Моногамист (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна (читаемые книги читать онлайн бесплатно .TXT) 📗
— Господи, Алекс, прости меня, дурочку, — мгновенно перерождается моя сестра, приступ бешенства позади и теперь, похоже, настало время для конструктивного диалога.
— Ничего, не переживай так, ты не первая, а я уже привык, — успокаиваю сестру. — А теперь послушайте меня оба: я человек, и, несмотря на то, что часто ошибался и низко падал, я остаюсь личностью, а это означает, что имею право на желания и свои собственные, понятные только мне одному, решения: я не буду лечиться, и это не обсуждается. Тони, мне нужны рецепты на лекарства, которые могли бы снять ознобы и тошноту. А в дальнейшем, наверное, и те, которые снимают боль.
Сестра и партнёр по благотворительности, а теперь ещё и мой личный доктор пребывают в прострации, вызванной глубоким шоком.
— Я не буду наблюдать за этим бездарным и жестоким самоубийством. Не рассчитывай. Врача для рецептов найду тебе. Всё ты свободен, — таким было наше прощание после многолетней дружбы и борьбы с хворью, которая безжалостно тысячами выкашивает людей, не заботясь об их возрасте, национальности, цвете кожи или вероисповедании.
— Бывай, — отвечаю я сухо.
Мария вышла раньше, хлопнув дверью.
Не так тяжела сама по себе смертельная болезнь, как неизбежно порождаемое ею паломничество близких, друзей и даже знакомых. Мой случай оказался ещё и более запущенным из-за неустанных стараний моей сестры. Я всерьёз задавался вопросом: ну когда-нибудь ей должно же надоесть это?
Дело кончилось тем, в итоге, что я попросту скрылся в доме на берегу, который строил для Леры, отключил домофон, а дверь открывал только курьерам, привозящим мне лекарства или пиццу. Лекарства уходили очень быстро, а вот с пиццей было сложнее. Иногда я заставлял себя есть её, уж очень мне хотелось всё-таки дотянуть до 33-х лет! Последнее идиотское желание. Ведь все же имеют право на последнее желание, разве нет?
[1] Что за хрень происходит в моей жизни?
Глава 30. Broken
С арабского языка "Я люблю тебя " переводится как: "Я возьму твою боль на себя"
Clemens Ruh — Broken
Я предаюсь воспоминаниям. Это счастливые моменты в далёком детстве, в юности, друзья, первые жизненные успехи и внутренняя гордость за них перед самим собой, первые радости, познание мира вокруг и его красоты, первые впечатления и потрясения, путешествия. И любовь к женщине — самое сладостное и счастливое воспоминание из всех. Ведь мы более счастливы, когда сами любим, а не когда любят нас. Меня любили многие, а помню ли я их?
И я часто просто мечтаю… Никогда не думал, что это станет единственным, что мне доступно. Жить в мечтах не так и плохо, ведь в них все события и явления подчинены только одному сценарию — твоему. А написан он твоими желаниями: и неба цвет будет настолько синим, насколько ты хочешь, и поцелуи любимой женщины будут так горячи и часты, как тебе нужно, и детей вокруг вас будет ровно столько, сколько захочешь, и никто из них никогда и ничем не будет болеть, даже простудой…
Странное ощущение беспричинного беспокойства внезапно овладевает мной, интуитивно я приоткрываю глаза и вижу перед собой мираж: это Лера, моя Лера. В этой комнате её не было никогда, и вряд ли когда-нибудь будет, но мой воспалённый болезнью и воспоминаниями мозг так старательно вырисовывает её образы, что выглядят они такими естественными…
А может быть, я уже умер, и это мой рай? Я живу в нашем доме с ней, с Лерой, мы вместе каждое мгновение, каждую секунду нашей загробной жизни, и я не боюсь её потерять, совсем не боюсь…
Мои глаза скользят по её лицу, шее, груди, талии… бёдрам… Она полнее, существенно шире в талии и бёдрах, и цвет волос, стянутых в хвост, совсем другой — она блондинка…
Глаза мои распахиваются шире, я вижу прямо перед собой настороженную молодую женщину, сидящую на белом персидском ковре, поджав ноги. Её ладони сложены на бёдра, она закрыта, невербально защищается, прячется от меня, интуитивно желая испариться, скрыться, и я внезапно понимаю, осознаю всем своим существом, что вокруг меня не рай, а в глазах не мираж — это реальная Валерия из плоти и крови, повзрослевшая, ведь 5 лет прошло… И она теперь уже дважды мать…
От неё излучается такое тепло, что меня словно обдаёт неожиданной волной и жаром, моё сердце забыло о том, что такое ритм и размеренность, оно колотится в бешеном беспорядке с такой силой, что я ощущаю биение пульса в своих висках. Мои глаза с жадностью впитывают до боли желанный и ни на секунду не забытый образ, как бы я ни старался убедить себя в обратном, а в штанах моих, о ужас, вновь оживает уже месяцы назад почившая эрекция. Я с трудом перебарываю непреодолимое желание броситься к ней на пол и целовать, целовать, целовать…
Мои эмоции сменяются, как в калейдоскопе, я едва успеваю осознавать их и поспевать за собственными мыслями, но самая чёткая и логичная из них: «Какого чёрта ОНА здесь делает?»
— А… как ты… — эти слова вылетели из меня сами собой, отчаявшись, очевидно, дождаться от моего мозга команды на открытие словесного диалога с… женщиной.
— Твоя сестра открыла мне и оставила это, — тянет свою тонкую, почти белую руку, такую знакомую… Господи, сколько раз я целовал эти пальцы, как же обжигали мне грудь своим любовным теплом эти ладони… Моя и не моя женщина… Боже, как же мне больно, как невыносимо рвётся всё в груди, да кончится это когда-нибудь или нет? Эй, Бог!!! Да забери же меня уже, наконец!
Закрываю лицо руками, не могу сдержать своих эмоций, не могу больше смотреть на неё, слышать её голос, ощущать на себе взгляд синих глаз…
Я ненавижу её одновременно и люблю… Ненавижу за свою бессмысленную без неё жизнь, за растрёпанное и кровоточащее без остановки сердце, за разбитые мечты, за несбывшиеся надежды… И люблю, как прежде сильно и необъяснимо преданно, за тонкую фигурку в Крымском море, за поцелуи, которыми баловала меня, за все ночи, что дарила мне, за влюблённые взгляды, и за надежды, которым суждено было разбиться всем до единой…
Я злюсь, сам не знаю почему, но злюсь неимоверно:
— И какова цель визита? Дай угадаю, пришла проверить свой дар убеждения?
— Ты знаешь, зачем я здесь. Я хочу, чтобы ты жил. Хочу, чтобы остановился в той глупости, которую совершаешь, и жил долго и счастливо!
Голос у неё уверенный, но такой ласковый, нежный, мой голос, для меня одного созданный, от этого голоса у меня сжимается всё внутри, что-то непонятное расцветает в моей душе, и я уже ощущаю аромат радости…
— Каждый человек вправе сам принимать такие решения, — мягко отвечаю.
А что ещё я могу ей ответить? Рассказать о том, как жил всё это время? Как приезжал к ней пьяный и побитый и не посмел даже показаться на глаза? Как уходят от меня женщины? Как примитивен я в своих физических потребностях? Как обижаю сам, как обижают меня? Как позорно оказался неспособным на потомство? Что ещё ей рассказать? О подробном плане самоубийства? О полной потере уважения к себе и желания жить?
— Нет! Нет у него такого права. Ведь «мы в ответе за тех, кого приручили», помнишь?
Помню, только какое всё это имеет теперь значение. Поздно ты приехала, Лера. Поздно. Хотя бы на пару месяцев раньше увидеть бы тебя здесь, может и смогла бы ты что-нибудь изменить. Но не теперь. Теперь у меня Лера боли такие, что на стену в пору лезть, и эти симптомы не оставляют сомнений: финал маячит на горизонте.
Теперь, Лера, ты приехала за своей болью, но я слишком сильно люблю тебя, чтобы позволить нахлебаться её. А это будет ужасная боль… Нестерпимая, я бы не выжил от такой боли — видеть как ты умираешь, Лера, и быть бессильным что-либо сделать. Нет, Лера, не заслуживаешь ты этого, уезжай домой к своим детям, к своей семье. Свой выбор ты уже сделала, и видит Бог, он был правильным. Я рад за тебя, искренне рад. Ты счастлива, а это для меня главное. Жаль только, больно тебе всё равно будет, при любом раскладе, ведь в глазах твоих всё ещё живу я… Я вижу это так же чётко, как и твои располневшие бёдра, Лерочка… Моя Лерочка, ты ведь, наверное, и представления не имеешь, как же ты сексуальная сейчас… Будь моя воля, затащил бы тебя наверх в свою спальню и не выпускал бы неделю, пока не возьму всё, что ты мне задолжала за все эти годы. Хочу, безумно хочу, так сильно, словно и не болен вовсе, словно мне снова 17 лет…
