Любовница коменданта - Семан Шерри (чтение книг .TXT) 📗
— Немцы нас догнали, — сокрушенно сказал отец.
— Значит, нужно ехать вместе с дядей Яковом. В Америку, — сказала я, оттолкнув мамины руки, когда она попыталась надеть на меня повязку.
— В Америку? — спросила мама. — Но ведь ты не знаешь их языка.
Печальный взгляд отца остановился на мне.
— Мы слишком стары для этого, дочка. Нового путешествия я попросту не вынесу.
— Это всего лишь повязка. Зачем нарываться на неприятности? — снова попыталась вразумить меня мама.
— Тебе грозят крупные неприятности! — воскликнул мой двоюродный братишка Лева, вбежав в комнату. — Они, того и гляди, придут за тобой.
— Гестапо? — спросила я, вставая.
— Да.
— О Боже! — воскликнула мама, заламывая руки.
— Мы просили тебя уехать с дядей Яковом, — причитала мама. — Мы умоляли тебя ехать без нас.
Я взяла свою тарелку, переложила на нее еду из тарелки родителей и вместе с приборами сунула в буфет. Потом стала надевать пальто.
— Куда ты? — встрепенулся отец.
— Что ты собираешься делать? — заволновалась мама.
— Вы меня не видели, — сказала я и поцеловала их обоих в щеку. — Вы понятия не имеете, где я. Вы не знаете, жива ли я вообще.
— Самуил? — воскликнула мама, и отец взял ее за руку.
— Что ты намерена делать? — спросил он.
— Не волнуйтесь. Вы меня не видели.
Лева обмотал голову черным шарфом. Он подал мне такой же, и я спрятала под ним волосы и нижнюю часть лица. Лева открыл дверь. Мама заплакала, протягивая ко мне руки. Отец окликнул меня. Не оглядываясь, я закрыла за собой дверь.
… Я не оглядывалась на кровать. И не смотрела на пистолет. Мне не нужно было на него смотреть. Я знала каждую его деталь. Каждый изгиб. Каждый желобок. Мне просто хотелось подержать его в руках. В темноте я подошла к комоду с выдвинутым нижним ящиком, в котором под ворохом ночных сорочек хранился пистолет. Давид спал.
Пистолет был холодный и тяжелый. Я вытянула руку и нацелилась в темноту. Разумеется, я умела им пользоваться. Я закрыла глаза и прижала пистолет к щеке. Я потерлась щекой о прохладную сталь. Она стала теплой. Пистолет был, как всегда, заряжен.
Я осторожно положила его обратно в ящик и прикрыла сверху сорочкой. Я задвинула ящик и легла в кровать рядом с Давидом, стараясь не задеть его. Мне не хотелось его будить. Я натянула одеяло до самого подбородка. В ту ночь я почти не спала. Один раз Давид вскрикнул во сне.
В доме было тихо — все спали. Последние три недели комендант не спускался в кабинет по ночам. В лагере жизнь шла своим чередом. Печи работали исправно. Из труб непрестанно валил дым. Поезда прибывали строго по расписанию. Охранники и зондеркоманда делали свое дело и держали рты на запоре. Дети коменданта целыми днями играли в саду, а его жена, готовя по утрам завтрак, напевала. Они уже не ссорились по ночам, и она больше не плакала. Комендант снова бросил курить и значительно реже прикладывался к бутылке. Его перестала мучить бессонница.
Я зажгла настольную лампу и, сев на корточки, просунула черенок ложки между половицами.
Осторожно приподняв край половицы, я вытащила из-под нее обернутые в тряпицу листки бумаги и, сняв колпачок с ручки коменданта, стала читать.
Посмотрев первый листок, я зачеркнула несколько строчек и вместо них мелкими буквами написала другие. Потом снова перечитала всю страницу от начала до конца. Заменила одно слово. Еще одно. Потом вымарала заглавие и написала новое: «Горькие травы». Я еще раз перечитала написанное и уже ничего не стала менять. Положив «Горькие травы» в самый низ стопки, я взяла следующую страницу.
— У нас нет горьких трав, — сказала мама. — Какой же Седр без горьких трав?
— Немцы запретили нам праздновать Седр, — откликнулся отец, — так что Бог простит, если мы обойдемся без горьких трав.
— Но дети…
— У детей и без того горькая жизнь, — заметила я. — Вряд ли стоит лишний раз напоминать им об этом. Папа, ты занавесил окна?
— Конечно. Как ты велела.
— Мама, куда ты положила косточку?
