Работа над ошибками (СИ) - Квашнина Елена Дмитриевна (список книг .TXT) 📗
Я шла из магазина, улыбаясь своим мыслям. Завтра суббота. Придет выпить чаю Лидуся. Я передам через нее Ивану, что согласна… Попробуем быть вместе…
Все еще улыбаясь, открывала дверь квартиры, когда по лестнице взлетел взъерошенный Димка.
— Мам! Отец уезжает!
Сумки выпали из моих рук. Я смотрела на сына, и паника быстро заполняла мою душу. Не дождался. Не хочет больше унижаться. Не помиримся никогда…
— Ну, что ты стоишь?! — заорал на меня Димка. — Беги же скорей! Он ведь сейчас уходит! Останови его. Прощения попроси.
На меня как столбняк напал. Оцепенела.
— Да не стой ты так! Беги! Ведь опоздаешь!
Димка схватил меня за руку, потянул за собой вниз, борясь с моим несвоевременным оцепенением. И тащил так всю дорогу. Сам бежал и меня заставлял. Я запыхалась. Не поспевала за шустрым сыночком. У квартиры Лукиных, пока Димка колотил в дверь, забыв про звонок, попробовала перевести дух. Воздух вошел в легкие острыми иглами, причиняя боль.
Дверь нам открыла Лидуся. И сразу отвернулась, не желая глядеть на меня. Мне сейчас было не до ее партизанских маневров. Я стремительно прошла в комнату и споткнулась, увидев как Иван застегивает замки на большом сером чемодане. Он быстро взглянул на меня. Перевел взгляд на Димку. Спросил безразлично:
— Попрощаться пришла?
Ответить я не смогла. Пошевелила губами, как рыба в аквариуме. Ни звука не получилось. Иван между тем поставил чемодан на пол, рядом пристроил несколько больших коробок и большую сумку на колесиках. Саня называл такие сумки «мечтой оккупанта». «Оккупантами» он давным-давно окрестил «челноков». Господи! Какие дурацкие мысли лезут в голову. Про сумки, про «челноков». Нашла время! Усилием воли отогнала прочь всю эту чушь, пропустив момент, когда Иван успел накинуть кожаную куртку.
— Дим! Ты мне поможешь с вещами?
Он разговаривал с сыном, старательно избегая смотреть мне в глаза. Димка схватил «мечту оккупанта», потащил к двери. Лидуся с дочерью, Саня, тетя Маша стояли в узком проходе между кухней и прихожей. Смотрели на нас с Иваном со странным любопытством. Я застеснялась. Повернулась к Ивану.
— Значит, уезжаешь?
— Да, — буркнул он, все еще не глядя на меня.
— Можно я провожу?
— Проводи, — Иван пожал крутыми плечами. Потом посмотрел на своих близких.
— Ну, с вами я не прощаюсь. Забегу на днях. Расскажу, как устроился.
И он внезапно подмигнул Лидусе. Та закусила губу и уставилась в пол. Саня, наоборот, вперил взгляд в потолок. Что-то тут было не так. От меня явно что-то скрывали. Правда, тетя Маша с Катюшкой смотрели торжественно и серьезно. Иван подошел к ним. Чмокнул в щеку мать, пожал руку Сане, легонько щелкнул пальцем по носу Катюшку. Пошел на выход. Я двинулась следом. Лукины остались на месте. Бывают ведь тактичные люди. Лишь тетя Маша неизвестно почему с облегчением вздохнула. Осенила нас крестом.
На лестнице я тихонько спросила, боясь, что в голосе зазвенят невыплаканные слезы:
— Куда ты едешь?
Площадка между лестничными маршами показалась Ивану вполне удобным для разговора местом. Он поставил на заплеванный пол чемодан и коробки. Серьезно посмотрел и серьезно сказал:
— Есть одна женщина, которая любила меня много лет. И все эти годы ждала. Я к ней еду. Если тебя так любят, разве позволительно пройти мимо?
— Понятно, — прошептала я. Ни о чем больше не спрашивала. Моргала глазами, стараясь прогнать выступающую на ресницах влагу. В конце-концов, разве Иван не достоин любви? Разве не может быть еще женщины, которая любила бы его не меньше, чем я? Что мне известно про его жизнь?
Димка ждал нас у подъезда. Смотрел, что делает Иван, и делал то же самое. Я думала, они пойдут к машине, которая стояла слева. Но они повернули направо. Не сразу до меня дошло, что мы идем к нам домой. Зачем?
