Визажистка - Клюкина Ольга (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗
Или потому что это были «Родопи» — сигареты ее школьной юности?
По крайней мере в то время, когда она их впервые попробовала курить, Вера была абсолютно уверена, что ее будущее сложится так же складно, как какая-нибудь песня из девчачьего песенника. Она и не представляла тогда, что может быть так погано и беспокойно на душе с самого утра, как сейчас, и мечтала скорее повзрослеть.
— Ты тут давно стоишь? — спросила Вера подростка.
— Не-а, — ответил он неохотно, голосом смертельно уставшего человека.
— Не видел, случайно, старик высокий из подъезда при тебе не выходил?
— Не-а.
— Может, «скорая» приезжала?
— Не-а.
Вера в нерешительности потопталась возле подъезда, начала разглядывать окна.
И вдруг остановилась в полном изумлении.
В комнате Свирского были отдернуты занавески, которые всегда были плотно задвинуты: ведь обычно его ужасно раздражал дневной свет! Почему-то Старче был убежден, что именно от солнца и света у него начинаются сильные мигрени, и переспорить его насчет этого пунктика было совершенно невозможно.
Даже зимой он предпочитал выходить на улицу в черных, солнцезащитных очках, сразу делаясь похожим на шпиона ЦРУ или на персонаж из сказки Андерсена, недаром Старче всегда окружало столько легенд и нелепых слухов.
Но почему же тогда сейчас занавески в его комнате отодвинуты? Пришли какие-то особые гости? Забыл закрыть? Нет, такой ситуации Вера не могла вообразить: все-таки она Старче уже немного знала.
Увы, даже свою работу по макияжу ей приходилось делать в полумраке, и это порождало массу проблем. Хорошо, что почти сразу она стала сопровождать Свирского в его поездках к нотариусу или в банк и имела возможность на ходу кое-что исправить. Но представить, чтобы он вот так, по доброй воле, сидел дома при дневном свете? Все, что угодно, только не это.
Вера почти бегом направилась к соседнему подъезду, где в квартире номер восемь жили бессменный личный шофер Свирского по фамилии Громов и его тихая, незаметная жена (между собой они называли ее в шутку «Гром-баба»), которая помогала Старче по хозяйству.
Громовы приходились Свирскому какими-то дальними родственниками и были самыми молчаливыми людьми, которых Вера когда-либо встречала в своей жизни. Наверное, теперь они имели возможность на собственном опыте подтвердить, что молчание — это если и не золото, то все же весьма ценный капитал, подаривший им возможность много лет припеваючи жить за счет богатого, весьма своеобразного старика.
Вера на ходу пыталась мысленно успокоить себя, но волнение только увеличивалось.
Что там скрывать? Предчувствия были на редкость скверными. Когда человеку под восемьдесят, в такие минуты в голову не приходит ничего утешительного. Вдруг у него случился сердечный приступ и он не смог дотянуться до телефона? Может, Свирский хотел открыть окно в надежде кого-нибудь позвать с улицы? А что, если уже поздно?
— У кого ключ от квартиры Свирского? — быстро спросила Вера у заспанного Громова, открывшего ей дверь. — У вас или у жены?
— Зачем еще… — начал было шофер, но Вера не дала ему договорить до конца.
— Нужно срочно открыть дверь. Там что-то случилось.
— А мы-то чего? Пусть милиция, если надо, открывает. Мы люди маленькие, подневольные. Тогда уж надо милицию вызвать, а мы-то чего, нет уж, — испуганно забормотал Громов.
Глядя на этого лысого дядьку с затравленным выражением лица, Вера совершенно не могла вспомнить, почему водитель Свирского раньше казался ей таким симпатичным, милым и чуть ли не мудрым? Тем, что все время молчал как рыба, кивал головой и умел ездить по городу на предельно медленной скорости?
— Я вас сейчас не спрашиваю, кого надо вызывать. Где ключ? — повторила Вера. — Нельзя терять ни минуты. Может быть, что-то еще можно сделать.
— Нет, но… — начал снова возражать Громов. — Никому не велено ключ давать. А я человек маленький.
Вера сама не поняла, что на нее накатило, но в следующую секунду она уже держала Громова за воротник халата и с силой трясла его за грудки, словно надеясь таким образом окончательно пробудить от спячки.
