Выше стен (СИ) - Ру Тори (лучшие бесплатные книги .txt, .fb2) 📗
В гостиной, за неимением других комнат ставшей «будуаром» матери, бардак похлеще, чем в моей норе — на незаправленной кровати валяется одежда, журналы и косметика, воняет духами вперемешку с чем-то кислым, а столик у зеркала завален бумагами.
Вытягиваю из основания стопки яркий красный листок, и ворох неоплаченных счетов разлетается по полу.
— Твою мать… — Я хватаюсь за голову.
Судя по последней долговой квитанции, мы торчим ЖЭКу сумму с четырьмя нулями и рискуем остаться без электричества, хотя все, что я зарабатывал, исправно отдавал матери, и та клялась, что своевременно вносит плату.
Распахиваю ее шифоньер и матерюсь — из него вываливаются шмотки. Явно новые.
В сердцах грохаю дверцей и вылетаю в прихожую.
Как можно быть такой конченой, как? Еще в прошлом году папаша заявил, что не станет больше ее содержать, так почему бы ей не умерить аппетиты?
Я выбрасываю свой цивильный шмот обратно в коробку, влезаю в привычный потертый худак и джинсы, зашнуровываю берцы и ухожу.
Ярость не выветривается из башки даже на улице — день обещает быть ясным и теплым, но меня постепенно и неотвратимо засасывает какая-то черная дыра.
Будь прокляты мои мама и папа.
Никогда бы не выбрал этих шлепнутых уродов в родители, если бы мог выбирать.
Мозг взрывается в поисках выхода. Мне надо где-то поднять денег, чтобы мы с матерью окончательно не сгинули в нищете.
Я соглашусь на любую работу, буду пахать сутками, но на поклон к этому мудаку-папаше никогда не пойду — напрасно он нарисовался на горизонте спустя столько времени.
Во дворе шараги многолюдно. Уставившись в грязный асфальт под носками ботинок, я плетусь на занятия, но, как по наитию, поднимаю взгляд.
«Папина радость», сияя обкуренной улыбкой, вразвалочку шагает впереди, без стеснения глазеет на прохожих, надувает пузыри из жвачки и выглядит абсолютно счастливой. Полы моего пальто хлопают ее по худым кривым ногам, а под ним обнаруживается похожее на тряпку платье.
Подавляю смешок, я увязываюсь за ней, обгоняю и преграждаю путь.
Дурочка запрокидывает голову и пялится на меня мутными, как бутылочное стекло, глазами.
— Прочитал твое сообщение только утром. Рано отрубился вчера… — с придыханием вру я. — Извини, что не ответил. Надеюсь, ты не обиделась и все остается в силе?
— Да, конечно! Да! — Деваха не верит собственному счастью и кивает как сумасшедшая, а мои кулаки зудят. Она моргает и ждет продолжения, и я «смущенно» улыбаюсь ей, но Сева, расталкивая медлительных студентов, с видом загнанного лося чешет навстречу.
— Здоров, Свят! — Он крепко пожимает мою руку. — Ты чего тут? Еле догнал… Там это… Николаич оборудование потащил, чует сердце — щас будет лабораторка.
Пару минут выслушиваю его треп про службу брательника в армейке, автомастерскую в гаражах и заниженные тачки, задаю тупые вопросы и отпускаю похабные шутки, и вспоминаю о Гафаровой, только когда та, поджав черные губы, растерянно отступает к своим размалеванным подружкам. Черт, тут я недокрутил. Ну и пусть. Переживет.
***
Выручаю Севу на лабораторке — просто так, из добрых побуждений, первым сдаю работу и пялюсь в окно. Альтруизм очень быстро испаряется под напором тяжелых дум о клешне слащавого уродца на талии моей девчонки, о нищете, из которой мне не выбраться, о беззаботной дуре, не знающей проблем, о папаше… Все же идея отомстить ему не так уж плоха и аморальна. Он сам не имеет понятия о морали.
На переменах его «радость» прогуливается по шараге, на шаг отставая от товарок и явно выискивая в толпе меня, но я не отсвечиваю — наблюдаю со стороны и не отвечаю на ее звонки.
После четвертой пары собираю манатки, не торопясь, иду к курилке и едва не ржу в голос. Дурочка уже там — смотрит на экран телефона, с тревогой оглядывается, разочарованно топчется на месте, ее впалые щеки бледнеют, а в глазах блестят слезы.
Если бы на месте «папиной радости» была другая девчонка, я бы ее пожалел. Даже не так — я бы никогда не довел ее до такого состояния. Но эта должна понять, что существует закон бумеранга. Что не нужно было меня еще и провоцировать.
Она достает из рюкзака мятую пачку, трясущимися пальцами вытягивает тонкую сигарету и хлопает по карманам пальто.
Мой выход.
Вырастаю перед ней и элегантно щелкаю зажигалкой. Ее поводит, щеки вспыхивают, а расфокусированный взгляд блуждает по моему лицу.
— Я думала, ты не придешь… — В интонации ясно слышится облегчение. Мы сейчас оба играем, но — надо отдать ей должное — актриса из нее вышла бы отличная.
— Я не мог не прийти… — Сражаю ее «искренним» признанием, и она глупо пялится на меня несколько долгих секунд.
— Пойдем? — Галантно отставляю локоть, и она повисает на нем. С трудом подавив желание стряхнуть дурочку с себя, как нечто мерзкое, продолжаю ее забалтывать: — Итак, Регина… Блин, красивое имя. Кто-нибудь говорил тебе, что ты шикарно выглядишь?
— Да! — нагло отзывается она. — А тебе кто-нибудь говорил, что ты похож на брендовую вещь среди кучи барахла?
Я офигеваю от такого сравнения.
На нас косятся прохожие, и меня сжирает испанский стыд за ее нелепый наряд и странную внешность. Какие бренды, чья бы мычала…
Волоку ее к отогнутым прутьям забора и дальше — к заброшенному саду, и Гафарова напрягается:
— А куда мы идем, Свят?
— Есть одно отличное место. — Я изображаю безмятежность. — Совсем рядом, но там другой мир. Десять минут прогулочным шагом, и романтика. Ты не пожалеешь, обещаю!
Она с готовностью кивает, а я мысленно клянусь себе в обратном.
— С тобой — хоть на край света! Потому что ты такой красивый… — бормочет она, еще сильнее сжимая мое предплечье.
Настолько явно ко мне никто никогда не подкатывал, и я реально ощущаю себя «святошей» — именно так меня кличут девки в шараге. «Заботливо» отвожу кривые узловатые ветви от лица дурочки, придерживаю ее на кочках и не даю провалиться в ямы, и она просит:
— Только не оставляй меня одну, ладно? Мне отсюда не выбраться.
Зачем же так переигрывать…
Раздражение растет, я начинаю от нее уставать, но глубоко вздыхаю и посылаю загадочный взгляд сверху вниз.
— С чего ты взяла, что я тебя оставлю? И в мыслях не было.
Мы пробираемся через отравленный туманом сад, проходим через пустырь и оказываемся в заброшенном дачном массиве.
Солнце еще высоко — греет спину и плечи, воздух пахнет вином и медом, перезревшие яблоки падают в высокую траву, на осколках стекол и выгоревшей листве блестит паутина.
Но осенний вечер крадется по пятам — из низин тянет сыростью, а в полинявшем голубом небе виднеется бледная луна.
— Как красиво! — выдает «папина радость», блаженно оскаливаясь. — Тут так красиво, Свят…
Мое сомнение в ее душевном нездоровье перерастает в уверенность.
— А сейчас будет еще красивее! — с тем же больным энтузиазмом отзываюсь я, веду дурочку к огромному недостроенному «дворцу», без церемоний хватаю за талию и помогаю взобраться на разрушенный кирпичный забор.
Коттеджный поселок, раскинувшийся в долине, напоминает лоскутное одеяло — ровные квадраты газонов разных оттенков зеленого и аккуратные домики, отгороженные от внешнего мира неприступной стеной.
«Папина радость» приходит в восторг:
— Невероятно!.. Слушай, Святик, а ведь я там живу! — Она садится на кирпичи, свешивает ноги, и я опускаюсь рядом, чтобы «разделить с ней момент».
— А, так у тебя богатый папочка? — уточняю я, но эта незамутненная дура все равно не просекает издевки.
— Мой папа — горец. В смысле, не горец из старого фильма, а настоящий горец. Ну, ты понял… — Она пытается шутить, но умнее все равно не выглядит. — Он давно не интересуется моей судьбой. А здесь живет мой отчим, Андрей. Он очень классный. Он красивый и любит мою маму — даже помог ей открыть арт-салон, хотя она долго не соглашалась принять его помощь. А мы с мамой нищие. Вообще нищебродки. Андрей вытащил нас из такого дерьма… Кстати, у него есть сын — мой сводный брат, но он странный. Не общается с таким замечательным отцом, и я никак не могу взять в толк почему. Чего ему не хватает?
