Любовница коменданта - Семан Шерри (чтение книг .TXT) 📗

Все закивали.

— Когда им удается поймать подпольщика, они хватают заодно с ним всех родственников, — сказал отец.

— И тут же расстреливают, — добавила мама.

— Из-за одного человека погибает вся семья, — покачал головой г-н Зильберштейн.

— Они и так расстреливают целые семьи, — возразил Лева. — Ни за что.

— Слава Богу, мы еще живы, — сказала мама.

— Бог тут совершенно ни при чем, — вспыхнула я.

— Как ты разговариваешь с мамой? — одернул меня отец.

— Да еще в субботу, — поддержала г-жа Гринбаум.

— Так что же ты предпочитаешь? — спросил г-н Зильберштейн. Все перестали жевать и посмотрели на меня. — Погибнуть или все-таки попытаться вырваться отсюда?

— Я скорее покончу с собой, чем окажусь в лапах у немцев, — ответила я. — Страданий я не вынесу.

ГЛАВА 4

Страдания. Они понятия не имели о моих страданиях. Несколько крошечных кусочков хлеба в день, истертое одеяло, холодный каменный пол. Их даже не интересовало, каково мне приходится. Они только и знали, что приказывать, угрожать, заставлять меня рисковать жизнью ради нескольких евреев, которых я даже не знала. Я старалась оказывать им посильную помощь, но им этого было мало. Никто из них, оказавшись на моем месте, не сумел бы сделать большего. Они не понимали, чего мне это стоило, и не желали понять.

Я просунула нож для разрезания бумаг в щель между крышкой стола и верхним ящиком. Разумеется, он был заперт. Комендант всегда держал его на запоре. Когда я попыталась надавить на замок посильнее, рука у меня соскользнула и ударилась о стол. Я прислушалась и, убедившись, что наверху по-прежнему тихо, попробовала снова. Вторая попытка оказалась столь же безрезультатной. На третий раз я преуспела лишь в том, что согнула нож.

Ящик открыть так и не удалось. Я принялась распрямлять нож, но и тут меня ждала неудача. Теперь мне ничего не оставалось, кроме как спрятать его куда-нибудь так, чтобы комендант не смог его найти.

Я обошла кабинет в поисках укромного места. Увы — такового не нашлось даже в маленькой ванной комнате рядом с канцелярией. Шкафы и стол были слишком громоздкими, чтобы пытаться сдвинуть их с места. В конце концов я открыла окно и, не выпуская ножа из рук, высунулась наружу. Я дотронулась до земли под карнизом — она была сухая. Даже если бы я очень постаралась, мне не удалось бы забросить ножик достаточно далеко. Его сразу же нашли бы и вернули владельцу — тем более, что на нем были выгравированы инициалы коменданта. Такую приметную вещицу нельзя было выбросить на лагерный двор. Я подумала, не отдать ли нож членам лагерного подполья, которые могли бы использовать его для подкупа или каких-нибудь иных целей, но сразу же отказалась от этой затеи. Я закрыла окно и посмотрела на книжные шкафы.

Я подтащила к одному из них рабочее кресло коменданта, но даже взобравшись на него, не смогла дотянуться доверху. На некотором расстоянии от шкафов, у той же стены стоял деревянный шкаф — подобие буфета, в котором комендант хранил спиртное. Сдвинуть его с места было невозможно, и мне ничего не оставалось, как воспользоваться креслом коменданта. Подтащив его к шкафу, я взобралась на спинку кресла, а оттуда — на шкаф. Держась одной рукой за стену, я подползла к ближайшему ко мне книжному шкафу и забросила на него нож.

Послышался слабый звон, и снова все стихло. Я опустилась на пол и стала водворять комендантское кресло на место. Однако впопыхах нечаянно задела лежавшую на столе папку, и все ее содержимое очутилось на полу. Я принялась судорожно собирать бумаги и запихивать их обратно в папку. Некоторые страницы перевернулись нижней стороной кверху, и мне пришлось переложить их. Я водворила папку на место, стараясь ничего не сдвинуть на столе. Потом посмотрела на книжный шкаф. К счастью, снизу ножа не было видно. Я подошла к окну и выглянула во двор: там не было ни души. И за дверью, судя по всему, тоже. Я села на свое обычное место в углу и закрыла глаза.

— Золото. Серебро. Они требуют, чтобы евреи сдали все до последней вещицы. Кажется, ты не слушаешь меня, Самуил, — сказал г-н Вайнштейн отцу, когда я вошла в комнату.

