Светлячки на ветру - Таланова Галина (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
Подъехал Сергей. Вышел из машины, нежно поцеловал руку — точно ночная бабочка махнула своими крыльями. Распахнул дверь рядом с собой — и они поехали по погружающемуся в сон городу, осоловевшему от затяжной жары, которая спадала лишь с завесой темноты. За стеклами мелькали разноцветными огнями вывески магазинов, окна домов, желтеющие горящими заплатами на темных, все еще нагретых солнцем стенах. В открытое окно залетал парной ветер, ерошил ее челку, словно листок на дереве, лизал теплым языком щеку, охлаждая разгорающийся огонь.
Приехали в парк, раскинувшийся на берегу городского озера. В парке было свежо и пахло мятой. Трещали сверчки и пели ночные птицы. Вика, выйдя из машины, замерла, вслушиваясь в ночную мелодию и купаясь в нахлынувшей прохладе. Ей показалось, что это поют ангелы и в их пение вплетаются приглушенные человеческие голоса, переходящие на нежный шепот. Народившийся месяц, будто дынный ломоть, проливал сладкий сок на кусты, оцепеневшие на фоне блестящего, словно рыбья чешуя, озера. В потемневшем, давно не чищенном серебре плавало его отражение, улыбающееся до ушей. Светлая дорожка, похожая на Млечный Путь, бежала по воде.
Сергей подошел к ней, взял ее лицо в свои шершавые, загрубевшие от чужого жаркого солнца ладони, вглядываясь в женские глаза, чернеющие в бархате ночи колодцами с водой, в которых отражался холодный лунный свет. Отвел волосы с ее пылающего лица, вдыхая одуряющий аромат жасмина. Коснулся ее губ, упругих, как мандариновые дольки, пахнущих мятой и ванилью.
Вика обняла любимого, проваливаясь во тьму, где скрипичные трели сверчков становились все громче, а птицы чирикали и высвистывали в такт сердцу, улетающему вместе с ними в небеса. Седьмое небо качалось над головой так близко, что звезды обжигали плечи своими поцелуями. Ее шелковые волосы сплетались с травинками, щекочущими и колющими ей затылок. Цветок папоротника раскрывался над головой — и она забыла о том, что расцветает он на одну ночь.
Потом она прижималась к плечу Сергея, нежданные слезы накатились на ресницы и там висели, точно капли росы на сосновых иголках. Вика боялась, что Сергей заметит их. В груди все свело, как от неспелой, наспех проглоченной хурмы. Луна в небе неожиданно пропала, будто ее затянуло в водоворот. Исчезли и алмазные бусины-звезды. Парк мгновенно погрузился в густую и вязкую, как деготь, тьму, но было безветренно. Казалось, природа просто глубоко заснула. Даже птицы и сверчки выдохлись и погрузились в сон.
— Ты мой негаданный! Свалился на мою голову, как августовская звезда. Знаю: звезда сгорит в воздухе, оставив на сердце рубец от ожога.
— А вот это тебе подарок из тропиков! — Сергей, словно фокусник, вытащил из портфеля, лежащего на заднем сиденье, большой фонарик, горящий зачаровывающим ярким и холодным светом ксеноновых реклам. — Такие фонарики до сих пор делают жители некоторых тропических деревень.
Вика затаила дыхание, разглядывая чудо. В пол-литровой банке мерцали и подмигивали маленькие изумрудные огоньки, казавшиеся насыпанными в нее звездочками. Огонь в банке то полыхал сильнее, то почти гас. Вике почудилось, что это сердце пульсирует в банке… Вот так, наверное, Данко нес впереди себя свое сердце, освещая им путь.
— Нравится? Эти светлячки в отличие от наших «поют» своим дамам огненные гимны только хором, всей стаей в унисон вспыхивая и затухая. Обычно они собираются на токовища на каком-либо одном, всегда постоянном дереве. И здесь все разом зажигают и все разом гасят свои огоньки. Жуки на соседнем дереве тоже вспыхивают в одном ритме, но не в такт с первым деревом. А третье и четвертое деревья «полыхают» на свой лад. Зрелище потрясающее! Час за часом, ночь за ночью, неделями и даже месяцами мигают на дереве жучки все в том же ритме, как и много дней назад. Ни шквалистый ветер, ни дождь, моросящий над лесом целыми днями, так, что кажется, воздух весь промок и набух влагой, не могут изменить интенсивность и частоту вспышек. Только слишком яркое и тревожное сияние полной луны будто бы смущает жуков — и они перестают светиться… Можно их выпустить — и ты увидишь все сама.
