Прекрасный инстинкт (ЛП) - Холл С. Э. (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗
Когда он двигается, разговаривает, поет, играет на гитаре, прикасается, подмигивает, улыбается, смеется или с любовью направляет свое удивительное тело внутрь моего… все, что он делает, интригует меня. Он не просто хочет меня, он хочет только меня, и навечно.
— Пап, — шепчу я, — ущипни меня.
— Нет необходимости, дорогая, это по-настоящему. Можешь ли ты представить, о чем, должно быть, он думает прямо сейчас? Вероятно, пытается понять, какая же падающая звезда, на которую он загадал желание, оказалась той самой, или как так вышло, что Бог так любит его? Ты — награда, прекрасная Элизабет, и он это знает.
Наши гости встают и поворачиваются лицом ко мне, но я смотрю только на одного человека, и сейчас он занят тем же самым.
— Лишила меня дыхания, — он произносит одними губами и подмигивает мне, делая чуть заметный шаг навстречу, когда мы достигаем его.
Мой отец убирает мою руку со своей, целует тыльную сторону, а затем передает ее Кэннону.
— Я верю, что ты достоин, сынок, поэтому я отдаю тебе свою единственную дочь, своего ребенка. Когда тебе кажется, что ты достаточно продемонстрировал, что любишь ее, дорожишь ею, относишься к ней, как к королеве, — он опускает голову с почти неслышным всхлипыванием, а затем снова поднимает взгляд, — старайся усердней.
— Да, сэр. — Кэннон кивает и разворачивает нас к той, кто соединит нас на всю жизнь, к моей дорогой Альме.
Она излагает традиционные заготовленные фразы, а затем переходит к нашей части.
— Вы приготовили свои собственные клятвы?
Мы оба киваем, и Кэннон многозначительно выгибает правую бровь, но я трясу головой.
— Ты первый, детка.
Он вытаскивает листок бумаги из своего кармана (там, наверное, список) и прочищает комок в горле.
— Ты была урожденной Элизабет Ханна Кармайкл, и я люблю ее, но лично для меня ты Лиззи Чарующая Сирена Блэквелл, и ты стала ею с той секунды, как пригласила меня на борт своего автобуса. Ты всегда сияешь изнутри и совершенно ослепила меня. Я клянусь этим, последним, и каждым вздохом между ними обожать тебя, ценить тебя, поддерживать тебя, давать опору, полагаться на тебя, заботиться о тебе или закрыть рот и кивать — все, что тебе нужно, в любое время, когда тебе это понадобится. Я всегда буду ставить тебя превыше всего, особенно себя, и, если у меня не будет того, в чем ты нуждаешься, я отыщу это, построю, изобрету, только лишь бы увидеть твою улыбку. Я люблю тебя, Лиззи, — он убирает листок и делает шаг ко мне, обхватив руками мои щеки. — Ты молниеносно стала, есть и всегда будешь моим самым прекрасным инстинктом.
— Это было очень, очень хорошо, Кэннон, — произносит Коннер, вся публика сдавленно смеется, мой собственный смех сопровождается смахиванием слез.
— Элизабет? — Альма дает понять, что настала моя очередь.
Глубокий вдох для него, выдох для себя, я начинаю, не нуждаясь ни в какой бумажке.
— Кэннон…
Ох, прекрасно, одно слово, и мой голос срывается в рыдание.
Он улыбается, берет обе мои руки в свои, чтобы вселить в меня уверенность.
— Еще раз, малышка, вдох для меня, — он делает то же самое вместе со мной, ободряюще кивая, — а теперь выдох для себя.
— Лучше, — я киваю и начинаю заново. — Кэннон, любовь нетерпелива: я не могла дождаться, когда ты посмотришь на меня так же, как я, когда украдкой бросала на тебя взгляд. Любовь не всегда любезна: я могу быть не в духе, обороняющейся и язвительной, но, к счастью, у тебя прекрасный избирательный слух, — он хихикает, но только я могу его слышать, и подмигивает мне. — Любовь непременно завистлива: я ревную к каждому моменту твоего времени, которое не могу разделить с тобой. Иногда я просыпаюсь по ночам и наблюдаю за тем, как ты спишь, такой умиротворенный и красивый, и ненавижу каждую медленно тянущуюся секунду ночи, пока ты не проснешься, чтобы озарить светом мой день. Любовь горделива.
Я поворачиваюсь к толпе и указываю на него.
