Бархатная Принцесса (СИ) - Субботина Айя (прочитать книгу txt) 📗
Я, блядь, просто забираю свое. Как какое-то животное, заполняю собой свою самку.
И будь я проклят, если она не кончает так же сильно, как и я, вгрызаясь в мою шею, как ненормальная.
Я полностью опустошен в ней. Весь, мать его, выжат ею.
И чувствую себя просто охуеть, как хорошо.
Мы дышим тяжело, как после забега, и какое-то время просто не двигаемся, полностью лишенные контроля над своими телами. Ее кожа блестит от пота, волосы прилипли ко лбу и соски, когда пробегаю по ним ладонями, почти болезненно покалывают кожу.
— Все хорошо? — спрашиваю, когда ко мне возвращается способность говорить.
Даниэла улыбается в темноте комнаты и поднимает руки, чтобы погладить крылья у меня на груди. И внутри все сжимается, и кажется, что я родился на свет, чтобы меня трогали именно эти руки, и чтобы дышать разделенным именно с этой женщиной одним воздухом. Какая-то долбанутая на всю голову романтика, от которой я бы сам плевался, но ведь это — Даниэла, и в ней прекрасно абсолютно все. Даже чужой ребенок, о котором я стараюсь не думать.
Я беру ее на руки и отношу в постель, укрываю — и Даниэла зевает, даже не трудясь прикрыт рот ладонью. Акт полного доверия, признания меня «своим», как будто мы давно женаты и нам незачем кисейничать друг перед другом.
— Я был поздним ребенком, — зачем-то говорю ей, когда Даниэла прижимается к моему боку. — Мама тоже долго не могла… ну, как ты.
Чувствую ее кивок. И продолжаю рассказывать, как мои родители ездили сначала по врачам, потом, когда надежды не осталось, мама ушла в народ — к бабкам, которые ее и выкатывали, и отмаливали, и что только с ней не делали. Ничего не помогало. Поэтому о том, что есть я, они узнали только на втором месяце, спустя пару лет после того, как сдались. Мать любила рассказывать мне эту чудесную историю моего появления, но я всегда фыркал и пытался убежать, когда она заводила очередное «тебя бог послал». Потому что в бога я не верил, только в себя самого.
А потом, когда родителей не стало, история как-то потерялась на задворках памяти. И вот теперь я лежу в постели с моей Бархатной Принцессой, глажу ее по голове и удивляюсь, что пересказываю почти в точности материными словами. Которые, как оказалось, врезались в самое сердце.
— Они дали тебе красивое имя, — говорит Даниэла, перекатываясь на меня сверху. Волосы падают вдоль ее головы и водопадом закрывают наши лица от внешнего мира. — Если будет мальчик…
И спотыкается, вдруг осознавая, что перешла на территорию, куда мы оба пока не осмеливаемся шагнуть.
Очевидно, что нас тянет друг к другу. Я не хочу думать о любви и прочей херне, потому что «любовь» — это просто красивое слово, и некоторые разбрасываются им, будто Оскаром. Мы с Даниэлой не в той ситуации, когда для нас что-то решают слова. Мы оба прекрасно осознаем, что с Никольским легко не будет, и она наверняка боится, что этот уебок может пойти дальше, чем просто наслать на меня своих шавок. Меня это не пугает, потому что теперь я все время настороже, все время готов поймать удар или нож, и меня это не пугает. Единственное, что заставляет кривиться — сожаление. Сожаление, что я не чертов везунчик и помереть, не попробовав с Даниэлой так много классный вещей, будет просто пиздец, как обидно. Но, конечно же, это не та тема, которую мы будем обсуждать после секса.
Нам о многом нужно поговорить, и в первую очередь о том, что делать после возвращения. И дураку понятно, что в реальности, когда самолет приземлится в Шереметьево, мы перестанем играть во влюбленную парочку и утонем в болоте проблем, которых — теперь это очевидно — прибавится. Нам придется делать выбор, хоть лично я свой сделал, кажется, еще в тот день, когда увидел ее возле бассейна.
Моя Принцесса не будет чужой женой. Даже если придется перегрызть Никольскому глотку. Даже если это будет последнее, что я сделаю в жизни.