— Что это за косточка? — спросила мама. — Где ты ее раздобыла?
— Пусть тебя это не беспокоит. Так где она?
— На тарелке. Рядом с яблоком.
— Ты и яблоко принесла? — удивился отец.
— Все равно без горьких трав никак не обойтись, — сказала мама.
— Мама, прошу тебя.
— А кто эти люди, которых ты пригласила? — спросил отец.
— Помимо соседей? — уточнила я.
— Это ее зрузья, Самуил, — ответила за меня мама.
— Те самые, которые приходят сюда по ночам?
— Ты ничего об этом не знаешь, папа, — сказала я и чмокнула его в лоб.
— Вы все время обмениваетесь какими-то свертками. Что в них? — Отец встал и пошел вслед за мной по комнате.
— Ничего, папа, не волнуйся. Мама, у нас осталась хотя бы одна свечка?
— Нет, ни одной.
— Ты занимаешься чем-то опасным, — сказал отец.
— А жить в этом гетто не опасно? — вспылила я. — Здесь мы отрезаны от остального мира.
— Я всегда чувствую, когда ты что-то скрываешь от меня. Еще с тех пор, как ты была совсем еще маленькой. Ты занимаешься чем-то плохим…
— Я всего лишь добываю для всех нас еду.
— Чем-то таким, чего ты сама стыдишься. Недаром ты не хочешь, чтобы мы с мамой узнали об этом.
— Самуил, оставь ее в покое.
— Ханна, это может плохо кончиться. Мы должны знать, чем она занимается.
— Она хорошая девочка, Самуил. Не цепляйся к ней.
— Скажи, кто эти люди, — потребовал отец, схватив меня за руку.
— Ты что, служишь в гестапо? — воскликнула я.
Отец выпустил мою руку и побрел к креслу, беззвучно шевеля губами.
— Как ты можешь говорить отцу такие ужасные вещи? — возмутилась мама.
— А зачем он учиняет мне допрос?
— Он не учиняет тебе никакого допроса. Он тревожится о тебе.
— Для этого нет никаких оснований.
— Мы оба тревожимся, — сказала мама. — Ты наша единственная дочь. Мы любим тебя.
— Не тревожьтесь обо мне. Я способна сама за себя постоять и не нуждаюсь в присмотре.
— Посмотри за Гансом, — попросила коменданта жена, войдя в его кабинет. — Мне нужно привести себя в порядок к приходу гостей.
Она остановилась в дверях, держа на руках ребенка вместе с одеяльцем, погремушкой, плюшевым медвежонком и бутылочкой. Комендант недовольно посмотрел на нее.
— Ты шутишь, Марта?
— Мне нужно приготовиться к приему гостей, Макс. И сделать прическу.
— Мне некогда заниматься ребенком. Я работаю.
— Тебе не нужно ничего делать. Просто присмотри за ним.
Она расстелила на полу одеяльце и посадила на него малыша, разложив рядом его игрушки.
— Я покормила его и переодела, так что он должен вести себя спокойно. В бутылочке сок — на всякий случай, если он вдруг раскапризничается.
— А где Ильзе?
— Она с кухаркой украшает торт.
— Почему кухарка не может присмотреть за Гансом?
— Я же сказала, Макс. Она занимается тортом.
— У меня много работы.
— Боже мой, Макс, разве я часто прошу тебя о чем-нибудь? В конце концов ты затеял этот вечер не ради меня, а в честь дня рождения своего лучшего друга.
— Хорошо, Марта. Я присмотрю за Гансом.
— Я и так все сделала сама: купила продукты, приготовила, убралась в доме. Но я не могу заниматься детьми и одновременно приводить себя в порядок!
— Хорошо, хорошо. Я же сказал, что присмотрю за Гансом. Иди одевайся.
Она помедлила, положив руки на бедра. Комендант сердито уткнулся в разложенные на столе бумаги. Малыш запыхтел и поднялся на четвереньки.
— Я захватила ему игрушки и бутылочку с соком. Он будет хорошо себя вести.
— Да, да, — буркнул комендант.
Она по-прежнему стояла, не сводя глаз с коменданта. Он отодвинул в сторону стопку бумаг, поставил на одной из них свою подпись, что-то нацарапал на другой.
— Я думаю надеть красное платье. Или ты хочешь, чтобы я была в чем-нибудь другом?
Комендант не ответил. Он раскрыл папку и стал перелистывать бумаги. Малыш снова опустился на живот, взял погремушку и тут же потащил в рот.
