Ревнивая печаль - Берсенева Анна (книги .TXT) 📗
Короткие гудки звучали в трубке, а улыбка не сходила с Лериного лица.
«Правила нарушает, – думала она. – «Крышу» держит над банком, дискотеку дурацкую любит – а все равно…»
Все равно душа ее светлела, когда она вспоминала синие Санины глаза.
О Греции Лера узнала именно в этот день: просматривала утром бумаги и обнаружила факс от Алексиадиса. Послание было полушутливое, с привычным юмором ее старого друга, но из него можно было понять, что обещанные спонсоры «маячат на горизонте Эллады».
– В Греции все есть – так, Валерия? – хохотал в трубку Алексиадис, когда Лера перезвонила ему в Афины. – Ведь такое название у вашего знаменитого фильма?
– Не то чтобы у фильма, но что-то вроде, – не стала вдаваться в подробности Лера. – Алик, может, мне поскорее приехать? Ты себе не представляешь, как для нас это важно!
– Хорошо представляю, – сказал он. – И если ты позволишь мне пока договориться о встрече от твоего имени, я охотно это сделаю. Мой приятель удачно продает сардины, он настоящий сардинный король и совсем не хочет платить так много налогов, это же понятно! – воскликнул Алик. – Короче говоря, своим следующим звонком я уже сообщу тебе результат.
Лера прекрасно знала, что Алексиадис никогда не дает пустых обещаний. Значит, на сардинного приятеля можно было надеяться. Это действительно было важно для нее, потому что денег катастрофически не хватало даже на повседневную театральную жизнь, не говоря уже о каких-то особенных проектах и о предстоящей весной реставрации парка.
Захватив факс из Греции, Лера пошла к Мите.
Он был у себя в кабинете один. Стоял у полукруглого, как фонарь, окна, смотрел на потемневший, посреди декабря вдруг оттаявший парк.
– Мить… – позвала Лера, и он обернулся так мгновенно, что она не успела понять, что мелькнуло в его глазах, когда он взглянул на нее; через несколько секунд лицо у него стало спокойным. – Я с Алексиадисом только что говорила. Греческий мой давний партнер, помнишь? И знаешь, что он сказал…
Она пересказала Мите свой разговор с Алексиадисом. Он слушал, сидя на краю подоконника и глядя на Леру странным, совершенно ей незнакомым взглядом. Мокрые блестящие ветки деревьев темнели у него за спиной, талый снег лежал на карнизе.
– Ты не рад, Митя? – спросила Лера, помолчав. – Думаешь, это блеф? Но он никогда не обещает зря.
– Не думаю, – ответил он. – Я рад, Лера, спасибо. У меня сейчас на EMI будет запись, я в Лондоне тоже поговорю с одним… Послушай, – вдруг спросил он, не отводя от нее этого странного взгляда, – а тебе еще не надоело?
– Что – надоело? – удивленно переспросила Лера.
– Да это все – театр, парк, спонсоры? Не прошло увлечение?
Лера так растерялась, что не знала, что ответить.
– Нет, – произнесла она наконец, судорожно сглотнув слюну. – Мне – не надоело.
Она не могла понять, что значит этот вопрос, – как не могла понять, какое чувство темнеет в непроницаемой глубине Митиных глаз.
Если бы не театр, парк, спонсоры и прочие неотложные дела, Лера представить себе не могла, как складывалась бы теперь ее жизнь. А так – забот по горло и задумываться особенно некогда.
Единственное, чего она не делала больше никогда, – не заходила в зал, когда репетировали вокалисты. Даже если проходила в это время по коридору, то старалась не вслушиваться в Тамарин голос.
Концерты и спектакли шли теперь постоянно. Митя репетировал «Леди Макбет Мценского уезда» Шостаковича, а Лере надо было думать о том, как доставлять зрителей в Ливнево. Парк действительно располагался совсем недалеко от центра, но добираться сюда было удобно на машине, а автобус от метро ходил с такими интервалами, что быстрее было дойти пешком.
Лере казалось, что она привела городским транспортникам все возможные доводы.
– Поймите, ведь у нас не бизнес-клуб! – убеждала она. – Не все наши зрители могут себе позволить личное авто. И почему надо возводить перед ними лишние препятствия?
Но за показным сочувствием на кивающем лице транспортного начальника читалось такое равнодушие, что Лера поняла: решать эту проблему надо самим, или она решится лет через сто. Значит, нужен автобус, нужен водитель, нужны деньги.
И одновременно нужно было искать нового администратора. С некоторых пор Лера стала замечать, что сама занимается большим количеством дел, чем следовало бы, и сразу вычислила, что администраторша Зиночка работает плохо. Теперь она потихоньку наблюдала, есть ли у Зиночки перспективы, но про себя уже понимала, что надо подыскивать ей замену.
Такие были дела.
Митя улетел в Лондон тридцать первого декабря. Новый год Лера встречала без него, с Аленкой и с Розой.
– Я вам подарки оставил в столе, – сказал он Лере, прощаясь. – Ты только Ленке не показывай раньше времени, положи под елку, хорошо?
– Хорошо, Мить, – кивнула Лера. – Долго ты там пробудешь?
– Неделю, – ответил он. – Без оркестра запись, сольная программа, так что все только от меня зависит.
– По-моему, всегда все только от тебя зависит, – невесело усмехнулась Лера.
– Ты думаешь? Не знаю…
В Шереметьево его отвозила театральная машина. После недавней оттепели все замерзло, и Митя сказал, что Лере незачем ездить по гололеду. Ей нечего было возразить.
Она даже не помнила, когда встречала любимый праздник в таком безнадежном унынии. Конечно, старалась казаться веселой, вместе с Аленкой восхищалась Митиным подарком – большим немецким набором красок, состоявшим, казалось, из тысячи цветов, – но на душе лежал такой камень, который было ни сбросить, ни разбить.
Ей Митя всегда дарил, как он это называл, «что-нибудь металлическое».
– А что я могу тебе подарить, подружка моя единственная? – смеялся он когда-то, если Лера пыталась его убедить, что не стоит тратить столько денег на драгоценности. – Книжки у нас, как у милиционера, уже есть, платья ты сама себе заказываешь… Ну скажи, что? Не хватает у меня на тебя фантазии!
И Лера перестала возражать. Тем более что вкус у него был безупречный, и каждый его подарок вызывал у нее восхищение.
Сразу после боя курантов она надела оставленные для нее в столе часики из белого золота, формой напоминающие ветку яблони с единственным распустившимся цветком, и безучастно следила за стремительным бегом секундной стрелки.
В половине второго Аленка отправилась спать, и Лера с Розой остались вдвоем перед телевизором.
– Сказала бы ты, что случилось-то? – неожиданно спросила Роза.
– С кем? – спросила Лера, стараясь казаться удивленной.
– Да не «с кем», а у вас что случилось? – повторила та.
С тех пор как Роза, можно считать, вошла в Лерину семью, она переменилась даже внешне. Исчезло не только нервное изящество, которое бросилось Лере в глаза при первой встрече, но и то унылое убожество, которое было так заметно, когда Роза впервые переступила этот порог.
Теперь за столом напротив Леры сидела женщина, во внешности которой сразу чувствовалось спокойное довольство жизнью, ничего общего не имеющее с самодовольством. И эта женщина смотрела сейчас на Леру встревоженно и, как той показалось, сердито.
– Ты как будто обижена на меня за что-то… – заметила она, отводя взгляд от Розиных пронизывающих глаз.
– Обижаться-то мне не за что, а радости особой нет – смотреть, как ты жизнь свою ломаешь!
– Я не ломаю, – медленно произнесла Лера. – Она сама ломается. Все рушится, и сделать ничего нельзя… Митя совсем переменился, ты видишь? Он думает не обо мне…
– Завел кого-нибудь, что ли? – спросила Роза.
– Ну, можно и так сказать, хотя не в этом дело…
– Не в этом! А в чем тогда? Что-то ты мудришь! Если знаешь, что появилась какая-нибудь, куда ж ты смотришь? – возмутилась Роза. – Избаловалась ты, вот что я тебе скажу! Думаешь, на такого мужчину никто глаз не положит?
– Не думаю, – улыбнулась Лера. – Но чем же я могу помешать?
– Как это чем? Скандал устрой, пригрози!