— Давай ключ, — прошептала она, глядя в его перекосившееся лицо и сама удивляясь тому, как крепко вцепилась в этого человека, от которого в данный момент могла зависеть жизнь Свирского.
А вдруг Старче как раз сейчас издает последний хрип, пока этот болван рассказывает, какой он никчемный и маленький человек?
Как ни странно, но встряска мгновенно произвела на Громова нужное действие.
— Ладно, пойдем уж, открою, — сдался он, высвобождаясь из рук Веры. — Только учти: если что, я всем скажу, что ты сама меня заставила, прямо с ножом к горлу. Я тут ни при чем. Не мое потому что это дело…
— Это я уже слышала. Пошли, — скомандовала Вера, подумав, что годы работы в школе все же не прошли для нее совсем даром.
С самыми наглыми или тупыми учениками приходилось вести себя беспощадно и порой даже жестоко, чтобы они потом весь год не плевали тебе из трубочек в спину.
— Пусти ее — вынь да положь! А вдруг человек отдыхает? — сварливо ворчал Громов, останавливаясь возле двери Свирского и рассматривая связку ключей. — Чего я ему скажу?
Наконец Громов сумел справиться с кодовым замком, и Вера первой шагнула за порог.
— Георгий Александрович, вы дома? — громко спросила она.
В квартире стояла глубокая, какая-то кромешная тишина.
— Пойдемте посмотрим, — оглянулась Вера на Громова.
— Сама иди, если тебе так надо, — буркнул он, пожимая плечами. — Я тут при чем?
Вера разулась и зачем-то на цыпочках подошла по коридору к комнате Свирского, открыла дверь.
А потом крепко зажала себе рот рукой, чтобы не закричать.
Сдернутая с окна штора валялась на полу, и при ярком утреннем свете, непривычном в этой вечно затемненной комнате, увиденная картина показалась Вере особенно жуткой.
Свирский сидел откинувшись в своем любимом кресле, но в странной позе: с неестественно вывернутыми кистями рук, на которых виднелись глубокие порезы, а под ногами у него растеклась целая лужа крови. На морщинистом, обычно бесстрастном лице Свирского с удивленными, высоко поднятыми бровями сейчас была видна гримаса нечеловеческого страдания. Глаза его были полуоткрыты и казались издалека совсем белыми, как два куска льда, которые теперь уже не сможет растопить никакая весна.
Не оставалось никаких сомнений — Свирский был мертв.
— О Боже! — воскликнула Вера, еле отлепив руку от своего рта. — Что же это? Как же? Нужно срочно вызвать милицию.
— Чего там такое? Неужто преставился? — спросил Громов, выглядывая у Веры из-за спины и тут же в испуге отшатываясь назад: он явно не ожидал увидеть столько кровавых ручьев, растекшихся по паркету.
Темной, густой кровью были перепачканы также бумаги на столе Старче, залита его белая рубашка, светлые, щегольские брюки, край занавески. Вера никогда в своей жизни не видела сразу столько крови и почувствовала, что может вот-вот потерять сознание.
Но Громов куда-то вдруг исчез, и надеяться было не на кого. Вере ничего не осталось делать, как шагнуть в комнату, где на столе стоял телефонный аппарат.
Телефонная трубка тоже была забрызгана мелкими капельками крови.
Мертвый Старче сидел от Веры теперь в двух шагах и следил за каждым ее движением. Только теперь Вера заметила, что возле кресла валялся пистолет, но не стала до него дотрагиваться. По фильмам она знала, что теперь нельзя ни до чего дотрагиваться. Так же, как и до лежащей на столе раскрытой тетради большого формата, в которой время от времени Старче делал какие-то записи неразборчивыми, очень крупными буквами. Несмотря на плохое зрение, Свирский никак не хотел отказываться от привычки что-то для себя записывать или конспектировать в эту, как он называл, «амбарную книгу».
Но сейчас Вере было не до чтения.
Она вдруг с ужасом обнаружила, что, оказывается, не знает самых простых вещей, известных любому ребенку. Например, для того чтобы вызвать милицию, надо звонить ноль два или ноль один? Или ноль один — когда случается пожар? Погодите, а как же тогда «скорая помощь»? Может, в таких случаях положено вызывать еще и «скорую»? Хотя, с другой стороны, спасать здесь уже некого.
