Лучший друг девушки - Кауи Вера (книги полностью .TXT) 📗

– Он не мог этого сделать, – запротестовал Дэвид.

– Да, я понимаю... Я и сама сначала этому не поверила. Мне вообще претит видеть в людях только самое низкое, но, когда тебе вдруг звонит самый недоброжелательный из фельетонистов и игриво спрашивает, а правда ли, что Ладди переметнулся в стан врага, – в общем... что может быть хуже, да еще от человека, от которого меньше всего ожидаешь такого предательства. – Лицо Ливи выражало страдание. – Самое худшее, однако, состоит в том, что я понятия не имею, чем ему так насолила, что он решил расстаться со мной. В последний раз, когда мы виделись, он был обычным, милым и приятным. Я готова поклясться на чем угодно, что Лоуренс Ладбрук самый добрый из всех существ на свете, но теперь... – Ливи покачала головой. – И надо же, выбрал именно Глорию Гуанариус!

– А почему вы поссорились? – спросил Дэвид. – Все только и делают, что ломают себе голову, каким образом столь близкие подруги вдруг ни с того ни с сего превратились в непримиримых врагов. Видимо, это было нечто ужасное?

Ливи снова повернулась к своей схеме.

– Да.

Я даже в мыслях не могла допустить, что лучшая из моих подруг, хотя мы и соперницы, способна на такое, говорил весь ее облик. Она сделалась любовницей моего мужа. Пальцы Ливи непроизвольно сжали авторучку. Рана все еще кровоточила. Но она жестоко ей отомстила. Не имея возможности наказать своего муженька, она наказала свою бывшую наперсницу, порвав с ней все отношения.

Общество раскололось на два лагеря: человек теперь примыкал либо к одному из них, либо к другому, среднего было не дано. Дело обрело скандально-громкий характер, особенно после того, как было выдвинуто с дюжину различных предположений о причине раскола. После того как они перестали вместе появляться на ленче, занимать один столик в «Ле Сирн», пересуды распространились со скоростью лесного пожара. Одни утверждали, что самолюбие Ливи было задето тем, что ее титул «Несравненной» был узурпирован Глорией, которую теперь стали называть не иначе как «Ля Глория» [15]. Другие – будто Ливи обвиняла Глорию в том, что та предлагала вознаграждения людям, от которых зависело, кто будет назван образцом для подражания на последующее десятилетие. Третьи – что было задето самолюбие Глории, потому что ее не пригласили на обед в узком кругу, который Ливи давала в честь королевы Англии и ее мужа в доме Морпетов. Когда ее спросили, почему она так поступила, Ливи якобы ответила, что не могла же она посадить Ее Величество за один стол с женщиной, начавшей свою карьеру как крупье в одном из заштатных игорных домов Рено.

Можно было теперь в любое время приглашать ту или другую из них, но никогда обеих вместе. Если приглашали на званый обед Глорию, Ливи посылала сказать, что сожалеет, но не может принять приглашение. То же самое делала противная сторона. Естественно, ни та ни другая не бывали в гостях друг у друга. Декрет Ливи гласил: Глория Гуанариус предана анафеме, и, если кто-либо из моих друзей станет общаться с ней, дружбе с ним или с нею тотчас будет положен конец.

Никто не решался объявить истинную причину случившегося, так как никто не мог предполагать, что Глория поведет себя столь банально. Со своей стороны, она делала все, чтобы замести следы. Билли и она остались друзьями, это он дал ей прозвище Славная Глория. Хорош он был и с Базилем Гуанариусом, владельцем одного из самых крупных в мире состояний и его деловым партнером во многих рискованных предприятиях. Родившийся в Уругвае, он обосновался в Швейцарии, приняв гражданство этой страны, и вскоре обрел статус выдающейся международной личности. Глория была родом из Никарагуа, индейское ее происхождение выразилось в точеной красоте, горделивой осанке и умопомрачительной элегантности. Эти свойства и помогли ей заполучить Базиля Гуанариуса, очень ревнивого мужчину.