— Ничего не понимаю! — воскликнул отец. — Они же сами разгромили все принадлежащие евреям магазины, вплоть до мелких лавчонок.

— О чем вы говорите? — поинтересовалась я. — Что случилось?

— На евреев в Германии наложен штраф, — объяснил г-н Вайнштейн. — За подрыв частного предпринимательства.

— Штраф на общую сумму в миллиард марок, — добавила г-жа Вайнштейн.

— Слава Богу, что мы не эмигрировали в Германию, — вздохнула мама.

— Евреи полностью отстранены от участия в экономической жизни, — медленно проговорил отец.

— Боюсь, что это только начало, — продолжал г-н Вайнштейн.

— Правда? — воскликнула я, и г-н Вайнштейн кивнул.

— Что им от нас еще нужно? — возмутилась мама. — Самуила лишили возможности преподавать. У Якова разгромили лавку.

Г-н Вайнштейн сокрушенно покачал головой:

— Отобрали у евреев все их имущество…

— Вы имеете в виду недвижимость?

— И личную собственность тоже.

— Что же нам делать? — обескураженно воскликнул отец. — Как жить дальше?

— Все это делается ради так называемого утверждения превосходства арийской расы, — сказал г-н Вайнштейн.

— Да ведь это откровенный грабеж, — вспылила я. — Теперь-то ты понимаешь, папа, что я права? Что нам необходимо подумать об эмиграции.

— Но куда мы можем поехать? — пожал плечами отец.

— В Польшу, — ответила я. (Отец достал из кармана платок и вытер глаза.) — Или в Венгрию. Это недалеко. К тому же я знаю оба эти языка.

— Но мы всю жизнь прожили здесь, — возразил отец. — Не забывай, мы с мамой уже немолоды.

— Дядя Яков и тетя Наоми могли бы поехать вместе с нами. В Германии их больше ничто не держит.

Отец посмотрел на меня, потом на маму и, подумав немного, кивнул:

— Уехать всей семьей, возможно, было бы не так уж и плохо.

— Что может быть ужаснее, чем лишиться всего? — печально сказала мама.

— Если мы затянем строительство этой дороги еще на один день, я отправлю всех вас в газовую камеру, — пригрозила надзирательница.

Мы понуро принялись за работу. Ходить по каменным глыбам — сущая пытка. Пятки у нас были разбиты в кровь, лодыжки изранены, тело — в синяках. Мелкая красная пыль застилала глаза, проникала в горло. Руки и плечи гудели от непосильной ноши. Некоторые из заключенных падали, и, несмотря на угрозы и побои надзирателей, уже не могли подняться на ноги. Конвойные пристреливали тех, кто был не в состоянии больше работать. Надзиратели без разбору хлестали нас — кого по спине, кого по лицу. Тяжелые острые камни впивались нам в ступни, оттягивали руки и плечи. Мы задыхались от пыли. Но нам не давали ни минуты передышки. Дорога должна быть вымощена. Таков приказ коменданта, и его необходимо исполнить. Надзирательница изо всех сил ударила меня в бок.

— Эй, ты, спящая красавица, — рявкнула она. — Смотри под ноги. И в следующий раз бери камень покрупнее. Ишь какая, все норовит выбрать, какой полегче.

Я обошла лежащего на земле заключенного. Его глаза неподвижно смотрели в безоблачное небо, рот был открыт. Я опустила свой камень рядом с только что уложенными и побежала к карьеру за очередным камнем. Надзиратели стегали кнутом тех, кто, по их мнению, двигался недостаточно проворно. Иногда конвойные пускали в ход пистолеты, а потом спихивали тела в карьер. Я присела на корточки и, прижав огромный камень к груди, попыталась с ним подняться. При этом у меня свело спину от тяжести, но тем не менее я побрела со своей ношей вверх по склону. И тут я увидела машину коменданта.

Сверкая на солнце черным лаком, она медленно двигалась вдоль дороги, которую мы мостили. Видимо, комендант прибыл с инспекцией. Когда автомобиль подъехал ближе, я чуть-чуть отступила влево, навстречу ему. Надзирательница не заметила этого. Я продолжала идти, но с каждым шагом все больше и больше отклонялась влево. Впереди, в нескольких шагах от меня, надзирательница орала на выбившуюся из сил женщину и колотила ее дубинкой. Поравнявшись со мной, автомобиль коменданта сбавил скорость. Я повернулась лицом к машине и выпустила из рук камень.