Светлячки на ветру - Таланова Галина (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
Он не очень страдал от того, что его не брали в свою компанию, в которой ему было скучно, так как многое он просто не улавливал среди всеобщего гомона. Он привык к одиночеству и становился все более самодостаточным. Снимал слуховой аппарат — и проваливался в тишину, в которую проникали только очень громкие, душераздирающие для других звуки. Ничто не мешало ему думать. Он жалел, что у него не было дара художника или писателя. Рисовать ему очень нравилось — и это искусство не требовало слуха. Но природа не дала ему этого таланта в той мере, в какой он мог бы реализоваться как личность.
В девятом классе они решили с Аркашей, что пойдут на факультет вычислительной математики и кибернетики, получат специальность, за которой и настоящее, и будущее, программисты всегда нужны. Родители говорили, что весь следующий год надо будет готовиться и заниматься с репетиторами, чтобы поступить. Аркаше было проще, он победитель городской олимпиады, но это ничего не значит: по жизни может получиться все наоборот: побеждает тот, кто может выдержать длинную дистанцию, а не тот, кто вырвался вперед на короткой.
Он считал отца хорошим человеком, но слабохарактерным неудачником, не умеющим лавировать и не обладающим организаторскими талантами, что были у деда. Частенько думал о том, что с мамой они не лучшая пара. Пример деда, наверное, мешал маме быть счастливой. Отец был в его тени каким-то жалким кустиком.
На новой работе мама неожиданно переменилась и расцвела. Из сумрачной женщины с серым лицом, которое казалось ему запыленным и которое хотелось промыть в чистой родниковой воде, вдруг превратилась в девушку, порхающую по квартире и напевающую что-то себе под нос. То, что она пела, Тимур слышал даже без слухового аппарата. Мелодии были разные, но все они заставляли удивленно застывать и оборачиваться на маму: она пела о любви, и голос ее был пропитан солнечным светом.
Странным было и то, что мама теперь красилась даже тогда, когда сидела у компьютера дома и делала какую-то заказную работу. Иногда она даже одевалась так, будто собралась на выход. Еще она постоянно подходила к телефону и проверяла, хорошо ли положена трубка. Ждала какого-то нового заказа или еще чего-то?
Он уже почти забыл этот блеск глаз, в котором будто волновалось ветром горное озеро и горные вершины отбрасывали свое отражение.
Иногда ей звонили, чаще на сотовый, — и тогда она срывалась на встречу с клиентом. Приходила раскрасневшаяся — и в озерах ее глаз уже колыхалось солнце, играя слепящими бликами.
— Ты мой сладкий! — подходила и обнимала его, как маленького. Ерошила волосы, целовала мягкими губами. Он вывертывался из цепких рук — и тогда она спрашивала:
— Уроки сделал?
60
В девятом классе к ним пришла девочка Злата. Злата была из семьи военного, жили они где-то в маленьком военном городке за Уралом, а теперь отца направили в их город. Он не видел девочки, чей облик столь бы соответствовал ее имени. У Златы были роскошные длинные золотистые волосы, которые она всегда как-то причудливо заплетала в несколько очень необычных косичек, всегда уложенных на голове; зеленые глаза, похожие на камешки изумруда, казалось, вспыхивали в полутьме светлячками, заливающими округу зеленоватым призрачным светом. Хрупкая точеная фигура с осиной талией, высокой девичьей грудью, вздрагивающей от заливистого смеха под тесным школьным платьем. Вообще вся она была звонкая, звеневшая то звоном разбитого стекла, то игрой на ложках, то капелью по водостокам, то серебряными бубенчиками тройки, мчавшейся через весенние ручьи на Масленицу. Удивительно было то, что Тимур отчетливо различал все эти ноты: будто звуковые волны, исходящие от девочки, резонировали с его собственными. Не один мальчик заглядывался на эту девочку, впорхнувшую в их скучный класс, точно солнце после затяжной зимы. Лучи солнца ловили зеркалами, пуская солнечных зайчиков. Солнечные улыбки блуждали по лицам, голос учителя улетал так высоко в поднебесье, что оттуда его было не разобрать не только Тимуру, мысли сбивались в стаи, летевшие клином в теплые страны, где золотистая девочка, будто Дюймовочка, сидела на цветке и ждала своего эльфа.
