Раздел имущества - Джонсон Диана (читаем бесплатно книги полностью TXT) 📗
У Эми никогда не было сомнений в своей сексуальной адекватности, но теперь она начала опасаться, что огромная пропасть, лежащая между культурами, из которых ей знакома была только своя национальная, делала сексуальные отношения разными в разных странах. Она вспомнила странные японские гравюры, на которых полностью одетые люди проникали своими половыми органами сквозь складки кимоно, чтобы осуществить соитие с другими людьми, — была ли то реальность или художественный вымысел? Она вспомнила о телевизионном фильме, в котором голые французские девушки делали стойку на голове. Или фильм Альмадовара[181], который шел в Пало-Альто в некоторых кинотеатрах и в котором героиня наслаждается куннилингусом, раскачиваясь на бельевой веревке. В этом проявилась какая-то испанская специфика? Или нет?
Или даже хуже: может быть, Отто просто понял, что она не собирается покупать шале близ лыжного курорта? Она не верила в свою эмоциональную уязвимость — ни в коем случае, но тем не менее эти мысли расстраивали и беспокоили ее. И одной из причин беспокойства было опасение, что ее приключение с Отто не казалось ей достаточно умным.
И все-таки она ощущала любовное томление, у которого не было имени. Полночь еще не наступила, и ее квартира вдруг показалась ей слишком тесной: чувство было такое, словно пространство давило на нее. Этому чувству нельзя было поддаваться, иначе оно могло поставить под сомнение весь проект, который привел ее сюда и к которому она уже теперь испытывала противоречивые чувства. Она надела пальто и вышла на улицу, чтобы полюбоваться видами Сены вверх и вниз по течению, как она часто делала в последнее время. Ей очень нравилось, что в Париже женщина могла гулять по ночам одна, не испытывая беспокойства, не то что в Пало-Альто. У нее не было объяснения этой проблемы в Пало-Альто, которое не показалось бы чересчур политически некорректным. Находясь здесь, она часто чувствовала, что ей приходится подвергать цензуре свое сознание, устанавливая определенные рамки для своих размышлений, чтобы избегать осознания некоторых острых моментов, которые касались Америки и к которым она не была готова.
Она остановилась на мосту Карусель над черной рекой, чтобы полюбоваться на огни, освещавшие пролеты мостов с обеих сторон, имевшие форму арок: образ и его зеркальное отражение, возвращавшее к началу бесконечное множество раз. Это было, несомненно, одно из красивейших зрелищ на земле. Является ли красота окружающего мира позитивной ценностью, как сотрудничество, за которую обществу приходится платить свою цену? Французы, очевидно, думают именно так. Князя Кропоткина, насколько она помнила, красота интересовала мало.
Она скорее почувствовала, чем увидела, что кто-то к ней приближается, а потом поняла, что это Эмиль Аббу: с поднятым воротником и шарфом, обернутым вокруг шеи, он быстрыми шагами направлялся к ней со стороны дома Жеральдин. Он поднял руку в приветствии. В том, что она встретила кого-то знакомого среди ночи в Париже, особенно Аббу, которого она недавно видела в окружении семьи, было что-то обеспокоившее ее, и, несмотря на свои размышления о безопасности в Париже, она ощутила страх, как будто он мог причинить ей зло. Или это было чувство вины, как будто ее застали за чем-то нехорошим?
— Bonjour, mademoiselle, — сказал Эмиль. — Est-ce que la soirée vous a plu?[182]
— Qui, — ответила Эми. — Все было замечательно. Надеюсь, посуды оказалось не очень много… Мне следовало остаться… Вечер был чудесный. — Какие глупости она говорит. Конечно, у Жеральдин есть помощницы на кухне, она не моет посуду, что за нелепое замечание.
— Да нет, она любит устраивать приемы. — Повисло молчание.
— О, хорошо.
Неожиданно он взял ее под руку.
— Почему вы здесь? Пойдемте, выпьем коньяку или съедим что-нибудь.
Какое странное стечение обстоятельств. Эми пассивно пошла с ним по направлению к Сен-Жермен, по улице Сент-Пэр, удивляясь, почему она это делает. Да он-то как тут оказался, в самом деле?
