Прямой эфир (СИ) - Стасина Евгения (читаем книги TXT) 📗
— Редко. И переживала я это очень болезненно… Я мало что смыслила во взрослых взаимоотношениях, и единственное о чем мечтала — держать его за руку. Я была тепличным ребенком, вечеринки не посещала, в старших классах стала почти затворницей. Мечтала о поступлении, а для этого нужно трудиться, — молвит слегка охрипшим голосом, не сводя глаз с пиджака своего собеседника. О чем думает, замолкая почти на минуту? Жалеет, что когда-то встретила меня?
— Сейчас, когда за вашей спиной брак, рождение детей, начавшийся бракоразводный процесс, считаете ли вы, что в чем-то допустили ошибку? Что бы вы сказали той шестнадцатилетней девчонке? Отчего бы ее предостерегли? — словно прочитав мои мысли, Филипп устраивает руку на подлокотнике и, слегка сощурив глаза, терпеливо ждет, когда Лиза перестанет витать в облаках. Больше не наседает, как делал это вначале, явно опасаясь напугать мою жену излишним напором.
— Я бы посоветовала ей не ходить с Игорем в театр, — немного покраснев, она отводит глаза в пол, слегка приподнимая уголки губ.
Знаю, что ни за что не расскажет и заранее сочувствую ведущему. Он сыплет шутками, подключая все свое обаяние, надеясь, что она все-таки проболтается о том дне, и сейчас недовольно щурится, натыкаясь на ее молчание. А я уже ничего не могу с собой поделать, мысленно переношусь в тот далекий майский вечер и вижу перед собой шестнадцатилетнюю Лизу Волкову: волосы мокрые от дождя, руки дрожат отнюдь не от холода, терзая мелкие пуговки на зеленом платье…
ГЛАВА 4
— Напомни мне, зачем ты ее пригласил? — втянув голову в плечи, Слава вновь прячется под козырек, отбросив тлеющую сигарету в урну.
— Она хотела автограф, — отвечаю и стряхиваю дождевые капли со своих волос.
Льет как из ведра, и, несмотря на то, что от машины до величественного здания театра лишь пара шагов, я все-таки успел промокнуть под нескончаемым потоком дождевых капель.
— Детский сад какой-то! Когда уже перестанешь быть таким приторно — милым? Аж тошно!
— Это называется коммуникабельностью. И не делай вид, что не завидуешь мне, — задеваю его локтем, отвешивая наглую ухмылку. В борьбе за женские сердца я всегда на шаг впереди. Тянет ко мне симпатичных девиц. Наверное, дело в харизме…
— Твой отец — миллионер, Гошан, а мать заслуженная артистка. Так что не удивительно, что они на тебя слетаются, как пчелы на мед, — не жалея моих чувств, рубит Лисицкий. — Я бы и сам за тобой приударил, не будь я таким яростным гомофобом.
— У тебя бы не было шансов, — дурачусь, играя бровями, но заметив мелькнувший на горизонте ярко-желтый плащ, придаю лицу серьезное выражение. — Опаздываете, Елизавета. Пришлось запереть актеров в подсобке, чтоб не дай бог без тебя не начали.
Девушка сбивается с шага, приподнимает повыше свой зонт с не самым лучшим изображением Эйфелевой башни, и, задрав голову, пытается отыскать меня глазами. Спустя секунду, ее губ касается смущенная улыбка, и она, наконец, продолжает свой путь, быстро преодолевая скользкие от дождевой влаги ступени. И как только не упала?
— Автобус долго ждала, — поясняет взволнованная девушка, а Славик пытается скрыть свой смех за неестественным кашлем. Не знаю, что веселит его больше: знакомое лишь по словарю слово «автобус» или раскрасневшиеся щеки Лизы Волковой, с черными дорожками растекшейся туши, но выяснять сейчас причину его веселья желания нет.
— Заткнись, — произношу одними губами, пропустив вперед первокурсницу, и тут же прохожу следом, намеренно закрывая тяжелую дубовую дверь перед носом своего лучшего друга. И даже гомон людских голосов не способен заглушить дикий хохот, доносящийся с улицы. Уверен, он представлял ее иначе, за столько лет успев изучить мои предпочтения в выборе женщин, но вряд ли это оправдывает такую нездоровую реакцию на Лизино появление.
— Там зеркало, — взяв зонтик из ее похолодевших пальцев, указываю на закуток рядом с гардеробом. — Если поторопишься, успеем заглянуть к моей маме.