Тимуру тоже нравилась эта девочка, но он стеснялся обратить на себя ее внимание. Вообще он давно привык и смирился с тем, что часто отгорожен от класса стеной молчания, будто коконом. Пожалуй, ему было даже легко и уютно жить в этом коконе, ни с кем не пересекаясь, равнодушно принимая чужие касания. Он не очень переживал, что девочки не замечали его, вернее, замечали, но так, как обращают внимание на хромого пса, которому машина переехала лапу и который никогда не поспевает к лакомым объедкам, что вынесли со столовской кухни своре дворовых собак. Хромого пса жалеют и самую лакомую косточку относят всегда ему, отгоняя свору, но никто не поселит его в своем дворе.
Он издалека и исподтишка разглядывал фигурку девочки, с печалью думая о том, что струящееся золото ее волос никогда не прольется ему в руки.
61
Было начало нового полугодия после новогодних праздников, учиться никто не хотел, все делились впечатлениями о зимних каникулах. Их попросили перенести учебники из школьной библиотеки в другое помещение. Тимур навалил книги стопкой, чтобы побыстрее перетащить. Он шел с этой стопкой, закрывающей ему дорогу и всех, кто встречался по пути. Злата попалась ему навстречу. Он краем глаза увидел летевшую по коридору золотоволосую девушку, облитую солнечным светом, впрыгнувшим в окно и пускающим солнечные зайчики, отражаясь от золотистой заколки-бабочки, припорхнувшей на ее причудливо заплетенную косу. Книги покачнулись — и поехали тяжелыми кирпичами из рухнувшей постройки, ушибив новенькой ногу так, что образовалась огромная, вскоре ставшая иссиня-фиолетовой, гематома. Злату увезли из школы на «Скорой». В больнице при рентгене был обнаружен перелом стопы. Это было ужасно, нелепо, непростительно! Вскрик девушки, как пронзительный крик подстреленной птицы, стоял у него в ушах и резал тишину.
Мама сказала, что ему ее надо обязательно навестить. Да он и сам хотел сходить в больницу, но очень боялся, что она не захочет его видеть, прогонит, отвернется или будет кричать. Набравшись духу, он пошел в больницу, накупив на деньги, что дала ему мама, разных фруктов, шоколада и настоящую живую орхидею в горшочке. Когда он зашел, Злата смотрела на него глазами зверька, попавшего в капкан. Он поежился и спросил, как нога, скоро ли заживет, и попросил прощения за свою неуклюжесть. Злата с ним разговаривала, но как-то очень устало, не обрадовалась ни гостинцам, ни цветку. Желтая орхидея с белыми и коричневыми пятнышками воцарилась у нее на тумбочке — и казалось, что бабочки прилетели в палату. Он задал еще какие-то дежурные вопросы: очень ли болит, чем ее лечат и когда обещают выписать домой? У него было ощущение, что ей очень хочется, чтобы он побыстрее отвязался от нее и ушел. Он пообещал навестить ее еще через пару дней и удалился.
В следующий раз, в субботу, Злата была уже совсем другая. Они с ней долго и с трудом для обоих разговаривали, он рассказал о себе, своей семье, они немного поговорили о книгах и фильмах. Полил орхидею. Ему даже уходить не хотелось от нее. Оказалось, что к ней никто не приходил, кроме ее родителей.
Он появился снова в очередные выходные, так как на неделе было много уроков. Злата сначала вся засветилась и потянулась ему навстречу, словно подсолнух к солнцу. А потом вдруг потемнела лицом, точно подсолнух осыпал все лепестки, и спросила обиженно, почему он так долго не приходил… Он пришел к ней на следующий день снова, и еще на следующий. И так ходил каждый день две недели, пока ее не выписали. Она все больше нравилась ему — и он после визита к ней блаженно улыбался, продолжая не конченный с ней разговор. Он все-все понимал, что она говорила… Мама трогала его за плечо: «Ты где? Витаешь? Иди ужинать!»
А когда ее выписали, они в школе продолжали обмениваться только кивком головы и словом «Привет!». Сердце Тимура замирало при ее виде, ему хотелось, чтобы она хоть рукавом коснулась, но девушка проходила мимо, смотря сквозь него и устремляясь взглядом куда-то вдаль. Она будто отводила глаза, боясь наткнуться на его вопрос, споткнуться и снова сломать зажившую ногу. Так продолжалось недели три. Тимур места себе не находил, не зная, как заговорить с ней. Потом на уроке физкультуры он очень сильно ударился о козла и выбежал из зала, сморщившись от боли и еле сдерживая подступившие слезы. Перед глазами все поплыло в каком-то замедленном вальсе. Злата от физкультуры после больницы была освобождена и сидела в коридоре. Увидев посеревшего, как простыня в плацкартном вагоне, Тимура с гримасой на лице, Злата рванулась к нему и стала спрашивать:
