Самая шикарная свадьба - Богданова Анна Владимировна (полные книги txt) 📗
– Мрак! Идет по проезжей части и думает, что он пупок земли русской!
– Он в положенном месте дорогу перешел! И потом, не пупок земли, а пуп земли!
– Дураков не сеют и не жнут – они сами вырастают, – вдруг выдал отчим и многозначительно замолчал.
Наконец я узрела вдалеке блестящую крышу, а мама облегченно сказала:
– Приехали.
Спустя час я попросила у родительницы ключ от беседки (надо сказать, что Николай Иванович повсюду, где только можно, навесил амбарные замки).
– У тебя, как у Коли – никакого соображения нет! Мне сейчас до беседки? Только приехали!
– Какая еще беседка! Там весь пол перекосило! Беседку им еще! – рявкнул Николай Иванович, проходя мимо меня по дорожке в семейных трусах в васильках, в тапочках и ковбойской шляпе, доставшейся ему в наследство от отца.
«Та-ак – с беседкой, самоваром, мятным чаем и пряниками все понятно», – подумала я и решила разобраться, как обстоит дело с той самой клубникой, что созревает в этих краях в конце августа.
Эврика! Среди мощных высоких кустов садовой земляники то там, то сям что-то краснело. Я кинулась на эти дождавшиеся меня ягоды!.. Раз, два, три, четыре, пять… Видимо-невидимо уже покрасневших, в полной боевой готовности залечь под снег… листьев.
– А-а-й! – успела крикнуть я и растянулась на клубничной грядке.
– Ну, в чем дело?! – раздраженно спросила мама.
– Я о какого-то зверя споткнулась, – взвыла я.
– Уродина! – крикнула она мне, а Николай Иванович буквально изничтожил меня взглядом.
– Яшка! Яшенька! – Мама поймала черного жирного кота. – Ну, ничего страшного, он клубничку удобрял. Ты цела? Как? Все в порядке? – Родительница пыталась поднять меня с грядки – я схватила ее за руки, но земля почему-то была мокрой – сплошным месивом (видимо, Николай Иванович обильно полил «клубничку» за несколько минут до моего падения), мои ноги только и делали, что буксовали, и мама вдруг грохнулась рядом со мной.
– Какая же ты уродина! – разозлилась она еще пуще. – Ну а ты-то что стоишь? Помоги нам встать!
– А это ваши проблемы, – крикнул Николай Иванович, продолжая скакать лосем по огороду и сажать редиску, надеясь, что она еще взойдет до первых морозов.
Мы с мамой лежали, как две беспомощные коровы, посреди клубничных грядок и никак не могли подняться из-за земляного, сырого месива под листьями, но это были наши проблемы. Я не выдержала и разразилась диким хохотом, мама перевернулась на спину и тоже закатилась смехом.
– Совсем распустилися! – бросил Николай Иванович и снова прошел мимо.
Мы заржали еще громче и вдруг увидели, как по дорожке к нам приближается шестидесятидевятилетняя Нонна Федоровна Попова, соседка из дома напротив (десять лет назад она переехала сюда из Москвы, а мама как-то раз поменяла ударение в ее фамилии со второго на первый слог и заменила начальную букву «П» на «Ж»; теперь за глаза все в деревне называют Нонну Федоровну – Жоповой).
– Здравствуй, Николай! – крикнула она. – Приехали! А я сосмотрела, автобумбиль вашенский стоит, думаю, зайду, – проговорила она, по обыкновению коверкая слова так, что поначалу даже трудно было разобрать, что она говорит. – А чо это вы в земле, как свиньи, валяетеся?
– Да вот руку помощи протянуть некому, – сказала я, все еще всхлипывая от смеха.
– Чо ж Николай-то?
– Он говорит, это наши проблемы, – заявила мама.
– А-а, – пропела та, тупо уставилась на нас и, решив не вмешиваться, руку помощи не протянула тоже. – А чо-то Маня здесева? Она ведь бракаться хотела, где мужик-то ейный?
– Да ничего не получилось, – сухо ответила мама.
И тут Попова, вывернув ладони с несуразными кривыми, длинными и одновременно толстыми пальцами и обнажив гнилые, торчащие в разные стороны зубы, закричала базарным, переходящим в визг голосом:
– А и правильно! На кой энти мужики-то нужны? Вота я в молодости оченно даже красившая была! Меня с этой еще артисткой-то сравнивали, которая играла то ли «Три дуба на плешине», то ли «Три плешки на дубе», она тама ешче песню поет, жа-алостливую такую.
Я уткнулась в клубничные листья, и грядка зашевелилась от моего смеха, мама дернула меня, дав понять, что если я сейчас же не прекращу, она не выдержит и тоже грохнет.
– И вота познакомилася я с одним мужчинкой. Приличный с вида такой мужчинка. Встретилися, значит, в метре. Выходим, а я ему говорю: «Так шоколадки хочется. Все едят, и мене тожа хочется, а кошелек я дома забыла». Ну, сказала-то я нарошенно, что забыла, ну чтоб проверить, добрый он или жлобищный какой! Так чо, вы думаете, он купил???
– Что? – сгорая от любопытства, спросила я, высунув нос из листвы.
– Саменную малю-ю-юсинькую, на граммов пять, «Аленка», помните такая ма-а-а-люпусенькая?
Я снова уронила лицо вниз, а листья заколыхались. Мама опять дернула меня за руку.
– Но я так потом подумала, все ж так хоть и малю-ю-юсеньку, а купил, значит, ужо не совсем жлобищный. Повстречались мы… Вроде б как и ничаво. Но вот наступил день моего вырождения, значит, а я и думку гадаю, что он мне подарит. Ну, стол накрыла, все, как положеное, сделала. Идет. И знаеттте, чо он мне подарил???
Я уже приготовилась упасть в клубничные листы.
– Припер мне в газете всю, ну всю-ю обосранную мухами салатницу. Ну, всю! Вота стояла она у него где-нить на гантресолие, а он мне приволок.
Грядки ходили ходуном.
– Ну, я женшчина порядоченная – сразу виду не подала. А потома он мне трезьвонькает по телефону, а говорю, мол, такое барахло не в подарки дариют, а на помойку выбрасывают! Вота! И уж боле с ним я не встречалась, потому как себя я не на помойке нашла! Вота! – воскликнула она и от негодования еще больше вывернула ладони.
Мы с мамой захлебывались слезами смеха, благодаря судьбу за то, что именно в этот момент оказались в прекрасном укрытии грядок с мощными клубничными листьями. Попова замолкла, будто пожалев о том, что рассказала.
– А вота если мужчинка-то хороший, то почему ж с таким не побракаться. Вот есть у нас в райевецентреве Шурик, что рыбинами с матерью и сестрицей торгуют. Оченно даже достойный! – Я метнула на маму укоризненный взгляд и выпалила:
– Я бы за такого, как этот Шурик, никогда замуж не вышла!
– А ты не зарекайся, – сказала мама.
– Да моей ноги не будет в магазине, где они торгуют своей вонючей селедкой!
– Полин, вы когда в райевецентр собираваетесь?
– Послезавтра, а вы?
– Тода мне надо завтрева, – твердо сказала Попова.
– Так завтра там делать нечего! Ярмарки-то нет!
– А мне не ярманка нужна. Ну, пойду я. До свиданья, Николай. – И она ушла, а мы так и продолжали лежать в грядках.
– Что-то эта Жопова последнее время все ходит и ходит, все выспрашивает да выведывает: то какая у нас земля, то рыли ли мы тут колодец, – задумчиво сказала мама и прокричала, хохоча: – Топи баню! Мы все грязные!
– Совсем распустилися! – кинул Николай Иванович, проходя мимо нас с лейкой. – Ага.
– Что ага? Топи баню!
– Даже домик для котов не посмотрели и не похвалили меня сегодня ни разу!
– Да как же Маня домик посмотрит, когда мы весь вечер в грядках валяемся, а ты даже нам руки не подашь?! – удивилась мама.
– А это ваши трудности! – сказал он и отправился растапливать баню. Мы же, карабкаясь друг на друга и копошась, наконец твердо встали на ноги.
Было уже темно, когда Николай Иванович показал мне построенный собственными руками домик, приготовленный для очередной партии бездомных кошек, за что я его очень долго хвалила, а он получал от этого ни с чем не сравнимое удовольствие.
– И долго вы там будете стоять? Кошариков-то надо домой загонять! – крикнула мама и тем самым спасла меня от дальнейшего пения дифирамбов кошачьему домику.
День закончился тем, что, скрипя чистотой после бани, мы все втроем гонялись, как ненормальные, по огороду и ловили котов, после чего в доме закрыли все окна и двери и начался поголовный пересчет пушистых зверьков. Считали долго. По нескольку раз. Обстановка накалилась до предела – не хватало двадцатого – Рыжика.
