Светлячки на ветру - Таланова Галина (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
Иногда она разглядывала эти сообщения в перерывах между написанием глав его диссертации — и загадочная улыбка трогала ее губы, словно солнечный зайчик пробегал по стене от передвигаемого на комоде зеркала. Но почти всегда, когда она пыталась дозвониться до него, он не брал трубку. Это особенно возмущало ее тем, что звонила она чаще всего, чтобы выяснить какие-то детали, касающиеся его работы. Сначала думала, что занят на работе или ему неудобно разговаривать в присутствии домашних, потом стала догадываться, что он просто берег свое время, нужное ему не только для работы, но и для отдыха, сна, домашних дел и домочадцев. Когда она это поняла, то стала грустить о том, что она как дикий куст ежевики в ухоженном саду, который не вырубают, чтобы мимоходом раздавить во рту ягоду с кислинкой или бросить в компот для полного ягодного букета и насыщенного цвета. Он ни разу не поинтересовался тем, как она живет и чем дышит. Иногда она что-то рассказывала ему по дороге до дачи или когда они пили чай, но всегда ловила себя на мысли, что это надо ей: выговориться, а он почти не слушает, где-то витая. И тут же сникала, понимая, что ее не услышат, не поймут и не пожалеют — не возьмут на руки, где на широкой груди можно спрятать лицо от такого большого и страшного мира. И все же она по-своему привыкла и привязалась к нему. Это не был расчет: ей мало перепадало из его отутюженной и обеспеченной жизни. Чаевые с чужого праздника, где она была примерной обслугой.
Чем была их любовь? Властью рук и губ? Властью прикосновений, притягивающих, как море, о котором помнят и в холодные зимние вечера, когда окна расцвечены причудливыми узорами, закрывающими сгустившийся полуночный мрак, и в мартовское снеготаяние, когда снег остался лежать грязными серыми островками, впитавшими угольную пыль промышленного города, лишь на пригорках, а караван возвращающихся с юга грачей черными неровными стежками прошил плещущее морским воздухом небо, похожее на уснувший голубой залив? В море хотелось вступить и погружаться все глубже и глубже, пока вода не подступит под горло и не оторвет тебя от земли, усыпанной острыми камушками, которые так и не обкатались.
Иногда она думала о том, что если бы Сергей вдруг исчез, умер, скажем, то ничего не изменилось бы в ее жизни. Она бы попереживала несколько дней — и все, боль рассосалась бы, как мятный леденец, который когда-то в детстве давали в самолете при наборе им высоты.
Вика привыкла к звонкам его жены. Та как будто чувствовала, что ее муж отрывается с другой. Звонила жена всегда. Вика не помнит ни одной встречи, чтобы ее телефонный звонок не вспугивал их романтическую атмосферу. Она чувствовала себя синичкой, клюющей корм, насыпанный проворным воробьям. Улетала на свою ветку и сидела там нахохлившись, наблюдая, как воробьи дерутся за крошки корма… Впрочем, она лукавила… Был бы Сергей обычным младшим научным сотрудником или заурядным преподавателем, слетела бы она к нему со своей ветки? Вряд ли… Ей нравились умные и успешные мужчины. Образ отца маячил перед глазами, скрывая своей глыбой встречных мужчин. Они почти все были для нее на одно лицо, стертое, как фоторобот… Увидеть она могла только умного и успешного… Она по-прежнему в глубине души презирала Сергея за то, что он не хотел потратить свое время на нужную ему степень, но это ничего не меняло. Она, как изумленный ребенок, впервые привезенный родителями к морю, удивляется и радуется его бескрайности и прозрачности, ощущению удивительной легкости, с которой можно барахтаться и плыть в соленой воде, бросалась в объятия Сергея и уплывала большой скользкой рыбиной в глубину, сквозь которую сочился вечерний свет заходящего солнца.
Она знала, что у них нет будущего, и это ничуть не расстраивало ее. С удивлением для себя находила она в себе то, что до поры было скрыто, будто паранджой, стеснительностью и воспитанием. Ее все считали правильной. Да и она сама тоже считала себя правильной. Как так получилось, что она кинулась в объятия какого-то преуспевающего администратора и даже не мучается от раскаяния? Да, конечно, Глеб был виноват в том, что пошатнул все ее представления о браке, как, впрочем, и ее первый муж… Но она не хотела сводить счеты и вообще играла в благородство, и вот… Да, пожалуй, где-то в глубине ее души жило желание прожить идеальную семейную жизнь: «Жили, как в сказке, и умерли в один день…» Но со сказкой явно не получилось… Сочинилась обычная житейская история, банальная и скучная, написанная на серой газетной бумаге… Она не то чтобы сравнивала двух своих мужчин, что были теперь в ее жизни, но почему-то, когда она была с Сергеем, перед глазами всплывал Глеб, а когда находилась с мужем, хотелось кинуться в объятия к Сергею… Общее у ее мужчин было то, что ни тому, ни другому она не могла пожаловаться, а если и жаловалась, то ее слушали вполуха, думая о своем, и явно не понимали.
Она была уверена, что, как только она допишет работу, он ее бросит, и была готова к этому. Ей даже хотелось развязать поскорее этот узел, так как она все больше теряла себя и не знала, чего она теперь хочет и куда ей плыть дальше… «Не пускайте в свое сердце мужчин… — с усмешкой думала Вика, — заприте все двери и не разглядывайте незнакомца через дверной глазок…» Вступила в отношения, будто попробовала ногой воду у берега реки — и вдруг провалилась в илистый грунт.
В начале лета Сергей уехал в Малайзию с докладом на какой-то симпозиум. Сказал, что взял две недели отпуска, которые хочет провести там же. Якобы ему это надо для работы. Он должен там насобирать материал. Вике очень хотелось поехать тоже, но ее не звали. Попроситься же она не осмелилась, зная наверняка, что ее не возьмут: там у него была жизнь, в которую у нее пропуска не было. Всовываешь чип в замок, а он не открывается, как ты ни ждешь веселого зелененького огонька, горящего в полутьме, как светлячок. Вика скучала по нему и сама удивлялась тому, что скучает. Все у них разное, у нее своя жизнь, у него своя, их жизни отделены между собой пропастью рва. Но ров какой-то странный, романтический, как в сказочных немецких замках, построенных в горах. Через ров перекинут тоненький мостик с ажурными перилами, на котором можно стоять и любоваться величием гор. Рва почти не видно. Его закрывают рваные клочья густого тумана, имеющего, как облака, причудливые очертания. Все легко и эфемерно. Кажется, что прыгнешь с ажурного мостика — и попадешь на взбитую перину облака… Любуешься с мостика сказочным пейзажем гор, на вершинах которых блестит снег. Иногда горы накидывают себе на плечи горжетку тумана, отчего становятся еще величественнее. Кутаются в густой белый мех, поглядывая на тебя свысока.
56
Через месяц Сергей позвонил и предложил встретиться, сказав, что заедет за ней поздно вечером, когда стемнеет. Вика попыталась возразить, что лучше бы днем, но Сергей пропустил ее просьбу мимо ушей, пошутив, что все чудеса происходят при свете луны. Попросил ее что-нибудь придумать. Уйти из дома поздно вечером, к счастью, было легко: сын с бабушкой были на даче, а Глеб уехал с друзьями на рыбалку.
Вика начала собираться на свидание еще засветло. Примеряла по очереди платья и кофточки, думая, какую одежду выбрать. Остановилась на голубом платье из натурального шелка в меленький белый цветочек: юбка украшена воланами в четыре яруса, а рукава собраны в большой фонарик до локтя. Подчеркнула свою тонкую талию белым широким поясом, примерила бусы из жемчуга, замотав их на шее в две нитки. Покрутилась перед зеркалом, понравившись самой себе. Воткнула в волосы заколку в форме цветущего жасминового соцветия, надушилась чарующими духами с ароматом этого цветка, обвела контур губ малиновой помадой с перламутром, нанесла на веки голубые тени, накрасила ноготки розовым лаком с блестками и голографией — и стала ждать звонка, подбегая к телефону каждые полчаса и проверяя, хорошо ли положена трубка.
Наконец Сергей позвонил. Она выбежала на улицу, перепрыгивая через ступеньки лестницы в подъезде, пропахшем кошками, и чувствуя, что сердце бьется так, что готово выпрыгнуть из груди. На улице было еще душно. Нагретый июльским солнцем асфальт источал запах расплавленного гудрона, почему-то напомнившего ей запах, что стоял после пожара бани на соседской даче. Она подумала о том, что ночь совсем южная. Едва зарождающийся серп луны разливал фосфорический свет, бередящий душу и сердце. В горле неожиданно запершило. Она вспомнила августовские ночи своего детства, когда они с отцом гуляли по ночному городу, и он рассказывал ей о звездах. Большая Медведица все так же черпает своим ковшом чернильную бездну, а Млечный Путь опоясывает небосвод широким светящимся туманным кольцом, по которому, кажется, можно уйти в небеса. Только папы уже нет: ушел по Млечному Пути. И она уже не та наивная девочка, которая могла часами смотреть в небосвод, сидя на дачном крыльце, облитом лунным светом, пока взрослые на веранде обсуждали свои скучные проблемы.