Когда Ливи в обычной своей манере «никогда не жаловаться и никогда ничего не объяснять» порвала всякие отношения с Глорией, та вынуждена была ответить тем же. По правде говоря, она больше сожалела о своей промашке, чем получила от нее удовольствие. Билли был хорош в постели, но ей бывало и лучше. Виной всему была досада, что не ей, а Ливи присудили главный приз Дома моделей. Она заставила ее искать утешение в крепком коктейле, который, однако, не столько погасил, сколько разжег ее либидо, требовался выход, под рукой оказался Билли, таким стал конец фильма – и начало конца прекраснейшей из дружб.

И никто, ну положительно никто не знал об этом. Она уединилась в маленьком домике, купленном на подставное лицо (и здесь помог Билли, владевший недвижимостью во всех пяти районах Нью-Йорка) на тихой, обсаженной деревьями улице, выходившей на Ист-Ривер в месте, где никому и в голову не придет искать ее, – в Бруклин Хайте. Она приезжала туда, когда ей хотелось побыть одной или с любовником, когда необходимо было спокойно поразмыслить и тщательно обдумать план мести. Ибо индейская кровь Глории жаждала отмщения.

Вот каким образом в мысли ее вкрался Билли.

Потребовался один-единственный телефонный звонок. Он, конечно же, принял это как должное. Сказал лишь:

– А я все думал, сколько это еще будет тянуться...

Он был груб, что ей нравилось, вульгарен и крут, заставил ее орать во всю глотку, благо окрест не было ни души, кто мог бы ее услышать, так как дом стоял последним в ряду, а Билли присоветовал ей купить также и предпоследний, чтобы полностью исключить присутствие нежелательных свидетелей.

И только позже, с отяжелевшей головой, бешено колотящимся сердцем и пересохшим горлом, глядя на скомканные и покрытые пятнами простыни, она уныло подумала: «О Господи! Ну и дура же ты, Глория!» Но дело было сделано. Оставалась единственная надежда, что Ливи никогда об этом не узнает.

Ливи узнала об этом через несколько часов.

Они вернулись домой почти в одно и то же время, Ливи была на концерте в «Линкольн сентр», после которого состоялся прелестный ужин, который длился и длился без конца... Она заметила свет в кабинете Билли и вошла. Они не виделись уже несколько недель – за это время не поступали приглашения, требующие их совместного присутствия.

Билли неподвижно сидел за письменным столом, держа в руке полупустой бокал. Увидев ее, он поднял голову.

– Ну как концерт?

– О, я обожаю Плачидо Доминго. А ты как?

– Как обычно... – Билли неопределенно пожал плечами.

– Знаешь, – сказала Ливи, – мне почему-то захотелось немного виски...

Так как она в рот не брала крепких напитков, Билли удивился, однако потянулся за вторым бокалом и бутылкой.

– У меня небольшая диспепсия, – пояснила Ливи, прикладывая к груди усыпанную драгоценными камнями руку. – Скорее всего, от этих чертовых креветок. Острая приправа для меня, что нож. Немного неразбавленного виски почему-то здорово помогает.

Обойдя стол, она приблизилась к Билли, чтобы взять у него бокал. В черно-белом шелестящем своем наряде – цвета, которые у него всегда ассоциировались с ней, так как именно в них она была в тот день, когда он впервые ее увидел, усыпанная алмазами филигранной работы, она смотрелась великолепно. В безупречном ее облике, идеальной собранности и ухоженности все было на своем месте: ни морщинок, ни помятостей на платье, ни одного выбившегося из прически волоска.

В самом этом совершенстве было что-то сверхчеловеческое. Билли вспомнилась Глория – теплая, голая, взъерошенная, потная и благоухающая мускусными своими духами. Совсем не похожая на богиню, невозмутимую и неприкасаемую. Обыкновенная женщина. Он слегка повел плечами: ни один мускул не дрогнул на его лице, когда рубашка задела глубокие царапины, оставленные на его спине ее когтями.

Едва Ливи наклонилась, чтобы взять из его руки бокал, ноздри ее, чуткие, как антенны, затрепетали, когда она вдохнула аромат, безошибочно выдавший на экран ее внутреннего компьютера знакомое имя.

Глория Гуанариус.

Это ее духи.

Созданные специально для нее.