Само совершенство. Дилогия - Макнот Джудит (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗
– А что у нас на ужин? – спросила она, не придумав ничего лучшего.
Вопрос вывел Зака из мрачной задумчивости, и он снова повернулся к плите.
– Ничего особенного, – сказал он. – Повар из меня не очень.
Поскольку он заслонял собой рабочий стол и наблюдать за тем, что он готовил, Джулия не могла, она от нечего делать смотрела на его спину, обтянутую черным свитером, оценивая размах его плеч. Он был на удивление мускулист, словно каждый день тренировался в тюремном спортзале. Тюрьма. Где-то она читала, что многие люди, которых отправляют в тюрьму, на самом деле не совершали преступлений, и она вдруг поймала себя на том, что ей очень хочется верить в то, что Захарий Бенедикт – один из невинно осужденных. Не оборачиваясь, он сказал:
– Садись на диван. Скоро все будет готово.
Джулия кивнула и встала с табурета, отметив про себя, что второй бокал вина явно на нее подействовал, расслабив ее даже сильнее, чем ей бы того хотелось. Она направилась к дивану и села за низкий столик с льняными салфетками, серебряными столовыми приборами и хрустальными бокалами. Зак принес две тарелки, на одной из которых лежала сочная отбивная и печеная картофелина. Однако перед Джулией на льняную салфетку он поставил тарелку с небрежно выложенным из консервной банки тунцом. И все. Никаких овощей, никакой приправы, ничего.
После всех гастрономических ожиданий неаппетитная горка ничем не приправленного тунца казалась просто прямым оскорблением. Это застало Джулию врасплох, и она недоверчиво посмотрела на Зака. На ее лице были написаны сердитое изумление и обида.
– Разве ты не этого хотела? – невинно спросил он. – Или ты предпочтешь симпатичную отбивную вроде той, что я оставил на кухне?
Эта мальчишеская выходка, заразительная улыбка и смеющиеся глаза заставили Джулию весело расхохотаться, хотя подобная реакция в ее ситуации выглядела по меньшей мере эксцентричной. Когда он вернулся из кухни со второй отбивной, плечи Джулии все еще тряслись от смеха.
– Может, это тебе понравится больше?
– Ну, – сказала она, пытаясь придать своему голосу суровость, несмотря на то что в глазах плясали озорные огоньки, – я могу простить тебя за то, что ты меня похитил и едва не запугал до смерти, но предложить мне давиться тунцом, в то время как сам будешь есть жареное мясо, – это преступление заслуживает самого сурового наказания. – Джулия предпочла бы есть в полном молчании, но когда она отрезала первый кусочек мяса, Зак заметил синяк на ее запястье и спросил, откуда он взялся.
– Ударилась, играя в футбол.
– Что?
– Я играла в футбол на прошлой неделе, и мне пришлось побороться за мяч.
– С кем? С громилой-полузащитником?
– Нет. С маленьким мальчиком в инвалидной коляске.
– Что?
Было видно, что он действительно истосковался по нормальному человеческому общению, по беседе, и Джулия решила не отказывать ему в этом удовольствии и вкратце рассказала ему о той игре, пока ела.
– Я сама виновата, – закончила она улыбаясь. – Я люблю баскетбол, но в американском футболе никогда не разбиралась. Это какая-то бессмысленная игра.
– Почему ты так думаешь?
Джулия небрежно взмахнула вилкой.
– Взять, к примеру, игроков. У вас есть защитник и полузащитник – с этим все ясно, они игроки линии защиты, но как быть с четвертьзащитником, квотербэком? Он считается игроком линии нападения. Или еще: тайтэнд – это в нормальном языке – тугой конец, а где же тогда лузэнд – свободный конец? – Зак прыснул от смеха еще до того, как она успела договорить: – Футбол – определенно не моя игра, но это не имеет значения, потому что мои дети ее любят. Один из моих мальчиков даже хочет войти в параолимпийскую сборную США.
Зак заметил, как изменился ее тон и как зажглись ее глаза, когда она заговорила о «своих мальчиках». Улыбаясь, он дивился ее неисчерпаемой доброте, способности к сочувствию и сопереживанию. Стараясь во что бы то ни стало не дать ей замолчать, он задал следующий вопрос:
– Что ты делала в Амарилло в тот день, когда мы встретились?
– Я поехала туда, чтобы увидеться с дедушкой одного из своих учеников-инвалидов. Он довольно обеспеченный человек, и я надеялась уговорить его сделать безвозмездный вклад в поддержку программы по ликвидации безграмотности среди взрослого населения, в которой я участвую.
– И у тебя получилось его уговорить?
– Да. Его чек лежит у меня в сумочке.
– Что заставило тебя стать учительницей? – спросил Зак. Он был готов слушать ее бесконечно, и это желание ему самому показалось странным.
Он сразу понял, что угадал с темой, потому что Джулия вся словно засветилась изнутри и с улыбкой, которая могла растопить даже ледяное сердце, сказала:
– Я люблю детей, и профессия учителя – давняя и уважаемая.
– Уважаемая? – повторил Зак, меньше всего ожидая услышать такой эпитет. – Не знал, что в наши дни при выборе профессии кто-то задумывается о том, насколько профессия уважаемая. Почему это для тебя важно?
Джулия, как всегда в тех случаях, когда хотела уклониться от слишком уж пытливых вопросов, пожала плечами:
– Я – дочь священника, а Китон – маленький город.
– Понятно, – сказал Зак, хотя понятно ему было далеко не все. – Но есть и другие, не менее респектабельные, зато более высокооплачиваемые профессии.
– Да, но тогда мне не довелось бы работать с такими людьми, как Джонни Эверетт или Дебби Сью Кэссиди.
При упоминании о Джонни ее лицо даже засветилось изнутри, и Зак невольно поймал себя на том, что ему вдруг стало любопытно, что это за мужчина, который явно значил для нее больше, чем жених.
– Кто такой Джонни Эверетт?
– Один из моих учеников. А точнее, один из моих самых любимых учеников. У него полностью парализована нижняя часть. Когда я только начала работать учительницей в Китоне, у него были такие проблемы с учебой и дисциплиной, что мистер Дункан хотел его отчислить и направить в специальное учебное заведение для умственно-отсталых детей. Его мать утверждала, что он прекрасно умеет разговаривать, но, кроме нее, никто никогда не слышал от Джонни ни слова. И поскольку мать никогда не выпускала его из дома поиграть с другими детьми, никто не мог сказать наверняка, что она не пытается представить своего сына… более нормальным. В классе Джонни постоянно нарушал порядок: то сбрасывал книги на пол, то загораживал коляской дверь, мешая ребятам выйти на перемену. Все это мелочи, но они происходили постоянно, и потому мистер Дункан решил отправить его в специальную школу.
– А кто такой мистер Дункан?
Джулия презрительно поморщилась, и Зак, глядя на нее, невольно улыбнулся.
– Мистер Дункан – наш директор.
– Насколько я понимаю, ты его не очень любишь?
– Он неплохой человек, но слишком строгий. Лет сто назад, в те времена, когда ученика, если тот открывал в классе рот без разрешения, наказывали розгами, он бы идеально подходил для своей должности.
– И Джонни его ужасно боялся, да?
Джулия засмеялась и тряхнула головой.
– На самом деле все обстоит с точностью до наоборот. Совершенно случайно я обнаружила, что Джонни терпеть не может, когда с ним нянчатся. Он хотел, чтобы его наказывали.
– И как ты это обнаружила?
– Как-то вечером после уроков я была у мистера Дункана в кабинете. Как обычно, он вызвал меня на ковер, чтобы отчитать.
– У тебя проблемы с директором?
– Вечные проблемы, – просияв улыбкой, сказала она. – Как бы там ни было, в тот самый день Джонни ждал, когда мать придет забрать его из школы, и подслушал наш с директором разговор. Когда я вышла, он был под дверью, сидел в своем кресле и улыбался мне так, словно я была героиней. А затем он сказал: «Получили выговор, мисс Мэтисон?» Я даже вздрогнула от неожиданности, ведь до этого момента я ни разу не слышала от него ни слова, и чуть не уронила стопку книг, которую держала в руках. Но когда я заверила его, что никакого наказания не получу, он, как мне показалось, был разочарован. Сразу утратив ко мне всякий интерес, он сказал, что так и думал, что девчонок никогда не наказывают. Только мальчишек. И то – нормальных мальчишек. И тогда я все поняла! – Зак продолжал смотреть на нее в некотором недоумении, и Джулия поспешно пояснила: – Видишь ли, мать с ним так носилась, что эта забота давно стала его тяготить. Он мечтал ходить в школу, как все нормальные дети, но беда в том, что ни дети, ни учителя не относились к нему, как к обычному ученику.