— Сейчас? — девушка испуганно округляет глаза, прикрывая рот ладошкой, а я хоть и привык к подобной реакции, не могу сдержать улыбки. — Не надо!
— То есть? Сама говоришь, что она твоя любимица. Вырезки собираешь, все сериалы с ней смотришь, — теперь моя очередь удивляться. Странные люди — создают себе кумиров, преследуют, а когда появляется возможность заглянуть за кулисы готовы бежать без оглядки…
— Смотрю! Только… я вся мокрая! Можем мы подойти в конце? И мне и вправду нужно зеркало. Наверное, я похожа на панду, — проводя указательным пальцем по скуле, девушка виновато глядит на меня из-под своих ресниц. Торопливо семенит к золоченой раме в углу вестибюля и что-то яростно оттирает, повернувшись ко мне спиной.
Чудная. Ей бы в школу сейчас ходить, а она мчит впереди паровоза: что-то учит, читает, решает… Такая редкость в наше время, когда девушки все чаще устраивают свою судьбу под боком у успешного мужчины. Предпочитают вкладываться в свой внешний вид, пренебрегая духовным развитием, в то время как эта хрупкая миниатюрная девица чувствует себя куда комфортнее в библиотеке, нежели в этой вычурной обстановке театрального здания. Ее выдает затравленный взгляд, неестественно прямая спина, платье, подол которого торчит из-под плаща и она то и дело расправляет на нем складки… Неуверенно мнется у начищенных зеркал, без конца проверяя, не ушел ли я в зал, оставив ее одну в этом чуждом ей мире блеска и шика.
— Мелкая она какая-то, — копируя мою позу, Слава с интересом разглядывает Лизу, предусмотрительно отойдя подальше. Наверное, боится, что в этот раз я не стану бить его в ребра, нацелясь своим кулаком прямиком в его наглую физиономию. — В смысле, обычно девушки у тебя высокие и во всех местах выдающиеся.
Теперь он рисует окружности перед своей грудью, явно намекая на отсутствие нужных изгибов в теле моей знакомой, а я все так же безразлично раскручиваю зонтик, игнорируя летящие в стороны брызги.
— Ладно, — друг капитулирует, становясь серьезным. — Понял, больше никакого смеха.
— И не вздумай ее смущать, и так трясется, как заяц, — считаю нужным предостеречь Лисицкого, прекрасно зная, с каким удовольствием он подтрунивает над моими подружками. С детства такой — не знает, когда вовремя остановиться, доводя окружающих до белого каления.
— Да что ты! Что я изверг какой-то? Она и так в панике, смотри, как коленки подрагивают, — явно преувеличивает, но я решаю не развивать эту тему, поскольку Волкова уже устранила последствия непогоды со своего лица и теперь идет к нам, натянуто улыбаясь.
— Впервые в театре? — первым заводит разговор мой друг, и я благодарно выдыхаю. Забираю ее верхнюю одежду и сдаю в гардероб.
— Да. В моем городе театра нет. Только дом культуры, но к нам редко приезжают артисты, — смущенно отзывается девушка, теребя поясок на своей талии. — Так что спасибо за эту возможность, — говорит уже мне, — сама бы вряд ли решилась сходить.
— Тебе понравится, — предлагая ей свою руку, Лисицкий галантно склоняет голову, как верный паж готовый всегда и везде сопровождать свою королеву. — Я Слава, единственный человек на земле способный выдержать общество Громова.
— Разве он настолько плох? — Лиза мешкает пару секунд, но все же принимает предложенную помощь, как-то виновато взглянув на меня.
— Спрашиваешь? Разбалованный заносчивый болван.
— Поговори мне еще, — и сам расслабляюсь, уверенно следуя в зал.
***
Мама, как всегда, в своем репертуаре: картинно прижимает руки к груди, возводит глаза к потолку и, принимая очередной букет, рассыпается в благодарностях, заводя свою любимую песню, что именно ради таких моментов и стоило посвятить свою жизнь сцене. Благодарным зрителям невдомек, что едва за ней закроется дверь гримерки, цветы распихают по старым пластиковым ведрам, оставив умирать в небольшом помещении на втором этаже, мягкие игрушки будут небрежно свалены в кучу, а маска дружелюбия сойдет с лица так же быстро, как этот грим, так тщательно накладываемый ей перед представлением. Человек она тяжелый. Пресытилась всеобщим вниманием, разучилась радоваться мелочам и все чаще сотрудничество с Эвелиной Громовой наводит ужас на известных режиссеров.
