Девчонки на луне (ЛП) - Макнэлли Дженет (серия книг .txt) 📗
Но потом ему позвонили и сообщили о том, что рейс назначен на шесть вечера, и уже через час мы с Луной стояли на крыльце в сапогах, махая отъезжавшему от дома такси. Помню, как я была рада тому, как прошёл тот день. Тот дополнительный день. Мне тогда было тринадцать лет. После его отъезда Луна почти не разговаривала с нами следующие три дня. Но злость проходила сквозь неё подобно статическому электричеству. Но со временем она угасла, и всё стало идти по-прежнему. Ничего не изменилось. Он не стал звонить чаще, чем раньше. А около года спустя совсем перестал.
Я подошла к металлическому забору в одном из широких пролётов ротонды. Напротив меня была чёрная лошадка с белой гривой и хвостом, украшенная сложным нагромождением из покрывал, флагов, седла и уздечки. Её шея была идеально изогнута, а голова дугой склонялась к полу. Я снова сфотографировала, и в этот раз я увидела её на экране. Тесса бы покаталась на такой лошадке. Если бы она была здесь в часы работы карусели, то выбрала бы её. А если бы мы пришли слишком поздно, как я сегодня, то сидели бы на скамейке рядом с ней, как Холден, и, возможно, наконец, смогли бы поговорить.
Я не хотела посылать одну фотографию, но и что написать, я тоже не знала. Я хотела сказать ей, что видела отца. Хотела рассказать ей про Луну и куда мне сейчас предстоит идти. Хотела написать ей «вот бы ты была рядом со мной» или «в следующий раз приедем сюда вместе», но всё это не подходило.
Я просто сидела на скамейке, глядя на карусель и на проплывавшие над нею облака, будто куда-то спешащие. Потом я снова включила телефон и напечатала: «Всё, что было в моих силах» и целующий смайлик. Отправив сообщение, я послала его к спутникам, а потом к Тессе, где бы она сейчас ни была. Может, в своей спальне через дорогу от моего пустого дома, может, на подпорке для жимолости во время побега. А, может, она сидит на качели в нашем парке. Я представила, как она услышала сигнал о доставленном смс в кармане штанов, достала телефон и увидела то, что я послала. Я представила то, как она скучает по мне.
После парка я направилась по Пятой Авеню к Ист Сикстис, следуя на север в сторону метро. Прямо напротив входа в подземку я увидела маленький книжный магазинчик с узкой остеклённой дверью. На широкой вывеске над входом было написано: ПОДЕРЖАННЫЕ И РЕДКИЕ КНИГИ. Я задержалась на тротуаре, читая её, и потом зашла внутрь.
В магазине было прохладнее, но всё равно влажно, словно кондиционер работал не в полную силу. Из-за освещения лампами накаливания в помещении было темновато, и мне пришлось немного подождать, чтобы глаза к нему привыкли.
– Здравствуй, – сказал голос откуда-то из-за спины. Я повернулась и увидела на втором этаже силуэт женщины, чуть выше пола. – Ищешь что-то конкретное?
– Точно не знаю, – я дотянулась до полки и провела пальцами по словарям в кожаном переплёте. – Наверное, стихи.
– Это здесь, наверху.
Теперь я могла разглядеть её: ей было около пятидесяти, довольно симпатичная с длинными рыже—русыми волосами, затянутыми в узел. В руках у неё были книги, которые она положила на стол, пока я взбиралась по лестнице. Она указала на полку с другой стороны этажа, и сама подошла туда.
– Какой поэт интересует?
Я пробежалась глазами по полкам, но там было так много имён – Фрост, Диккинсон, Глюк, О'Хара – что я не знала, с чего начать.
– Я не так уж сильна в поэзии. Знаю только то, что проходили по литературе. Это были хорошие стихи.
Надеюсь, это прозвучало не слишком по—детски.
Она кивнула, слегка улыбнувшись.
– Тогда, наверное, тебе стоит начать... – она достала с полки книгу, – с этой?
На тёмно-синей обложке было написано серебряными буквами: «Женщины-поэты Америки». И снизу буквами поменьше: «Двадцатый век».
Мне нравилось то, как ощущалась книга в моих руках и то, что в ней было полно стихов, которые я раньше не читала. Страницы немного пожелтели, но в остальном она была идеально чистой.
– Беру, – сказала я и последовала за женщиной к кассе. Я заплатила ей двадцаткой, а она дала сдачу десяткой и мелочью.
