Слабая женщина, склонная к меланхолии - Волчок Ирина (полная версия книги txt) 📗
— Я ничего не скрываю, — с достоинством соврала Ася. — Мне скрывать нечего. У меня жизнь обыкновенная.
— Асенька хорошая… — Тугарин искренне удивился. — Это у тебя-то жизнь обыкновенная?! Ну, вам, колдуньям, видней… Расскажи мне еще что-нибудь.
Он все время просил ее рассказать «еще что-нибудь». И она рассказывала — даже то, чего рассказывать не собиралась. Наверное, он уже все о ней знал, но все время что-то спрашивал, спрашивал, спрашивал… От его вопросов тоже возникла какая-то зависимость. Она ждала его вопросов. Пыталась угадать, о чем он спросит в следующий раз. Заранее придумывала ответы. А вопросы всегда были неожиданными.
— А тебя Роман совсем не интересует?
Она не поняла, о чем он. Сначала даже подумала, что это он их отношения так старомодно назвал. Хотя «отношения» — тоже нелепо звучит. И вообще, не надо, чтобы все это получало какое-то название. Потому что все пройдет — и… и все пройдет. Без невыносимой пошлости неудавшегося романа. Или удавшегося, какая разница… Без идиотских вычислений, «кто кого бросил». Без не менее идиотских размышлений, «как было бы, если бы все было не так».
— Роман Борзенков, — уточнил Тугарин, с интересом наблюдая за ее замешательством. — Твой бывший муж… Ага, ясно: ты о нем забыла, да? Хорошо.
— Да у него ничего страшного, — почему-то виновато сказала она. — Только веки обожжены, одно рассечено немножко, а с глазами все в порядке. Мне Алексеев еще тогда сказал. А что лоб поранен — так это уже не по нашему профилю.
— Ага, с профессиональной точки зрения он тебе неинтересен, — понял Тугарин. — А с какой-нибудь другой?
— А других точек зрения у меня нет, — почти честно ответила Ася. — А почему ты спрашиваешь?… А! Поняла. Наверное, это тебя он интересует с профессиональной точки зрения, да? Ты хочешь о нем узнать что-нибудь? Но я правда ничего не знаю.
— Да все мы о нем уже узнали, — пренебрежительно сказал Тугарин. — Там и узнавать-то нечего. Манекеном работал.
— А раньше работал тренером по плаванию, — равнодушно отозвалась Ася. — Но и раньше предлагали манекенщиком работать. В рекламе какой-то.
— Нет, манекен — это другое… Это работа очень опасная.
— Тогда ты что-то перепутал, — уверенно возразила она. — Роман никогда бы не согласился на опасную работу.
— А его согласия никто и не спрашивал, — сказал Тугарин. — Засветили пыжом в упор — и к вам. Думали, что на второй этаж понесут. Один из санитаров из этих был… Эй, ты чего? Это же ты мне прямо сразу написала, что у него никакого ружья не было. Я думал — ты догадалась…
— О чем? — Ася почувствовала, как в солнечном сплетении холодеет. Она думала, что после того, как все кончилось, холод в солнечном сплетении не вернется никогда. — Ему что, кто-то специально стрелял в лицо, чтобы вместе с ним попасть в карантинное отделение?
— Ну да, — спокойно подтвердил Тугарин. — У них несколько планов было, в том числе и с экстренной операцией. И все — на один день. Некоторых мы еще днем… э-э… остановили. Почему все наши и были заняты. А эти спешили. Вот напролом и поперли. Тебе интересно? Рассказать?
— Мне неинтересно, — сердито сказала Ася. — Мне опять страшно… Расскажи как следует.
Может быть, Тугарин рассказывал не так, как следовало. А может быть, вообще ничего рассказывать не следовало бы… Потому что от того, что он рассказывал, ей опять становилось страшно. И это при том, что он наверняка не все рассказывал. И с очевидной целью — чтобы ее успокоить. И хвастливым мальчишеским тоном: вот, мол, как мы тут ловко все разрулили… И даже с какими-то дурацкими шуточками, давая понять, что это дело само по себе ничем не интересно, совершенно рядовое дело, даже несколько мельче рядового, за такие дела не дают ордена или хотя бы премии, о таких делах и не помнит никто никогда, и сам он забыл бы это дело через две секунды, если бы не Ася… То есть если бы не знакомство с Асей. Потому что именно благодаря этому рядовому, даже, прямо скажем, пустяковому делу он познакомился с Асей. Асенькой хорошей. И теперь это пустяковое дело останется в его памяти навсегда. Он будет рассказывать о нем детям и внукам. А потом еще и в мемуарах напишет.
