Лучший друг девушки - Кауи Вера (книги полностью .TXT) 📗
Джеймз понимал: стоит ему чуть податься вперед и поцеловать эти манящие губы – и он пропал. Предыдущий опыт и знание жизни, тяжко ему доставшиеся, убеждали его не делать этого. Бдительность и осторожность, длительное время бывшие непременными спутниками в его жизни, в конце концов столь глубоко проникли в его психику, что сделались неотъемлемой ее частью. Однажды ему уже довелось распроститься с многообещающей карьерой, когда он позволил своему чувству взять верх над здравым смыслом. Более он этого не допустит. Он натренировал себя в борьбе с искушением, всплеск спида укрепил в нем решимость не разменивать целую жизнь за краткий миг удовольствия. Свои возможности, если таковые представлялись, он не упускал, но только тогда, когда при этом ничем не рисковал. Дэвид Банкрофт являл собой именно такой риск, в одночасье он мог лишить его одного из самых тепленьких местечек, доставшихся ему в многострадальной, богатой приключениями жизни.
Ему нравилась его работа; жил он припеваючи, да еще деньги получал немалые; своего же работодателя уважал и ценил. Чтобы удержать это свое престижное и роскошное положение, Джеймз был готов на многое. И, если часть его службы состояла в том, чтобы хорошо относиться к детям своего работодателя, так тому и быть. Но то, на чем сейчас настаивал Дэвид, выходило за рамки территории, очерченной здравым смыслом Джеймза, о чем можно было только искренне сожалеть. Ибо половые отношения с Дэвидом Банкрофтом обещали быть, в чем у него не было никаких сомнений, из разряда незабываемых.
Знал он и то, что Дэвид испытывает на нем свое сексуальное обаяние. В неполные девятнадцать лет он был поистине неотразим, женщины буквально сходили по нему с ума. Его успех у них был столь велик, что Джеймз поначалу был несколько озадачен стремлением Дэвида познать и другую сторону сексуальности, однако, поразмыслив, решил, что в этом не было ничего удивительного. Вместе со многими чертами отца Дэвид унаследовал и его гиперсексуальность, по мощности равную восьмицилиндровому двигателю, не ослабевшую даже в том возрасте, когда многие мужчины весомо сокращают свою половую жизнь.
Когда тело, вразрез с установкой мозга, потянулось к тому, что ему предлагали, Джеймз понял, что следует вести себя очень и очень осторожно. Если подчинишься ему, то, когда все это выплывет наружу, а наружу выплывет оно обязательно, Дэвид сам расскажет об их отношениях, поскольку для него они будут неотъемлемой частью «развлечения». И тогда Джеймз с треском вылетит в трубу. Вышвырнутый отовсюду, станет как отжившее свой срок ненужное тряпье. С навеки впечатанной в памяти солнечной улыбкой Дэвида.
Ну уж, нет, мелькнуло у него в голове. Чего, чего, а этого нам, спасибо, не хочется! Полностью отдавая себе отчет в том удовольствии, в котором себе отказывал, в том блаженстве, которое ощутил бы, целуя эти губы, обнимая это крепкое, мускулистое тело, так же определенно Джеймз сознавал и нависшую над собой опасность, понимая, что нет смысла разменивать целую жизнь за пятиминутное наслаждение. Поэтому он встал и, пробормотав: «Что-то стало слишком уж жарко», нырнул в прозрачную, бирюзового оттенка воду – до того, как возбуждение выдало бы его с головой.
Шесть месяцев спустя Дэвид лежал в своей со всех сторон задернутой занавесками постели, над которой располагалось зеркало, отражавшее все, что творилось под ним ночью. Положив руки под голову, скрестив ноги в лодыжках, глядя вверх, он улыбался собственному отражению.
Сидя на краю кровати, обхватив голову руками, средних лет мужчина, с которым он только что исходил в приступе безудержного сладострастия, сдавленным голосом потрясенно бормотал:
– Господи, как же я допустил, чтобы это случилось? Твоя мать – одна из самых лучших моих друзей... как я теперь посмотрю ей в глаза? Она обо всем догадается, я точно знаю, что догадается. У Ливи на такие вещи шестое чувство. Она обязательно заметит, что между нами что-то произошло, только не будет знать, что именно. Моя целомудренная и безупречная Ливи... незапятнанная и безгрешная, само совершенство... Совратить ее собственного сына! Ее любимого мальчика.... – Из горла его вырвался звук, похожий на рыдания.
Дэвид коснулся рукой спины, покрытой веснушками, ощутил под ладонью дряблую, загрубевшую с возрастом кожу, но голос его, когда он заговорил, был полон живейшего участия:
– Ладди, не надо так убиваться. Если мама что-то заподозрит и спросит меня, я, естественно, буду откровенен с ней, скажу ей...
– Нет! – хрипло, в отчаянии выкрикнул он. Мужчина повернулся к нему всем телом, отняв руки от искаженного тревогой, изборожденного морщинами лица под копной редеющих седых волос. Голубые его глаза были наполнены слезами и блестели от возбуждения и страха. – Ты не должен ничего говорить! Ты же ничего не понимаешь... ты еще так молод... так невинен...
– Но мама же знает, что вы гомосексуалист, она всегда это знала и никогда не придавала этому значения, неизменно считая вас одним из самых старых и верных своих друзей. Почему все вдруг должно перемениться?
– Потому что ты – это ты! Она сразу же подумает, что это я совратил тебя, – и, Бог мне свидетель, так оно, видимо, и есть на самом деле. Как же я мог так напиться?
– Оба мы были хороши, – подлил масла в огонь Дэвид.
– Час от часу не легче! Напоил и совратил... Нет мне никакого прощения!
– Ладди, мне уже девятнадцать лет...
– А мне в два раза больше! Я знаю твою мать: она предъявляет к людям высочайшие критерии; она приняла меня таким, каков я есть, и никогда не осуждала меня, но ведь ты ее обожаемый сын! То, что я сделал, столь ужасно, что у нее не останется ничего другого, как предать меня анафеме. До этого она была само воплощение такта и учтивости: моя личная жизнь была сугубо моим личным делом, но затащить в нее тебя... нет, этому не может быть прощения – никогда. Я буду изгнан...
– Тогда вам лучше уехать на какое-то время. Если вы чувствуете себя настолько виновным, что не в состоянии смотреть ей в глаза, то не делайте этого. – Дэвид позволил своему голосу дрогнуть и запнуться. – Конечно... без вас я ужасно буду скучать... Мне было так хорошо с вами... Я даже представить себе не мог, что будет так хорошо... – Он положил руку на бедро Лоуренса Ладбрука, почувствовал, как оно затрепетало от прикосновения, и с напускным великодушием продолжал: – Но, поскольку вы обвиняете себя во всех смертных грехах... а я знаю, как много значит для вас моя мать...
– Все!
Beдь Лоуренс, «Ладди» Ладбрук в течение последних двенадцати лет составлял неотъемлемую часть «двора» Ливи Банкрофт, неизменно выполняя роль одного из ее «сопровождающих» в отсутствие Билли. Ливи поверяла ему свои тайны – но не самые сокровенные, предназначенные только для ушей Джеймза, а мелкие, однако для нее достаточно важные, потому что она знала, как дорожил он своей дружбой с ней.
В его тусклой, большей частью никудышной жизни, в которой вплоть до тридцати лет верховодила мать, знаменитая гранд-дама Констанс Ладбрук, Ливи Банкрофт зажгла огонек надежды, обогревший и облагородивший ее; сделавшись ее другом и перестав быть мальчиком на побегушках, он обрел в собственных глазах вес, о котором раньше не мог и помышлять. Он стал получать приглашения только потому, что был приближен к ней, весь распорядок его жизни теперь был всецело посвящен ей: часть года проводил он в Англии, чтобы быть рядом с ней, сопровождал ее затем в Нью-Йорк, когда она ездила домой, где виделась со своими родственниками, друзьями и занималась устройством своих дел.
Ливи ничего не знала о молодых людях, которых он покупал, не знала, что он с ними после этого делал или что они делали с ним: это было частью другой жизни, которую он тщательно, до сегодняшнего дня, скрывал от нее. Она понятия не имела, что он был завсегдатаем клубов, где за плату вместе с наркотиками предлагали секс, где можно было заниматься любыми половыми извращениями, где одни группы мужчин свободно обсуждали достоинства того или иного партнера, другие же были садистами или мазохистами. Чтобы понять то удовлетворение, которое они получали, нужно было испытать на самом себе это либо самому причинить кому-либо боль.