Поднялись по лестнице. Возле двери Иван споткнулся о валявшиеся сумки. Удивился:
— Надо же! Сумки кто-то бросил…
— Это я… Это мои сумки…
Суетливо бросилась подбирать их. Схватила в охапку, прижала к груди. Иван поставил свою поклажу перед дверью.
— Дим! — раскрыл ладонь. — Ключи отцу сдай!
— Держи, пап, — Димка порылся в кармане, вложил в протянутую к нему руку ключи.
Я ошарашено смотрела на сына. Он сказал Ивану «Папа»! Сказал или мне послышалось? Иван в это время открыл дверь и стал заносить вещи.
— Ты что делаешь? — зачем-то спросила его, болезненно пытаясь осмыслить происходящее.
— Я здесь жить буду, — нахально улыбнулся Иван. — Я тебе пять минут назад объяснил. По-моему, вполне достаточно. И так все ясно.
По-прежнему прижимая к груди сумки, опустилась на пол у порога, не веря происходящему. Сидела не шевелясь. Потрясение, вызванное его предполагаемым отъездом, было слишком велико, чтобы пройти бесследно.
— Ну что ты сидишь на грязном полу? — возмутился Иван, наклоняясь ко мне. — Вставай!
Я смотрела на него и улыбалась во весь рот. Мне не хотелось вставать. Мне не хотелось никуда идти. Хотелось сидеть вот так вечно, смотреть, как переливается серо-синий перламутр его невозможных глаз, как плещется в уголках его губ усмешка. По щекам у меня бежали слезы. Первый раз в жизни — от радости! Честное слово!
— Понимаю, — Иван откровенно смеялся. — Тебя никогда не носили на руках, и ты хочешь попробовать именно сейчас.
Он просунул руки мне под спину, под колени. С трудом выпрямился, стараясь удержать одновременно и равновесие, и меня.
— Тяжела ты, шапка Мономаха!
И дальше уже легко понес в дом. Теперь наш дом.
ЭПИЛОГ
Летом воскресный день надо обязательно проводить с семьей. Желательно на даче. Только об этом и твердила тетя Маша Димке в последнее время. Как же! Послушал он ее! В июле он собирался вопреки моему мнению и при полной поддержке отца отбыть в трудовой лагерь. Поэтому июнь хотел отгулять, как заблагорассудится. Я возмущалась. Мой папочка, который на удивление спокойно воспринял появление возле меня Ивана, ожидаемой помощи не оказал, побаиваясь конфликта с новым зятем. Видимо, Иван потряс его своим спокойствием и невозмутимостью. Во всяком случае, мои родители за два последних месяца приезжали к нам уже дважды. Если учесть, что раньше подобные события происходили раз в год, то надо думать, Ивана через столько лет наконец признали достойным. Поэтому и в действия его предпочли не вмешиваться. Если он позволяет сыну бездельничать, пусть. Это его сын.
Хорошо хоть, что дальше поджаривания на солнышке у Борисовских прудов в компании Ларисы Коноваловой и парочки приятелей Димкина фантазия не простиралась. Иван только презрительно хмыкал. Вмешиваться не считал необходимым. Давал сыну время освоиться с новым семейным положением. Мне такой возможности не предоставил. В мае мы с ним активно трудились на даче у Лукиных. Сейчас начался период культурного отдыха. Так хотелось Ивану.
В эту субботу гуляли в Царицынском парке. Катались на лодке. Гребли по очереди. Разными физическими нагрузками и упражнениями Иван пытался укрепить мое пошатнувшееся здоровье. Я так ухайдакалась на веслах, что сегодня с утра устроила забастовку. Выставка икон прекрасно без меня существовала годами и еще неделю потерпит. Ни до какого Коломенского ноги мои не дойдут. Они завяжутся в узелок, и я рухну по дороге. А Ивану придется тащить меня на руках. Иван смеялся. На руках? Легко. Хоть всю жизнь. Но так ведь и ноги могут атрофироваться. Придется покупать инвалидную коляску.
Коляска коляской, а Иван меня все-таки пожалел. И теперь мы не хуже сына жарили на солнышке пятки. Только место выбрали поукромней. В овраге. Возле погреба для картошки. Обоих туда тянуло, словно магнитом.
Как заправские буржуи набили корзинку для пикников, то бишь, сумку на колесиках бутербродами и газировкой, полотенцами, детективами. И отправились к погребу на весь день. Играли в бадминтон. Брызгались мутной, грязноватой водой из Чертановки. Возились. Есть почему-то не хотелось. Только пили. Часам к трем угомонились. И теперь валялись на стареньком байковом одеяле, в которое я когда-то заворачивала грудного Димку. Подремывали.