Детей, внуков и мемуары Ася пропустила мимо ушей. А то, что он говорил об этом деле как о рядовом и даже пустяковом, — это ее испугало еще больше.
Наркотики! И не какие-нибудь цыгане, приторговывающие по случаю травкой, а целая банда, целый синдикат, целая мафия, делающая страшные деньги на страшных тяжелых наркотиках. Те отморозки, которые убили Пашу Гонсалеса на глазах его брата, — это просто шушера, просто шестерки, которые наделали ошибок, смертельно перепугались, что боссы об этом узнают, и стали заметать следы привычным способом — убирая свидетелей. Паша Гонсалес был одним из свидетелей… А потом свидетелем стал его старший брат, вот и его попытались убрать. Чем и привлекли к себе внимание… паника, вот что это было. Своих боссов они боялись панически. А при панике люди делают много ошибок. И машинка, раскрашенная под божью коровку, точно так же, как машина Панеева-младшего, — это тоже ошибка, они просто не знали, что Панеев-старший и генерал Гонсалес — друзья не по пьянке, а по жизни, когда люди в буквальном смысле спасают друг другу жизнь… Панеев-старший сильно мешал местным наркодилерам, вот его и пытались подставить… да, скомпрометировать, Ася тогда правильно догадалась. Если бы кто-то ретивый не выкинул из материалов дела компромат, — возможно, следствие вышло бы на местную банду… Впрочем, оно все равно вышло, именно Панеев-старший был инициатором нового расследования. И первое следствие не так бы проводили, если бы Панеев как раз в то время не лежал после инфаркта в реанимации. А потом — операция, аортокоронарное шунтирование, тоже много времени прошло. А Гонсалес-старший, навещая друга в больнице, ничего ему не говорил — знал, что расстроится, а расстраиваться ему нельзя… А те, которые на Гонсалеса-младшего охотились, — просто идиоты. Оставили бы парня в покое, сидели бы потихоньку, — так на них, может быть, долго еще внимания не обращали бы. А стали шарахаться — вот и засветили практически всех купленных. Да, и чиновников. Да, и в милиции такие были. Да, и в ФСБ… И не надо так смотреть. В любую профессию попадают всякие люди, профессия сама по себе еще не гарантия… Между прочим, на них и врачи работали. И журналисты. И таксисты. И актеры. И диджеи. И тренеры по плаванию. Да, а что касается Романа Борзенкова, который, выходит, тоже работал на наркомафию, хоть и только манекеном, — так там все просто оказалось. Продулся в казино, и долг-то не такой большой, но отдавать ему все равно нечем было. Вот и согласился отработать: узнать о зэке, который попал в глазное отделение больницы скорой помощи. Заодно — и о порядках в отделении, о возможности посещений, о количестве медперсонала — обо всем. И Асю он не сам нашел. Ему сказали: твоя бывшая там работает, так что есть у кого спросить. А он только про карантин и смог узнать. А про карантин и без него уже узнали. Не отработал долг. Вот и пришлось ему пациентом стать. Хорошо еще, что правда глаза не изувечили. А ведь могли — для убедительности. Они и не такое могут. Жуткие вещи творят не задумываясь. Им просто нечем задумываться, это же не люди. Почти все шестерки сидят на игле… Впрочем, некоторые из их боссов — тоже. Правило практически без исключений: те, кто вляпался в этот бизнес, рано или поздно сами становятся наркоманами. Закон природы: как аукнется — так откликнется… А раз у них мозги засыхают, так сами они и начинают свою организацию изнутри рушить: ошибка на ошибке, никакой дисциплины, сплошная самодеятельность, вся конспирация — это черные очки, другая куртка и новая машина. В общем, абсолютно пустяковое дело, говорить не о чем.
Ася слушала, совсем не вникая в то, кто там босс, кто — шестерки, какие такие ошибки они делали, с какой стати Тугарин приехал сюда, за какую ниточку тянул, к чему эта ниточка привела… Ей это было неинтересно. Она в этом ничего не понимала. И не собиралась понимать. Детективы она не просто не любила, а очень не любила. Убивают, грабят, похищают детей, взрывают, бросают в подвалы… Наркотиками торгуют. Мерзость какая. И в книжках — мерзость, а если все это на самом деле, рядом, в жизни… В ее жизни! Какая мерзость. В жизни не должно быть такого. В жизни должны быть порядок, покой и чистота. Наркотики, стрельба, кровь, страх — этого в жизни быть не должно. Это все есть, конечно, но — в другой жизни, в чужой, в незнакомой и непонятной. Она не хочет ни знакомиться со всем этим — даже по рассказам, — ни понимать все это.
