Самая шикарная свадьба - Богданова Анна Владимировна (полные книги txt) 📗
– Вот и ладно, Пульхэринька, вот и ладно, – сердечно проговорил любитель русской словесности. – Давайте решим другой вопрос.
– Какой еще другой? – враждебно спросила Пульхэринька.
– Как же, как же?! А Анжелонька?! Ты ведь сама меня просила…
– Ах, да!
– Я договорился с одним очень хорошим врачом-наркологом, моим другом, он многим мне обязан, но не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что он примет Анжелоньку завтра ровно в полдень. Только, девоньки, прошу не опаздывать, Никита Платоныч – человек занятой.
– А что, что там с ней будут делать? – не удержалась я.
– Ничего особенного, Маненька. Заблокируют на три месяца – и дело с концом.
– На шесть месяцев, – упрямо сказала Пулька.
– Не стоит, уверяю тебя. Девонька не так давно пристрастилась к алкоголю – трех месяцев будет вполне достаточно, чтобы она забыла о существовании спиртных напитков, – мягко произнес он и, манерно отведя мизинец с длиннющим ногтем, поскреб им висок.
После этого мы разошлись, решив рано утром отправиться к госпоже Нине, чтобы застать ее дома, пока она со своей непутевой дочерью не улепетнет к магам и экстрасенсам.
Решено – сделано. Только вот вырвать Анжелку из заботливых и цепких рук ее матери оказалось не так-то просто.
– Хотите, обижайтесь, хотите, нет, а я ее не пущу, – проговорила Нина Геннадьевна в нос, по обыкновению растягивая слова – то ли от природы, то ли по причине хронического гайморита. – Я уже раз доверилась вам, отдала Анжелу на открытие аптеки. Помните, в каком виде вы мне ее доставили? – Она говорила о дочери так, будто это была открывалка для пивных бутылок, которую у Нины Геннадьевны позаимствовали соседи на время семейного торжества, а вернули лишь через год сломанной и ржавой.
Мы стояли в коридоре и буквально задыхались от характерного запаха индийских палочек (как в те славные далекие времена, когда родители Огурцовой страстно увлекались йогой и индийским кино), а Анжелка отчаянно колотила в дверь:
– Пусти, я уже совершеннолетняя! Я мать двоих детей! Ты не имеешь права!
В конце концов госпожа Нина согласилась отдать нам «открывалку для пивных бутылок» под расписку, в коей изложила все свои требования (что вернуть мы ее должны в целости и сохранности к 15.00 сего дня), мы все поставили свои подписи, и наконец перед нами предстала Анжела Поликуткина (в девичестве Огурцова). Но как она могла измениться за столь короткое время! Уму непостижимо! И это при том, что мать никому не «отдавала» ее без расписки! Анжелкино лицо было уже не отечным, а каким-то остекленевшим, под правым глазом красовался желто-зеленый фингал, губы сухие, потрескавшиеся… И, по-моему, она еще больше потолстела.
– Чего вы меня только до трех взяли? – возмущенно просипела она, когда мы вышли на улицу, одурманенные запахом и дымом индийских палочек, и сели в Пулькину «каракатицу». – Куда мы едем?
– Это сюрприз, – загадочно сказала Пульхерия.
– Анжел, что это с тобой? – тупо спросила я, глядя на ее лицо. Я пребывала в шоке. Неужели это наша правильная, осуждающая всех и вся Анжелка, которая зналась с теми людьми, с кем ее связывали «православные» отношения (с нами она общалась в порядке исключения, по старой дружбе)?
– А что со мной? Все со мной хорошо! А, ты про это? – И она указала на синяк. – Это я неудачно упала. Ой, девочки, мамаша меня совсем затерроризировала! Каждое утро возит к своим шарлатанам, мать их! Позавчера вообще кошмар был! Поехали к какому-то магу Евлампию. Так дурак! Попросил привезти одно яйцо…
– Зачем ему одно? – не поняла Икки, а Пулька неприлично громко загоготала.
– Ой! Ну, ничего вы не понимаете – обыкновенное куриное яйцо. Только побольше.
– Ну, ясное дело, – все еще прыская, сказала Пулька.
– Я сейчас вообще ничего рассказывать не буду! – обиделась Огурцова.
– Нет, нет, мы тебя очень внимательно слушаем, – поддержала я ее.
– Так вот, захожу я, значит, к нему.
– Одна?
