, это психология, которая должна помогать человеку путем самопознания переходить из состояния богосвинства к человекобожеству. Если нет цели, нет и достижения, потому надо ставить высокую цель, и для меня важен не столько факт связи человека с Богом, сколько качество этой связи.
Библейская метафора о сотворении человека по образу и подобию Божьему говорит именно об этом, о вдыхании некоего духа, духа, который роднит творение и Творца. Каждый человек, рождаясь, приобретает эту привилегию - привилегию духа, некий неизменный иррациональный
48
остаток, некую Божью печать - возможность реализации в свободе, познании и любви. Этот "иррациональный остаток" неуничтожим никем и ничем извне. Его можяо деформировать, но нельзя уничтожить.
По сути, история человеческой жизни - это история взаимодействия человека, его периферийной сути, с этим иррациональным остатком, с его осевой сутью. История этого взаимодействия, как правило, бывает довольно драматичной. Человек приходит в мир, где сформированы довольно жесткие правила-конструкции, которые, с одной стороны, сохраняют русло, по которому течет река жизни, но и, с другой стороны, предохраняют от всяких новообразований, от любого изменения. Инерция этих "конструкций" воздействует, давит, часто деформирует до неузнаваемости иррациональный остаток человека. Самый распространенный результат такого воздействия - недоверие или неверие в иррациональный остаток, что неизбежно раскалывает личность человека: периферийная суть живет в области предметов, понятий и слов, осевая суть вытесняется в неконтролируемую область бессознательного, напоминая о себе во снах или через приступы необъяснимой тоски и тревоги. Раскол может быть глубоким и патологическим, может быть и поверхностным, как первые трещины льда на реке ранней весной.