— У нее много знакомых американцев, — сказала Эми. — Я думаю, она хотела, чтобы я почувствовала себя как дома.
— Вот, «Флор».
Они зашли в кафе — несмотря на позднее время, тут было много народу — и сели на террасе под кондиционерами, согревавшими помещение теплым воздухом. Он заказал два бокала коньяку, не спросив, чего она хочет. Эми не понимала даже, почему она тут сидит, почему так неосмотрительно заговорила об американцах, что неизбежно вызовет его критику и заставит ее снова заступаться за свою страну, даже если она будет наполовину согласна с тем, что он скорее всего скажет. Сегодня вечером во «Флор» оказалось много американцев, но были еще и пожилые француженки, смотрящие в свои бокалы с анисовым ликером, как та зеленоватая женщина на картине, которую видела Эми, что разглядывала свой абсент. Эми и Эмиль смотрели друг на друга. Он, вероятно, как и она, спрашивал себя, почему они здесь или о чем теперь говорить? Нет, ей не было неприятно сидеть в полночь в парижском кафе в компании красивого француза — это ведь вполне соответствовало ее мечтам о Европе, разве нет? И почему у нее всегда такие противоречивые чувства? Неужели противоречивость легче пробивает себе дорогу, чем убежденность?
— Вы знакомы с работами князя Кропоткина? — спросила она лишь затем, чтобы найти хоть какую-то тему для разговора.
— Oui, а что?
Эми удивилась. Несмотря на то что она часто пыталась поговорить на эту тему, это было впервые, что кто-то о нем слышал.
— Я нахожу его интересной личностью. — И она стала рассказывать ему о своем убеждении, что идеи Кропоткина надо распространять.
— Тогда вы анархистка, а я принимал вас за капиталистку, — сказал он. Имел ли он в виду ее личную ситуацию или американский образ жизни в целом? Она насторожилась. — Естественно, взаимопомощь — это хорошая идея, сотрудничество — это хорошо, но, кроме того, нужны принципы, — добавил он.
— О, конечно, — согласилась Эми, думая в замешательстве, что сотрудничество — это принцип. Что он имел в виду? — На мосту было так красиво, я пыталась вспомнить, что он говорил о красоте.
— Я могу сказать вам. Он сказал, что красота — это «тщательно продуманная идея». — Как удивительно, что Эмиль это знает! — Я могу даже проиллюстрировать эту мысль. У Жеральдин вы выглядели очень красиво — мне объясняли, что нельзя говорить подобное американцам, а то они подумают, что вы оскорбляете их серьезность. Но я хочу сказать, что именно тогда, когда Кип говорил мне о вашей доброте к нему, я начал замечать вашу красоту. Моя идея мешала мне видеть. Странная корректива — вдруг это осознать. Но почему вы подумали именно об этой абстрактной идее?
— Я думала о том, что за тем, как французы относятся к набережным и мостам, стоит какая-то идея, а может быть, лучше сказать предположение, что это должно быть красиво, — у нас дома так не думают. Обычно вдоль рек у нас заводы.
Очевидно, Эмиль едва удержался, чтобы не прокомментировать ее слова в пренебрежительном смысле к их культуре.
— Я должен перед вами извиниться. Я не оценил размеров всей той помощи, которую вы оказали Кипу. Я слышал, именно вы послали его в школу в Версале?
— Да, а что?
— Это тоже очень щедро с вашей стороны.
— О, я уверена, что они вернут мне эти деньги, — сказала Эми. — Если нет, я заставлю его косить мою лужайку или делать что-нибудь такое. — Господин Осуорси точно не знал, как теперь обстоят дела Кипа в Америке и достанется ли Керри, по крайней мере, опека над братом.
— Говорят, что у американцев несколько беззаботное отношение к деньгам.
— Только не у меня, я очень осторожна, — сказала Эми. — Некоторые вопросы очень важны, например школа.
— Я не хотел, чтобы мои слова прозвучали как критика.
— На самом деле? Тогда это первое за все время, что вы сказали мне не как… Почему Кип избегает меня? Он едва говорил со мной.
— Думаю, он смущен тем, как ведет себя его сестра.