Сергей приоткрыл банку, излучающую такой яркий желтовато-зеленый свет, что она разглядела новые морщинки на его лице, бегущие от век, точно трещинки на асфальте, сквозь который начал прорастать кустарник. Потряс склянку за горло — и опрокинул.
…Огненная пыльца парила над водой — и озеро теперь казалось небом, расцвеченным звездами. Ей почудилось, что она уже видела это. Но где? Во сне? В другой жизни, где ее душа обитала в другом теле? Или в новогоднем представлении своего детства, когда серпантин, имитирующий снег, подсвечивали огни софитов? Или этого и не было вовсе, а только пригрезилось? Огоньки кружили, парили над водой, точно клочки подожженных писем, дневников и записок, которые жгут, чтобы забыть и не вспоминать никогда, пытаясь обмануть и успокоить свое сердце. Пламя то разгоралось, то затухало. Они мерцали как маленькие звездочки, каждая в своем ритме, рождая завораживающую цветомузыку.
И вдруг часть огоньков потянулась к дереву боярышника, посаженному на аллее парка. И вот уже дерево зажглось где-то в глубине кроны, став таинственным цветком, что ищут в ночь Ивана Купал ы. Ищут и никогда не находят. Не повезло. Пролетело мимо, обдав юношеским ожиданием встречи и счастья.
Светлячки слетались к дереву, кружили вокруг в огненном танце, будто снежинки в карнавальную ночь, постепенно оседая на ветвях и теряясь среди черных листьев, похожих на лоскутки истлевшей ткани. И вдруг те огоньки, что прятались в глубине кроны, замигали «в такт». Вика завороженно смотрела на дерево, полыхающее изнутри таинственным свечением.
— Ты прямо как Волшебник Изумрудного города! — захлопала она в ладоши.
Светлячки на концах ветвей постепенно вступали в оркестр — и волны мигающих в унисон вспышек бежали, как бенгальский огонь, по ветвям дерева во все стороны. И вскоре все дерево полыхало в одном ему понятном ритме, то разгораясь, будто костер от налетевшего порыва ветра, то почти погаснув, точно окурок, брошенный в снег.
57
Светлячки исчезли, растворились в том летнем саду в шальную ночь, но в душе Вики еще долго жила дуга их света, похожая на Млечный Путь. Она казалось такой же вечной и неизменной, как это созвездие: только ненастье укрывает ее плотным и толстым одеялом облаков, а как только ветер уносит их, выныривает снова, тревожа душу своей загадкой.
Была дописана диссертация — и Вика почувствовала какую-то щемящую грусть: вот и окончен еще один этап жизни. Их отношения уже пересыхали, как весенний ручеек на горячем майском солнце. Она со смирением думала о том, что вряд ли они увидятся с Сергеем еще. Жизнь горной речкой закружила их в водовороте, который надо было проплыть вместе, а затем вышвырнула ее на берег. Берег был не скалистый и обжитой, с домиком на лужайке, из трубы которого клубился дымок. Почему же она чувствует пустоты потери? Точно болит отрезаная рука. Да было ли это в ее жизни?
Но через пару недель Сергей ей снова позвонил… Ехали по городу, вступавшему в зиму… Город был парализован. За ночь навалило снега. Снег таял под колесами машин. Автомобили буксовали, урчали, захлебываясь снежной кашей, замирали в пробках, коих было так много, что казалось, весь город оцепенел, прорывались за черту высотных построек рывками, точно лодки от очередного взмаха весел. Вика подумала о том, что их отношения тоже вступают в зиму, но они пытаются выбраться на прямую трассу, плутая в объезд по мелким улочкам, но эти улочки тоже запружены машинами.
Печалилась о том, как быстро проходит жизнь! Еще вчера она ждала от жизни встречи своего единственного, с которым они будут как две половинки стручка горошка хранить и беречь вызревающие семена… Почему, когда раскрывают стручок, горошины чаще всего оказываются в одной его половинке, а другая остается совсем пустой? И с кем останутся их с Глебом горошины, если они расстанутся? Еще год тому назад она была уверена, что с ней, а теперь не знала… А может быть, ни с кем? Выскользнут из домика, покатятся по земле и прорастут вдалеке от их дома… Она едет в никуда, где обрываются все дороги, с чужим мужчиной, который включил дворники на ветровом стекле, но снег все равно лепит так, что едут они в белой полумгле, в которой очертания их будущего так неясны и размыты, что сердце сжимает тоской от предстоящей потери. Сколько им еще жизнь отмерила таких встреч?