Я прижимаю Даниэлу крепче, наши животы сплющиваются, как будто там, именно там, судьба воткнула в нас булавку, намертво приколов друг к другу. Ее, меня и ее ребенка от другого мужика.
И мне придется научиться жить с этой мыслью.
Глава тридцать пятая: Даниэла
Идеальный отпуск выглядит именно так: здесь, под пальцами, в звуках прибоя и даже криках чаек, которые я успела полюбить, несмотря на то, что они практически не замолкают. Днем Кай занят работой: ходит на конференции и выставки, работает с коллегами, а я гуляю. Рисую, слушаю музыку в плеере, ем фрукты и думаю о том, что впервые в жизни просто отдыхаю. Не работаю, а дышу. Полной грудью, до солнечных зайчиков в глазах, до сумасшедших искр, которые раскрашивают мой мир в невероятные цвета.
Я успеваю изрисовать кучу альбомов эскизами, и уже знаю, что следующая коллекция будет наполнена мной, настоящей, которую я и сама пока толком не знаю. Но ясно одно — я начинаю любить себя, любить мир, в котором живу, даже если теперь все чаще вижу его несовершенство, и я люблю каплю жизни, которая живет во мне.
И самое главное.
Я люблю своего плохого парня.
Мы здесь уже шесть дней, и обратный рейс завтра, во второй половине дня, но почему-то именно сегодня, когда Кай, как всегда, проснулся с рассветом и начал собираться. А я просто лежала и делала вид, что сплю, чтобы полюбоваться, как — смешно сказать — татуировка черепа подмигивает мне с его здоровенной спины. Смотрела и плакала, потому что чувства укрыли, как цунами: затопили благоразумие, попытки думать рационально и быть взрослой женщиной. Я поняла, что хочу видеть его каждый день и засыпать вот так: когда Кай скручивается вокруг меня, словно жгут, хоть это не то, чтобы очень удобно.
Эти мысли со мной весь день, и когда Кай появляется в кафе на пляже, где я жду его со стаканом свежего сока и мороженным, я окончательно понимаю, что больше без него не смогу. И хочется сказать, что я просто насквозь им отравлена и не хочу искать противоядие. И мысли в голове хаотично цепляются одна за другую: может быть, мы не будем расставаться? Даже если это глупо, даже если я вряд ли получу развод быстро и безболезненно, я не хочу возвращаться к Олегу. Даже для того, чтобы забрать вещи. Я оставлю ему все, драгоценности, подарки. Мне ничего этого не нужно. Потому что если мы с Каем расстанемся в аэропорту — я не проживу и минуты. Умру даже под медицинским кислородом, но с пустыми легкими.
Кай присаживается возле меня на корточки, что-то говорит, но реальность вдруг странно кренится набок. Словно меня треснули по затылку, и мозг дребезжит, будто студень. Я мотаю головой, хватаюсь за стол, чтобы сохранить равновесие, но мир продолжает падать, как будто вся планета, как футбольной мяч, катится с горки, и только я торчу в ней несгибаемым гвоздем.
— Кай…
Слова тонут в громко выдохе и тошнота, такая сильная, что от нее гортань сводит судорогой, лишает возможности дышать.
Мой большой парень схватывается, что-то кричит на ломанном английском. Его тревогу глушит тягучее эхо в моей голове и прежде, чем я успеваю что-то предпринять, меня выворачивает наизнанку, прямо под ноги. И живот скручивает узлом, а ноздри горят от непонятного запаха. И я залепляю нос ладонями, потому что меня тошнит снова и снова, даже когда желудку уже нечего отдать.
— Господи, я…
— Помолчи, Даниэла, — говорит Кай тихо.
Обменивается с кем-то парой слов — кажется, с официанткой — и тут же прикладывает к моим щекам холодные мокрые ладони.
— Стыд какой, — бормочу сухими губами.
— У тебя токсикоз, нечего стыдится.
Я даже нахожу силы улыбнуться этой метаморфозе. Мой большой парень такой заботливый, и вот, пожалуйста, отчитывает меня, словно маленькую.
— Это морепродукты, запах отвратительный, — догадываюсь я, потому что рвотные позывы возвращаются, стоит разжать нос.
— Понял.
Кай расплачивается, извиняется и, хоть его английский правда ужасен, даже я способна разобрать, что он говорит официантке: «Моя жена в положении».
