Моральное животное - Райт Роберт (читать книги онлайн полностью без сокращений .TXT) 📗
Конечно, эти установки соглашаются с предпосылкой утилитаризма о том, что счастье других людей есть цель поддержания моральной системы. Но как быть с нигилистами? Что можно сказать о людях, настаивающих на том, что или счастье вообще не является благом, или что только их счастье является благом, или что счастье других их не касается? Хорошо, с одной стороны, их жизнь, вероятно, такова, как будто это так и есть. Ибо притворная самоотверженность — часть человеческой природы, близкая по значительности к его частому отсутствию. Мы прикрываемся изысканными моральными высказываниями, отрицая базовые мотивы, но, подчёркивая наше, по крайней мере, минимальное уважение к великому Благу, мы отчаянно и с убеждённостью в своей правоте порицаем эгоизм других людей. Было бы справедливо просить людей, даже не принимающих ничего из утилитаризма и братской любви, сделать, по крайней мере, одну незначительную настройку в свете нового дарвинизма: будьте последовательны, или начните подвергать всё моральное позирование скептической инспекции, или оставьте позирование.
Люди, выбирающие старую, простейшую и единственную направляющую нить, должны иметь в виду, что чувство моральной «справедливости» — это нечто, созданное естественным отбором для использования людьми в эгоистичных целях. Образно говоря, мораль предназначена для того, чтобы злоупотреблять ею вопреки её определению. Мы видели, что рудименты корыстного морализирования могут быть у наших близких родственников — шимпанзе, ибо они преследуют свои интересы со справедливым негодованием. В отличие от них, мы можем удалиться от тенденции достаточно далеко, чтобы видеть её, настолько далеко, чтобы строить целую моральную философию, которая состоит по существу из нападения на эту тенденцию.
Дарвин, основываясь на подобных основаниях, полагал, что человеческий вид — это моральный вид, и что мы являемся фактически единственным моральным животным. Он написал: "Моральное существо — это такое, какое способно к сравнению его прошлых и будущих действий или мотивов и одобрения или неодобрения их", "у нас нет причин предполагать, что какое-либо менее развитое животное имеет эту способность".
В этом смысле да, мы моральны, у нас есть, по крайней мере, техническая способность для ведения истинно исследованной жизни, у нас есть самосознание, память, предвидение и способность к оценкам. Но последние несколько десятилетий развития эволюционной мысли приводят к подчёркиванию слова «техническая». Хроническая приверженность истинным и бодрящим моральным самоисследованиям и соответствующая подстройка нашего поведения — это не то, для чего мы созданы. Мы — потенциально моральные животные, в этом мы превосходим любое другое животное, но мы не есть реально моральные животные. Чтобы быть истинно моральными животными, мы должны понять, насколько мы далеки от морали.
Глава 17: Обвиняя жертву
Все люди хотят, чтобы счастье, похвала или порицание воздавались им за действия и побуждения, согласующиеся с их стремлением к такому финалу.
Много понятий мы приобретаем подсознательно, не теоретизируя или рассуждая о них (к примеру — справедливость…)
В середине 1970-ых годов книга «Социобиология» вызвала первый взрыв публичности новой дарвинистской парадигмы. Она также обрушила на её автора, Е.O. Уилсона, первый взрыв публичных оскорблений. Его называли расистом, сексистом, империалистом. Его книга была охарактеризована как заговор правого политического течения, план для постоянного притеснения угнетённых.
Может показаться странным, что такие опасения сохранялись спустя много десятилетий после разоблачения "натуралистического заблуждения" и разрушения интеллектуальной основы социального дарвинизма. Но слово «естественный» имеет более чем одно приложение к вопросам морали. Если человек обманывает свою жену или эксплуатирует слабого, самооправдывясь тем, что, дескать, "такова природа", он не обязательно имеет в виду, что это действие идёт от Бога. Он может лишь иметь в виду, что импульс возникает так глубоко, что практически непреодолим, его поступок может быть и не хорош, но осознание этого мало помогает.
Многие годы "социобиологические дебаты" кормились в значительной степени этим вопросом. Дарвинисты обвинялись в «генетическом» или "биологическом детерминизме", который, как полагалось, не оставляет места "свободе воли". Те отвечали своим обвинителям, указывая на путаницу; правильно понятый дарвинизм не содержит никакой угрозы высоким политическим и моральным идеалам.
Верно, обвинения были часто бессвязны (а обвинения, направленные против лично Уилсона, были и беспричинны). Но также верно то, что некоторые опасения «левых» сохраняют прочные основания даже после устранения путаницы. Вопрос о моральной ответственности в координатах эволюционной психологии и велик, и рискован. Правильно понятый, он достаточно велик, чтобы фактически обеспокоить как «правых», так и «левых». Он содержит глубокие и важные выводы, которые в значительной степени безадресны.
И оказалось, что Чарльз Дарвин более чем столетием назад обратился к самому глубокому из них бесконечно вдумчиво и гуманно. Но ничего не сообщил миру. Подобно современным дарвинистам, он осознавал, насколько взрывоопасным может быть честный анализ вопроса моральной ответственности, и потому никогда не издавал эти мысли. Они остались в неизвестности, в самых тёмных уголках его частных писем; на фоне гор озаглавленных им статей, эти он маркировал с присущей ему выразительной скромностью: "Старые и БЕСПОЛЕЗНЫЕ примечания о моральном чувстве и некоторые метафизические размышления". Теперь, когда биологические основы поведения быстро выходят на свет, пришло подходящее время, чтобы откопать сокровища Дарвина.
Реальность поднимает свою уродливую голову
Случай для дарвиновского анализа — конфликт между реальностью и идеалом. Братская любовь [93] велика в теории; на практике же возникают проблемы. Даже если бы вы смогли как-то убедить большое количество людей следовать принципам братской любви (что само по себе проблема реальности номер один), то тут бы вы столкнулись с проблемой реальности номер два: братская любовь способствует разобщению общества.
В конце концов, истинная братская любовь — это безоговорочное сострадание, она вселяет в нас чрезвычайное сомнение в законность нанесения вреда любому, однако тем самым она противоречит самой себе. В обществе, где не наказывают ни кого и ни за что, проявления отвратительного поведения будут нарастать.
Этот парадокс скрывается на фоне утилитаризма, особенно в толковании Джона Стюарта Милля. Милль мог говорить, что хороший утилитарист — тот, кто любит безоговорочно, но до тех пор, пока безоговорочно любят все; достижение цели утилитаризма — максимум всеобщего счастья — повлечёт обусловленную этим любовь. Непросвящённые должны поощряться к хорошим поступкам. Убийство должно быть наказано, альтруизм восхвалён и так далее. Люди должны чувствовать свою ответственность.
Примечательно, что Милль не описывал это давление где-нибудь в его основном тексте его книги «Утилитаризм». Через несколько дюжин страниц после обозрения всеобщей любви, проповедовавшейся Иисусом, он подтвердил принцип "воздаяния каждому по заслугам, то есть добро за добро, и зло за зло". Эти тезисы противоречивы: с одной стороны — "поступай с другими так, как хотел бы, чтобы поступали с тобой", с другой — "поступай с другими так, как они поступили с тобой". Также противоречивы высказывания: с одной стороны: — "возлюби своего врага" или "подставь другую щёку", и с другой — "глаз за глаз, зуб за зуб".
Наверное, Милля можно извинить за его благородный взгляд на чувство справедливости — регулятора взаимного альтруизма. Как мы уже отметили, механизм взаимного альтруизма с прагматической точки зрения — настоящая эволюционная находка, выдавая устойчивый поток TIT FOR TAT-ов, он раздаёт кнуты и пряники, держащие людей в контакте с потребностями других. Поскольку природа человека эволюционировала вовсе не для подъёма благосостояния сообщества, то эта работа для него вполне благородна — плоды ненулевой суммы пожинаются в немалом количестве.