Когда я повесила сумку на плечо, то сразу ощутила в ней вес новой книги.
После этого я поехала на метро до Вашингтон сквер. Я не знала, куда иду – повторяла путь с прошлой ночи? – но на улице, вдоль которой здания были увешаны флагами нью-йоркского университета, я увидела много девчонок. Может быть, они учатся летом или что-то ещё, раз у них были с собой рюкзаки. Не знаю, почему я вообще замечала их. Может, из-за того, как они шли, склоняясь друг к другу и смеясь, они напоминали мне моих подруг. Подруг, которых у меня больше не было. Сама не заметила, как пошла за ними, почти бесцельно и, когда через полквартала они вошли в какую-то кофейню, я тоже в неё вошла.
От кофейни в Баффало меня отделял целый штат, но звуки в этом месте нисколько от неё не отличались: брякающая посуда, гул голосов, жужжание кофе-машин, подзывание покупателей, когда заказанный кофе готов. Я не была фанаткой кофе – хоть и повидала немало таких, пока работала – но мне очень нравился его запах. Аромат этой кофейни почти тут же снял напряжение в теле. Девушки, стоявшие передо мной, сделали заказ, и тут подошла моя очередь. У блондинки-кассирши была короткая стрижка и маленький пирсинг в носу. Она улыбалась.
– Что для вас?
– Ванильный латте, пожалуйста. Среднюю.
Она кивнула и передала заказ напарнице. Я дала ей одну из двадцаток Луны, на что она сдала мне сдачу, но два доллара я оставила в качестве чаевых.
– Спасибо, – сказала она.
– Я сама работаю в кофейне. В своём городе.
За мной в очереди никого не было, поэтому я прислонилась к прилавку в ожидании кофе.
– А что за город? – спросила девушка-кассир из-за прилавка.
Открыв рот для ответа, я уже решила, что хочу быть сегодня кем-то другим.
– Это в штате Вашингтон.
– О, там ещё жарче, чем здесь, да?
Девушки, за которыми я пришла сюда, получили свой заказ в специальных стаканах «на вынос» и вышли через стеклянную дверь.
Там жила тётя Кит, так что много летних деньков я провела там, разгуливая от одного музея с кондиционером к другому.
– Да уж, там помощнее будет.
– Учишься в Нью-йоркском универе?
Я кивнула после секундной паузы.
– И я. Изучаю фотографию, – она протёрла прилавок белой тряпочкой. – А ты?
Свой главный предмет я могла назвать без раздумий. Чем дальше, тем проще.
– Литература.
– У вас уже был профессор Кирк?
Я помотала головой.
– Она суперская. Скорей бери её классы, – девушка протянула руку над прилавком. – Кстати, я Эмили.
– Фиби, – сказала я, пожав ей руку.
Не знаю, как так получилось, но выдуманная мной студентка из Вашингтона будто и не нуждалась в псевдониме.
– Ванильный латте, – позвал бармен, и я взяла из его рук фарфоровую чашку.
– Кстати, нам нужен ещё один кассир, – сказала Эмили. – Ну, если будешь искать работу.
– Спасибо. Я подумаю.
Я села за стол у окна, достала купленную книгу и открыла в середине. Сначала я прочитала стихи Риты Дав, потом Энн Секстон, потом дошла до Элизабет Бишоп. Стих назывался «Одно искусство», в котором говорилось об утрате: вещей, мест, людей. Конец стихотворения показался мне таким правильным, живым, точным, что мне захотелось зареветь, особенно в свете последних потерь и приобретений. Я прочла его шёпотом, потому что мне захотелось прочесть его вслух: «Терять привыкнуть – в нашей власти,
но может выглядеть большим (пиши!), большим несчастьем».
Всё именно так. Я хотела понять, как же мне рассказать правду так, будто это секрет? Сказать то, что я всегда знала так, будто это что—то совершенно новое.
Ехав в поезде до Бруклина, я откинулась на спинку пластикового сиденья и закрыла глаза. Арчер так ничего и не написал, и скоро мне придётся задуматься о том, что завтра мне уезжать и я его, возможно, так и не увижу. От этих мыслей я ощущала пустоту внутри, словно кто-то что-то взял у меня и забыл вернуть. Я могла бы написать ему сама, знаю, но я не знала, что написать. Да и рифма сейчас не складывалась. Лучше было бы поговорить с ним лицом к лицу.