– Одна. Там свечи горят, полумрак, как у всех этих чокнутых. Шары там магические, кристаллы… Он меня спрашивает таким загробным голосом – откуда-то из темноты: «Яйцо принесла?», я говорю: «Принесла», а он мне: «Раздевайся совсем, ложись на стол и закрой глаза»…
– Ты что, разделась? – спросила Пулька и чуть было не врезалась в светофор.
– Конечно! Ему ведь мать денег заплатила!
– Чтоб он на тебя на голую посмотрел?
– Чтоб порчу снял. Вы прямо как из деревни! Все эти маги говорят, что меня кто-то сглазил и пока порчу не снимут, я так и буду пить! А что я, пью, что ли?
– Но как ты могла перед каким-то там… раздеться! – недоумевала Пулька.
– Да какая мне разница. Мне с матерью спорить по утрам резону никакого: голова с похмелья раскалывается. Так вот, легла я на стол, и он так медленно на меня надвигается.
– И что?
– Приблизился, взял яйцо и начал у меня его на животе крутить. Крутил, вертел, а потом говорит: «Сейчас если расколю и оно будет тухлым – на тебе страшная порча». Разбил об угол стола… Девочки, вы не представляете, какая вонь пошла, а яйцо внутри и вправду тухлым оказалось! Подменил, гад, пока я с закрытыми глазами лежала, и с матери денег содрал!
– Слушай, Анжел, а как это ты пить-то каждый день умудряешься? Тебя же Нина Геннадьевна под домашним арестом держит?! – полюбопытствовала я.
– Ой! Ну, вы и вправду как из деревни! Улучу момент, стащу у нее немного деньжат, и пока она там гадает вечерами, я к концу простыни кулечек привяжу и хрясть в окошко, а там подруга ловит – и ей хорошо, и я не в обиде!
– Что это за подруга?
– Соседка с нижнего этажа. А куда мы все-таки едем?
– Уже приехали, вылезайте, – скомандовала Пулька и шепнула мне: – Надо было все же договориться с Никитой Платонычем на полгода ее заблокировать, совсем дошла до ручки, даже детей не вспоминает!
Мы вошли в какое-то больничное помещение, вывески на дверях не было – наверное, в целях предотвращения побегов тех пациентов, которые ни в какую не хотят возвращаться к трезвой жизни.
– Чего это вы там шепчетесь? – забеспокоилась Огурцова.
– Анжел, пойдем, отдельный кабинет закажем, а девочки нас тут подождут, – и Пуля схватила ее за локоть.
– Куда мы приехали?
– Кутить приехали! В номера! – утешила Огурцову Пулька.
– Чо ж сразу-то не сказали?! – воскликнула та и галопом поскакала по коридору.
В ожидании подруг Икки все уши мне прожужжала про то, как она обрела блаженство, когда наконец помирилась с Овечкиным, и о том, что во время разлуки их любовь только укрепилась. Я была очень рада за нее, но по-настоящему счастливой я почувствовала себя, когда через двадцать минут увидела в конце коридора Пульку с Анжелой. Они шли и ругались.
– Ты посмотри, в кого ты превратилась? В бомжиху! И недовольна еще чем-то! Детей забыла, мужа забыла!
– Из-за этого мужа я и пить-то начала!
– Нечего было за него замуж выходить!
– Мне плохо, меня теперь тошнит! У меня голова кружится! Я сейчас упаду! – орала Огурцова на весь этаж. Мы с Икки подлетели к ней, а Пулька холодно сказала:
– Она врет. Никита Платоныч предупредил, что возможно легкое головокружение и подташнивание.
– Какие же вы!.. А еще подруги! – укоризненно воскликнула «болящая» и бодро зашагала впереди нас.
– Пуль, заедем еще в одно место. Тут недалеко, мне надо Николаю Ивановичу лекарства купить.
– Да конечно, все равно я сегодня не работаю из-за жертвы мужниного алкоголизма.
Наконец-то я выполнила поручение Николая Ивановича, купив ему «Суньмувчу» и «Чих-пых» (от «Трик-трах» меня отговорили, сказав, что этот препарат вызывает некоторые нежелательные побочные эффекты, а именно: непроизвольное мочеиспускание). Я села в машину, и меня будто током ударило – Огурцова сбежала!
– Где Анжелка? – в ужасе спросила я.
– Да вон она у пивной палатки стоит, проверяет, как на нее блокировка повлияла.
– Зря вы ее одну отпустили, – с беспокойством заметила я, но через пять минут Огурцова вернулась и пораженно сказала:
