Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 1 - Купер Джилли (электронные книги без регистрации txt) 📗
Наблюдая за тем, что доставляет ему удовольствие, она заметила, что он весь обращается во внимание, когда речь заходит о Флоре. Его интересует, как она выбирается из окна своей спальни, чтобы удрать в ночной клуб «Гезлайт», и как их воспитательница мисс Феген взволнована, когда Флора носится по дому на пари, и как Флора сдала устный экзамен по французскому.
– Экзаменатор спросил ее, что делает ее отец, каким способом добывает средства к существованию, и она по-французски ответила: «Мой отец умер». Тогда последовал вопрос, чем занимается мама. Флора сказала: «Моя мама тоже умерла», – и разразилась слезами. Экзаменатор не стал ее мучить и поставил «отлично». Это просто несправедливо. Она к тому же такая сексапильная, что все просто падают к ее ногам.
Включая самого Раннальдини, предложившего Флоре билеты на концерт в «Альберт-холле» в день Наташиного экзамена по музыке. Флора пришла в восхищение. Все что угодно, лишь бы вырваться из «Багли-холла», тем более если Раннальдини прислал за ней вертолет. Прибыв в «Альберт-холл», она обнаружила очередь за лишним билетиком, длинную, как коса, и, уж если следовать древней новелле женщины-писательницы, заплетавшуюся за угол здания.
Обычно Раннальдини долго оттягивал свой выход, и битком набитая аудитория уже начинала паниковать, появится ли он вообще. И когда он наконец выходил на публику, женщины разве что не вопили – они вздыхали, улыбались, аплодировали, кричали «браво» и приходили в экстаз от вида прекрасной спины Раннальдини, стоящего на роструме. Отливающая оловом ткань подчеркивала широкие мускулистые плечи под безукоризненно сидящим фраком. Великолепный загар рук контрастировал с отбеленными Китти манжетами с серебряными запонками, подаренными на сорокалетие Леонардом Бернстайном, чьими выступлениями, если б они не были чрезмерно эмоциональными, Раннальдини способен был восхищаться.
Берлиоз дирижировал обнаженной саблей, а Раннальдини – заново отточенной стрелой купидона. Флора была единственной женщиной в первом ряду, на которой не было блузки желто-лиловых цветов «Кетчитьюн» с надписью «Я ЛЮБЛЮ РАННАЛЬДИНИ». Едва он вступил на рострум, как Флора почувствовала дуновение около маэстро, белая гардения в его петлице запорхала мелодии в такт.
Программа была подобрана специально для Флоры: «Дон Жуан» Штрауса, а после его же «Четыре последние песни» в исполнении Гермионы. И каждый раз, когда он к ней поворачивался, приглашая к-вступлению палочкой Тосканини из слоновой кости, аудитория вперяла взоры в его надменный профиль.
Он так вольно обращался с партитурой, так мощно вторгался в нее, что именно после его интерпретаций она казалась наконец-то истинной. И все понимали: здесь ни убавить, ни прибавить.
В конце первого отделения он и Гермиона кланялись, не переставая. Ее восторженная взволнованность, воздушные поцелуи, прижимание к груди букетов роз, упакованных в целлофан, находились в резком контрасте с холодным спокойствием маэстро, ставшем еще более холодным, после того как Раннальдини увидел, что Флора поглощена «Женским делом».
За Штраусом во втором отделении последовала «Весна священная» Стравинского, доставляющая хлопоты даже самому искушенному оркестру и повествующая о деве, которая добровольно идет на смерть во время языческого обряда. Раннальдини отменил свидание с Гермионой, сославшись на то, что Китти в Лондоне, и передал Флоре записку, в которой приглашал ее в десять часов к Дафни на Уолтон-стрит и обещал угостить ужином.
Ради приближения встречи с Флорой маэстро в таком темпе отыграл «Весну священную», что палочка Тосканини во время исполнения образовывала размытое пятно, казалось, свое сексуальное волнение он передал и оркестру. В финале публика неистовствовала.
Как правило, после исполнения Раннальдини покидал здание лондонского «Мет» мокрым и измочаленным, но когда он сегодня отвешивал тринадцатый поклон, на его лбу не было и капли пота. После всего он соизволил взглянуть в направлении Флоры, предвкушая ее мучительное исступление, ведь маленькие ручки с обгрызай-ными ногтями покраснели от аплодисментов. Но место оказалось пустым. Коротенький обрывок из дневника на нем извещал, что она ушла из-за встречи с друзьями.
Раннальдини был так разъярен, что, вернувшись в артистическое фойе, уволил десять музыкантов, включая и Беатрис, маленькую блондиночку-флейтистку, согревавшую его ложе с марта. Но равнодушие Флоры только разожгло его похоть.
Мотивируя свои действия тем, что Джорджии и Гаю необходима свобода, чтобы разобраться в отношениях, он одобрил Наташу и совершенно поразил Вольфи приглашением Флоры в середине семестра в «Валгаллу».
Поскольку многие комнаты «Валгаллы» находились на разной высоте, можно было заглядывать в соседние окна. Оскорбленному мистеру Бримскомбу, которого Ларри всячески приглашал вернуться, приказали проредить разросшийся розовый горный ломонос около окна туалетной комнаты Раннальдини, чтобы лучше видеть спальню Флоры. А там велели вырубить прекрасную жимолость, и как раз тогда, когда она расцвела золотом. Страсть была такой, что Раннальдини приказал бы вырезать и «Жемчужину Парадайза», если бы та ему помешала.
«Валгалла», с ее тенистыми и глухими двориками, крикетной площадкой, на которую иногда впускали сельскую команду, и с огромным плавательным бассейном, заботливо обсаженным липами, была настоящим раем для подростков. Помимо этого существовали лошади для прогулок и знаменитый лабиринт «Валгаллы», посаженный в семнадцатом столетии сэром Уильямом Уэстоллом для потомков, когда аббатство оказалось в руках мирян. Ныне в этих извилистых темных аллеях длиной в четверть мили можно было запросто заблудиться среди деревьев высотой почти в двадцать футов.
За лабиринтом, в глубине леса, находилась башня Раннальдини, и тропинка оттуда вела сквозь заросли к границе поместья «Валгалла», к дому Гермионы. За хозяйством присматривал слуга Раннальдини, Клив, молодой блондин со зловещим видом, одевавшийся по выходным в черную кожу и преданный хозяину как собака. Вокруг башни бродили ротвейлеры, отпугивая поклонников, прогуливающихся и больше всех – Китти.
Когда Флора прибыла в «Валгаллу», Раннальдини отсутствовал – записывал в Берлине «Симфонию Воскресения» Малера. На две недели Англию захлестнула жара. Зеленые леса, казалось, тлели в пылающем полуденном солнце. Над скошенными лугами дрожал воздух. Словно заведенная, кукушка трудолюбиво куковала из рощи конских каштанов, уже потерявших белые и розовые лепестки. Темный лабиринт притягивал как магнит.
– Когда дома папа, у нас веселее, – сказала Наташа, вставая с кожаных сидений «Мерседеса», на котором их привез Клив. – Папа замечательный, но если не в духе, весь дом дрожит.
Взглянув на дом, серый, задумчивый и интригующий своими высокими трубами, Флора заметила наглухо закрытые окна.
– Прямо представляешь, как там без света томятся жертвы Дракулы.
– Папа не любит их днем открывать, – объяснила Наташа, – потому что солнечные лучи разрушают картины и ковры. Правда, здорово?
– Неплохо.
Флора не выглядела расстроенной.
– Немного похоже на хаммеровский «Дом ужасов», И даже очень, – добавила она, когда Наташа ввела ее через боковую дверь в темную, обшитую панелями комнату, где хранились черные ездовые ботинки и ошеломляющая коллекция шпор, удил с цепочками и охотничьих хлыстов в связках.
К реальности их вернул аппетитный запах минтая и укропа из кухни. Китти, в запотевших очках, с красным и сияющим лицом, с темными пятнами под мышками на обтягивающем голубом платье, готовила воскресный обед.
– Это моя мачеха, – презрительно объявила Наташа, бросая Китти под ноги две сумки с бельем для стирки. – И пожалуйста, постирайте лиловую расклешенную юбку вручную. Красная в прошлый раз порвалась.
– Я думала, мачехи все злые, – сказала Флора. – Моя мама в жизни ничего не стирала вручную. Да ты чертовски счастливая, Наташа. Как поживаете? – улыбнулась она Китти.
– Рада с вами познакомиться, – Китти вытерла красную руку о фартук. – Смотри-ка, да тут пятно.