— Этот великолепный мужчина — мой! — это заставляет всех засмеяться. — Но все остальное довольно точно. Я всегда буду оберегать тебя и доверять тебе, и давать исключительные причины доверять мне. Я всегда буду надеяться на еще одну минутку рядом с тобой, еще один поцелуй, еще одно объятие. И моя любовь к тебе никогда не угаснет. С первого мгновения я принадлежала, принадлежу и всегда буду принадлежать только тебе одному своим разумом, телом, сердцем и душой. Спасибо за то, что выбрал меня, Кэннон, за то, что никогда не сдаешься, за то, что видишь и раскрываешь во мне все то, о чем я даже не подозревала. Всю свою жизнь я буду благодарить тебя. Я люблю тебя.
Не сказать, что плачущий мужчина — это непривлекательно и не достойно мужчины. Любовь, стекающая по щекам Кэннона, лишает дыхания.
— Твоя, — я произношу одними губами, приподнимаясь, чтобы помочь ему вытереть слезы.
— Твоя была лучше, Бетти! — с гордостью громко произносит Коннер и хлопает в ладоши.
Пока все остальные смеются, даже Кэннон присоединяется к ним с легкой усмешкой, я ничего не могу с собой поделать и хмурюсь, выражая неодобрение. Это совсем не так, и я не хочу, чтобы мой любимый сомневался относительно того, что его поэтическая клятва значит для меня.
— Это неправда, детка. То, что ты сказал, было просто волшебно. Это значит для меня целый мир.
— И ты значишь для меня целый мир, но Лиззи, любимая, по этой самой причине именно ты пишешь стихи, — он прижимает меня к своей груди и шепчет, — нужен кусочек.
Этот крошечный укус прямо под моим ухом оборачивается тем, что мое тело наклоняется назад, а глубокий поцелуй опаляет меня от пальцев ног до кончиков волос.
— Хорошо, — импровизирует Альма, — позвольте представить вам мистера и миссис Кэннона и Элизабет Блэквеллов!
— Ю-ху! Хватит поцелуев, пришло время для торта!
Есть догадки, кто именно проверещал это?
Мы выпрямляемся, чтобы вдохнуть воздух, оба улыбающиеся и с распухшими, влажными губами. Поскольку наша свадьба проходит в нашем доме, я воспользуюсь этой восхитительной возможностью.
— Я сбегаю наверх, чтобы переодеться, детка, встретимся здесь в десять.
— Я пойду с тобой, — он начинает идти следом, но моя твердая рука, упирающаяся в его грудь, резко останавливает его.
— Ни единого шанса, — по моему понимающему выражению лица ясно, что я раскусила его. — Я почувствовала, какие у тебя планы, пока была в наклонном положении, а у нас полный двор гостей. Ты остаешься, думая о всяких пошлых вещах, а я вернусь в десять.
Я быстро убегаю, приподнимая платье, чтобы не споткнуться, и стремительно врываюсь в нашу спальню, чтобы переодеться в одежду, сшитую из какого угодно материала, только не как у этого платья, вызывающего зуд.
По пути обратно меня останавливают все гости и каждый в отдельности с крепкими объятиями, поцелуями, пожеланиями и конвертами с подарками, принимать которые мне было неудобно, и тремя особенно долгими искренними разговорами с Брюсом-американским лосем, Джаредом и… Реттом. Я только пообещала ему танец чуть позже, когда голос того, к кому я пришла за успокоением, заговорил через микрофон. Уже смеркается, но фонарики на деревьях прекрасно позволяют мне рассмотреть его — рубашка еще немного расстегнута и навыпуск, и даже отсюда заметно, как его глаза горят страстью.
— Моя прекрасная жена, уже прошло больше сорока минут. Помнишь ту часть про «любовь нетерпелива»? Да. Я, ты, наш первый танец. Сейчас. Я жду тебя прямо вот здесь, — он указывает на середину разложенного танцпола, — и я выбрал песню. Готова, сирена?
Я с нетерпением киваю ему головой и через темный двор держу свой путь туда, где он будет ждать меня.
— Потанцуй со мной, красавица, — напевает он еле слышно и прижимает меня к себе, низко обвивая одной рукой мою талию, а другой крепко сжимает мою ладонь, располагая ее между нами на уровне груди. Он прислоняется своим лбом к моему, медленно раскачивая наши тела под «Hold You in My Arms» Рэя Монтейна, и легко касается своими губами моих. — Ты можешь поверить, что мы здесь? — спрашивает он. — Женаты, у нас есть свой дом, семья? Это кажется невероятным.
