Работа над ошибками (СИ) - Квашнина Елена Дмитриевна (список книг .TXT) 📗
Черная «Волга» наконец уехала. Мы ждали целую вечность. Потом выяснилось, что не больше двадцати минут. И вдруг пришел бритоголовый начштаба. Сказал шутливо, с балаганными интонациями в голосе:
— Все ребята, все! Можно расходиться. Не будет больше никакого ОМОНа. Не будет больше никаких танков. Ложная тревога.
Странным показалось в тот момент, что все закончилось. Последний час потребовал от людей такого напряжения сил, такого взлета души, что лица вокруг сейчас выглядели опустошенными, обессиленными.
Все тихо начали расходиться. Без шуток и легкого трепа. С отсутствующими взглядами. Я кинула последний взгляд на Ивана и пошла к рюкзаку, брошенному в парке возле палаток. Через минуту меня догнал Саня.
— Кать! Нашу сотню попросили остаться. Надо подежурить в оцеплении до десяти часов, пока Горбачев не приедет.
И всего-то два часа? Ладно. Надо так надо.
Мы стояли в оцеплении до десяти часов. Как назло сияло солнце. Начиналась жара. Мокрая одежда и обувь высыхали, дымились испарениями, коробились, причиняя большие неудобства. Вдруг навалились усталость и голод. Жажды не было. Газировку и сигареты нам периодически приносили. Затем выяснилось — Горбачев не приедет. Обещанный на смену московский ОМОН где-то застрял. И нас сначала попросили постоять до двух часов дня, до начала митинга. Потом — до его окончания.
Я, возможно, не выдержала бы, рухнула прямо на асфальт, не произойди со мной забавный случай, который дал небольшую разрядку.
На митинг начал собираться народ. Люди текли мимо нашего оцепления неторопливой рекой. И в этой реке я увидела свою Татьяну. Подругу с работы. Она шла рядом с парторгом Хвостовой. Слушала ее и крутила головой, разглядывая все подряд. И заметила-таки меня. Я помахала ей рукой. Видимо, Татьяна сказала об этом Хвостовой. Та моментально повернула голову в мою сторону. Прищурилась, вглядываясь. Стала выбираться из толпы к оцеплению. Справилась более или менее успешно. Татьяну тем временем относило толпой. Она кричала Хвостовой, звала ее. Хвостова делала вид, что не слышит. Обнимала меня, расспрашивала, ласково улыбалась. Я с трудом удерживалась от искушения сказать:
— Да пошли вы, Тамара Авксеньтьевна, к бабушке в рай.
Сил оставалось слишком мало. Тратить их на какую-то Хвостову? Еще чего! Напоследок Хвостова обняла меня за плечи и развернулась к толпе, гордо поглядывая по сторонам: все ли видят, что она лучший друг одного из защитников Белого дома? Едва Хвостова отошла, я негромко поделилась с Саней:
— Ей-богу, с трудом удержалась, чтоб не ударить ее.
— А кто это? — тут же встряла Анюта.
— Ты не поверишь, — хмыкнула ей в ответ. — Это наш парторг. Да еще сталинской ориентации.
То ли ребята слишком устали, то ли нервы у всех были на пределе, но после десятисекундного молчания сотня грохнула дружным хохотом. Гоготали до истерики. Никак не могли успокоиться. Володя даже прикрикнул. Дескать, на вас сейчас весь мир смотрит, а вы не способны элементарную дисциплину соблюсти. И правда, везде сновали иностранцы с теле- и видеокамерами, нацеливая на нас черные глазки своих съемочных аппаратов. Мы немного притихли. Валерка Хренов вытер выступившие от смеха слезы и медленно, сладенько-сладенько проговорил:
— Что же ты, солнышко, сразу нам не сказала. Ай-ай-ай… Нехорошо. С каким ветерком мы бы ее сейчас прокатили!
Сотня снова разразилась истерическим хохотом. Володя больше не кричал на нас. Не мог. Сам досмеялся до слез, до икоты.
В шестом часу вечера мы с Саней с трудом тащились к метро, еле переставляя ноги. Мечтали лишь о горячей ванне и мягкой подушке. Почти у самого метро Саня спросил:
— Слушай, Кать! А тогда у танка точно Иван был?
— Точно.
— Ты его хорошо разглядела? Ты его действительно видела?
Я устало посмотрела на Сашку, на этого Фому-неверующего.
— Я его и сегодня видела. Не веришь? Тогда вон, смотри! Сейчас в метро войдет.
Показала рукой. Саня встрепенулся. Стал смотреть в нужном направлении. Иван в этот момент как раз обернулся, прощался с кем-то. Не разглядеть его было невозможно. Саня развел руками, признавая мою правоту. Жалостливо посмотрел мне в лицо.
— Хочешь, я его догоню?
— Не надо. Едем-ка лучше домой, спать.
— Но почему, Кать?
— Видеть его с собой на одной баррикаде — это гораздо больше, чем просто встреча. Мне хватило с избытком. От перебора я сломаюсь.
Хорошо, когда в такие минуты с тобой не подруга, а друг. Ни одного вопроса, ни одного слова. Саня все понял. Понял и принял, уважая мои чувства. Обнял меня за плечи. Я обхватила его за талию. И так, поддерживая друг друга, мы медленно поковыляли к дверям, за которыми недавно скрылся Иван.
СЕЙЧАС
Утром Димка не разговаривал со мной. Смотрел зло и презрительно. Я было сделала попытку «навести мосты». И получила, как оплеуху, гневную тираду:
— Он из-за тебя ушел, да? Я знаю. Из-за тебя. Ты стала, как дедушка. Дед людей ненавидит, и ты туда же. Ты вообще… ты… ты… Ты — Медуза Горгона…
Не выдержал, сорвался. Со слезами на глазах бросился в свою комнату. А Медуза Горгона села за стол пить свой утренний кофе. С сигаретой. Пустота в душе поглотила Димкины обидные слова, как будто их и не было. Или бессонная ночь сказывалась?
Качели наших отношений с Иваном сделали рывок вниз. До чего знакомое состояние. Но на сей раз я окажусь в полном одиночестве. Если сын обозвал Медузой Горгоной, то, что мне выдадут Лидуся, Никита? Поддержки ждать неоткуда.
Однако я не чувствовала себя виноватой. Или чувствовала? А Иван? Он, что? Агнец божий? Сейчас он не только от меня сбежал, но и от сына. Нет, если по Гамбургскому счету, хороши мы оба. И как он, мужик, не смог понять моего, такого естественного стремления сохранить свободу? Слишком дорого она мне досталась для того, чтобы проститься с ней по первому требованию пусть даже Ивана. То, что дорого достается, дорого и ценится. Иван и представить себе не в состоянии мои ощущения. Выйти за него — значит опять стать зависимой, опять бояться… Чего? Да всего. Неосторожного слова или жеста. Непонимания. И бояться потерять Ивана. Пока он не со мной, мне бояться нечего…
Я ничего не решила, ни к чему не пришла. Просто проживала день за днем, как во сне. Димка на меня злился. Меня это мало трогало. Фонарный столб чувствует больше, чем я ощущала в те дни. Опять замаячил рядом Котов со своим дурацким планом. Татьяна пыталась узнать, в чем дело, поддержать, утешить. Я видела их, как сквозь пыльное стекло. Видела, как шевелятся их губы. Но смысл их слов не доходил до моего разума, до моего сердца.
Димка постепенно перестал злиться. И теперь смотрел на меня с некоторой опаской, как бы не понимая, что происходит. Он каждый день уходил к Лукиным и возвращался домой только ночевать. Ничего ему не говорила. Он достаточно вырос, имеет право выбора. Я проиграла Ивану сына. Что ж. Проигрывать тоже надо уметь. И я училась этому тяжелому искусству. Димку мое поведение, скорее всего, задевало. Он ждал каких-то разборок. Так и не дождался. Однажды не утерпел, спросил:
— Ты не против, что я у Лукиных все время?
— Нет.
Мне не хотелось говорить на эту тему. Вот о погоде можно. Или там о ценах на шмотки. Вру. Мне вообще не хотелось говорить с Димкой. Поэтому сделала единственно возможное. Достала учебники, методички, тетради и села готовиться к урокам. Отгородилась от сына, от своих и его проблем. Димка, обижено сопя, пошел в прихожую. Одевался. Опять уходил к Ивану. Но почему-то не слишком торопился. Вдруг вернулся.
— Мам!
Я подняла голову от учебников. Посмотрела на сына внимательно. Димка выглядел растерянным.
— Тебе что? Уже никто не нужен? Да? И я не нужен?
Постаралась объяснить ему, как взрослому:
— Дима… У меня сейчас нелегкий период… И лучше меня не трогать. Пока лучше не трогать… Иди куда шел…
Он подчинился. Но не сделал и трех шагов. Вернулся. Сел передо мной. Прямо на пол. Обхватил руками колени.
